Родители юной леди совсем недавно выдали её замуж за капитана Гула. Они сказали ей, что она получит девяносто фунтов в год пенсии, если её муж получит пулю в голову, а обо всём остальном, что касалось флота, у неё имелось лишь самое смутное представление. А прибыв в Вест-Индию на торговом корабле, она так и не познакомилась с такой морской традицией, в частности потому, что у «купцов» не было времени на подобные развлечения.

— Почему, мэм? — покраснев, переспросил Ричардсон. — Потому что они доверху нагружены... как бы это сказать... дамами для удовольствия.

— Но там же их сотни.

— Сотни, мэм. Обычно по парочке на каждого.

— О Боже, — сказала миссис Гул, подсчитав. — Поэтому капитан Обри неодобрительно к ним относится? Он такой жесткий и суровый?

— Ну, он считает, что это вредит дисциплине. И он не одобряет общение такого рода дам с мичманами, особенно с «птенчиками», я имею в виду — с молодыми джентльменами.

— Хотите ли вы сказать, что эти... эти создания могут развратить невинных мальчиков?! — воскликнула миссис Гул. — Мальчиков, которых родители доверили капитану под его личную ответственность?

— Не отрицаю, иногда такое случается, — сказал Ричардсон, а когда миссис Гул возразила: «Я уверена, что капитан Гул никогда бы не допустил такого», ответил галантным, ни к чему не обязывающим кивком.

— Так вот какой этот огнедышащий капитан Обри, — сказал мистер Уотерс, флагманский хирург, стоя на квартердеке с адмиральским секретарём.

— Ну что ж, я рад его видеть, хотя, сказать по правде, ещё больше я рад его доктору.

— Доктору Мэтьюрину?

— Да, сэр. Доктору Стивену Мэтьюрину, я вам показывал его книгу по болезням моряков. Один случай чрезвычайно меня беспокоит, и я хотел бы услышать его мнение. Полагаю, вы не видите его в лодке?

— Я не знаком с этим джентльменом, — ответил мистер Стоун, — но знаю, он страстный поклонник натурфилософии. Полагаю, вон он — перегнулся через корму шлюпки, лицом почти окунувшись в воду. Мне бы тоже хотелось с ним познакомиться.

Они подкрутили подзорные трубы, сфокусировав их на щуплом человечке, сидящем около рулевого. Капитан призвал его к порядку, он выпрямился и теперь сидел прямо, поправляя потрепанный парик. Он был в простом синем сюртуке, и прежде чем вернуть на место очки с синими стеклами, бросил взгляд на флагман, и наблюдатели успели заметить его необыкновенно светлые глаза.

Оба продолжали пристально наблюдать. Хирург, потому что у него была опухоль в боку и он жаждал услышать подтверждение авторитетного человека, что она не злокачественная. Доктор Мэтьюрин идеально подходил для этой роли: он был врачом с превосходной профессиональной репутацией, человеком, который предпочитал жизнь в море со всеми открывающимися возможностями для натуралиста, прибыльной практике в Лондоне, Дублине или Барселоне, если уж на то пошло, поскольку его мать была родом из Каталонии. У мистера Стоуна личный интерес отсутствовал, но он тоже пристально наблюдал за доктором Мэтьюрином.

Как секретарь адмирала он знал обо всех секретных делах эскадры и был осведомлён, что доктор Мэтьюрин — агент разведки, хоть и более высокого уровня. Работа Стоуна в основном заключалась в обнаружении и расстройстве планов мелких местных предателей и жуликов, преступающих запрет на торговлю с врагом. Но благодаря этому он завёл знакомства с представителями других организаций, имеющих дело с секретной службой. Не все из них умели держать язык за зубами, и у него зародилось подозрение, что в Уайтхолле достигла апогея какая-то тихая, скрытая война, а сэр Джозеф Блейн, глава военно-морской разведки, и его сторонники, к числу которых можно отнести и Мэтьюрина, вскоре одолеют своих безымянных противников или будут повержены сами.

Стоуну нравилось работать в разведке: со временем он надеялся стать полноправным членом одной из множества морских, военных и политических организаций, ведущих деятельность за кулисами со всей возможной секретностью, несмотря на несдержанность, а иногда и откровенную болтливость некоторых коллег. Поэтому он пристально уставился на человека, который, по его неточной и обрывочной информации, являлся одним из самых ценных агентов Адмиралтейства. Он смотрел до тех пор, пока квартердек не заполнился морскими пехотинцами в парадной форме, после чего раздался свист боцманских дудок и первый лейтенант попросил:

— Уйдите, джентльмены, прошу вас. Мы должны поприветствовать капитана «Сюрприза».

— Капитан «Сюрприза», сэр, если вам угодно,— произнес секретарь, стоя в дверях адмиральского салона.

— Как же я рад видеть вас, Обри, — воскликнул адмирал, взяв последний аккорд и протягивая руку. — Присаживайтесь, рассказывайте, как дела. Но сперва ответьте, что это за корабль у вас на буксире?

— Это один из наших китобоев, сэр, «Уильям Эндерби» из Лондона, мы отбили его у противника недалеко от Байи. Корабль потерял мачты чуть севернее экватора при полном штиле. Он был крайне перегружен, а волнение на море — необычайно сильным.

— Отбили, то есть это совершенно законный приз. И загружен под завязку, а?

— Да, сэр. Американцы сгрузили на него добычу с трех других кораблей, их сожгли, а этот отправили домой. Штурман «Сюрприза», бывший китобой, оценивает его груз в девяносто семь тысяч долларов. Ох и намучились мы с этим кораблем, ведь ни у них, ни у нас не осталось запасного рангоута. Соорудили временные мачты из чего попало и связали их шнурками от ботинок, но он и их потерял в воскресном шторме.

— Это ерунда, — сказал адмирал, — главное, что вы доставили его сюда. Девяносто семь тысяч долларов, ха-ха! Я лично распоряжусь, чтобы вам выдали всё необходимое. А теперь расскажите о своем плавании. Для начала — самое важное.

— Хорошо, сэр. Я не смог настичь «Норфолк» в Атлантике, как надеялся, но к югу от Фолклендских островов вернул захваченный пакетбот, «Данаю»...

— Я знаю. Ваш коммандер-доброволец, как там его?

— Пуллингс, сэр. Томас Пуллингс.

— Да, капитан Пуллингс. Он заходил пополнить запасы дров и воды, прежде чем отправиться домой. К концу месяца он уже был в Плимуте, летел как на крыльях, преследуемый три дня и три ночи тяжелым приватиром. Но скажите-ка мне, Обри, я слышал, на борту этого пакетбота было два сундука с золотом, и каждый можно поднять только вдвоём? Их, я полагаю, вам не удалось отбить?

— Боже мой, нет, сэр. Американцы переправили всё до последнего пенни на «Норфолк» в течение часа после захвата. Тем не менее, нам удалось перехватить некоторые конфиденциальные бумаги.

После этих слов возникла пауза. Пауза, которая показалась капитану Обри крайне неприятной. Нежелательный провал. Взлом потайной бронзовой шкатулки показал, что эти бумаги на самом деле представляют собой деньги, огромные деньги, хотя и не в таком явном виде как монеты. Это были неофициальные сведения, полученные им случайно, в качестве друга Мэтьюрина, а не его капитана. И настоящим хранителем на самом деле был Стивен, чьё начальство в разведке указало, где найти шкатулку и что с ней делать.

Ему не сказали, для чего предназначена эта шкатулка, но не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться: столь огромная сумма, в такой анонимной и свободно обращающейся форме, послужит как минимум для свержения правительства. Очевидно, капитан Обри не мог открыто говорить об этом, за исключением того крайне маловероятного случая, если бы адмирал был в курсе дела и сам завел разговор. Но Джеку не нравилось это утаивание, было в нем что-то хитрое, нечестное и подлое, и молчание становилось для него все более гнетущим, пока он не понял, что на самом деле сэр Уильям огрызком карандаша на углу донесения пытается перевести девяносто семь тысяч долларов в фунты и разделить результат на двенадцать.

— Прошу прощения, я на минутку, — сказал адмирал, с просиявшим лицом отрываясь от созерцания полученной суммы. — Мне нужно помочиться.

Адмирал скрылся на кормовом балконе, и, дожидаясь его возвращения, Джек вспомнил свой разговор со Стивеном, состоявшийся, когда «Сюрприз» приближался к эскадре.