Даже леди Нельсон, куда более кроткая, нежели Диана, обиделась на подобное, хотя в том случае и имелось благопристойное прикрытие в виде сэра Уильяма. Она признает, что невзирая на все недостатки Стивена, никак не ожидала от него подобной гнусности. Хорошо известно, что так поступают обыватели, когда страсть сошла на нет, но Диана никогда не видела в Стивене обычного человека. Она никогда не забудет его доброты, и никакое негодование не разрушит их дружбы, но как же она рада, ох как она рада, что они не обвенчались в англиканской или католической церкви. Затем, явно после паузы и другим пером она добавила, что не стоит думать о ней плохо, а затем — постскриптум насчет белья.

Стивен не стал бы думать о ней плохо, как не подумал бы дурного и о улетевшем на волю соколе, вообразившем себя обиженным — знал он крайне гордых, своенравных соколов, страстно привязывавшихся и моментально оскорблявшихся, но сердце его кровоточило, и он горевал. Сначала нахлынуло ошеломляющее горе от столь опустошающей утраты, Стивен стиснул руки и зашатался, а потом — горе собственно по Диане. Знал он ее долго, но из всех безумных метаний, из всех coup de tête [15], которым он был свидетелем, это грозило стать самым бедственным. Сбежала она с Ягелло, литовским офицером на шведской службе, давно и открыто восхищавшимся Дианой.

Ягелло — осел. Высокий, красивый, златовласый осел, обожаемый девицами и хорошо принимаемый мужчинами за радостную искренность и простоту. Но безнадежно непостоянный осел, неспособный сопротивляться искушениям и постоянно ими окруженный — мало того, что богат, так еще и до абсурда привлекателен. Верности от него ждать не следовало — он был гораздо младше Дианы. Брак между ними был невозможен — что бы Диана ни считала, церемония на борту ЕВК «Эдип» имела законную силу. Активная светская жизнь для нее была важна не меньше пищи и воды, но вряд ли шведское общество будет благосклонно к незамужней иностранке, чей единственный покровитель — юный дурашливый гусар.

Мысли о судьбе Дианы лет через пять или даже меньше вызвали у Стивена сердечную боль. Единственный луч света, который он нашел в этой тьме — это то, что она независима, ей не нужно полагаться на чью-то щедрость.

Но и в этом особой уверенности не было — когда-то у нее водились деньги, но инвестировала ли она достаточно, чтобы обеспечить себе разумный доход на всю оставшуюся жизнь, Стивен не знал. Впрочем, вероятность такая имелась благодаря ее толковому советнику и другу, банкиру Натану. Стивену он тоже был по душе. Надо расспросить Натана — решил он, и, устраиваясь в кресле, и почувствовал, как край проклятой бронзовой шкатулки уперся ему в бедро. Она была привязана к поясу длинным хирургическим бинтом (Стивен как-то забыл компрометирующие секретные документы в экипаже); с ней тоже надо наконец-то разобраться.

Стивен размышлял. Холодный мыслительный процесс оказался драгоценным отдыхом от суматохи чувств, от страстных беззвучных восклицаний, едва связных протестов против несправедливости происходящего и повторов имени Дианы. Стивен встал, подошел к письменному столу и написал: «Доктор Мэтьюрин свидетельствует свое почтение и будет счастлив ожидать сэра Джозефа Блейна так скоро, как ему будет удобно». К удивлению Стивена, рука у него так дрожала, что слова едва можно было разобрать. Он старательно переписал все заново и отнес вниз, чтобы письмо доставили — но не в Адмиралтейство, а в собственный дом сэра Джозефа на Шеферд-Маркет.

— О, Стивен, вот ты где, — воскликнул появившийся в этот момент Джек. — Как я рад тебя видеть! Как же так получилось с бедным старым «Грейпс»? Ну, хотя бы никто не пострадал. Давай поднимемся наверх, мне нужно тебе сообщить кое-что важное.

— Какой-то из исков завершен?

— Нет-нет, речь не об этом. В юридическом плане ничего не сдвинулось с места. Кое-что совсем другое — ты удивишься.

Библиотека все еще пустовала. Стивен, сидя спиной к окну, наблюдал за выражением лица Джека, оживленного и светящегося предвкушением того, как он преподнесет другу целое состояние.

— Суть в том, — завершил рассказ Джек, — что вложения нужно сделать в ближайшие несколько дней. Вот почему я так рад застать тебя прямо сейчас. Я уже собирался идти на Халф-Мун-стрит, дабы отдать тебе список, на случай если ты окажешься там.

На подносе принесли записку для доктора Мэтьюрина.

— Извини, Джек, — произнес Стивен и отвернулся к окну. Он прочитал, что сэр Джозеф будет более чем рад видеть доктора Мэтьюрина после половины седьмого, и, повернувшись лицом в комнату, заметил обеспокоенный взгляд Джека.

— С тобой дурно обошлись, Стивен? Присядь и позволь заказать тебе бокал бренди.

— Послушай, Джек. Диана сбежала в Швецию.

Повисла неловкая пауза. Джек тут же подумал, что явно не обошлось без Ягелло, но понять такого не мог, как не мог и придумать достойный комментарий. Стивен продолжил:

— Она подумала, будто Лаура Филдинг — моя любовница, и раз я ее демонстрировал по всему Средиземноморью — это намеренное или, по крайней мере, бессердечное оскорбление. Скажи, все и правда так выглядело? Разве я казался любовником Лауры?

— Я думаю, что в целом так и считали — выглядело похоже...

— Но я же объяснил все, насколько мог, — пробормотал Стивен себе под нос. Он уставился на часы, и хотя стрелки были отчетливо видны, не мог разобрать, который час.

Весь его разум целиком захватил вопрос: «Она сбежала до или после того, как Рэй передал ей письмо? Вот что я должен выяснить».

— Который час?

— Полшестого.

«В Адмиралтействе я его не застану, — размышлял Стивен. — Загляну-ка я к нему домой. Это довольно близко к Натану. Хватит времени на обоих, если поспешить».

— Джек, — уже вслух произнес он, — большое спасибо за совет насчет паев и акций, меня до глубины души тронула твоя доброта. Скажи, дружище, ты полностью уверен?

Джек кивнул.

— В таком случае, мне нет смысла спрашивать, какие справки ты наводил о своем информаторе.

— Ему можно верить. Он знает тебя, знает даже про Testudo aubreii.

— Правда?

Стивен замер, задумавшись на мгновение. Тот человек ничего бы не приобрел от обмана, а если информатор сам ошибался, то все равно на руках оставались акции — убытком стали бы только комиссионные брокеру.

— Я должен тебя покинуть. Нужно нанести несколько визитов.

— Потом ты поедешь в Эшгроу, разумеется, — как само собой разумеющееся произнес Джек, — Софи будет так счастлива тебя увидеть. Вначале я думал насчет воскресенья, из-за приставов, но мы можем уехать завтра, если тебя это устраивает.

— Сомневаюсь, что освобожусь до вторника.

— Значит, мне придется побыть здесь чуть дольше. Ну что ж, тогда во вторник.

Первый визит оказался неудачным. Стивен назвался, но через несколько минут выяснил, что мистера Рэя нет дома. «Я почти забыл, — рассуждал он под мелким дождем, — что Рэй должен мне гигантскую сумму. Мой визит мог вызвать большие затруднения».

Второй визит оказался столь же неудачным. По сути, он вообще не состоялся. Еще до того, как Стивен добрался до дома, ему пришло в голову, что Натан, как и все их общие знакомые в Лондоне, знает об их расставании, и как ее личный советник сочтет непозволительным что-либо говорить о ее делах. Стивен позвонил в колокольчик и был почти рад услышать, что мистера Натана нет дома. Но дома оказался его младший брат Меир, он стоял в прихожей, и когда Стивен, несмотря на усиливающийся дождь, категорически отказался от экипажа или портшеза, Меир насильно впихнул ему в руки зонт — величественную конструкцию из ткани и китового уса.

Под его развесистыми полями Стивен проложил себе дорогу через спешащую, толкающуюся толпу к тому месту, где его ждал багаж, поскольку последний отрезок пути он проделал в дилижансе. Здесь дорогу особенно густо покрывала полужидкая грязь, конский навоз и отбросы. Мальчишка расчистил перед ним дорогу метлой, и как будто Красное море расступилось перед Моисеем. На тротуаре напротив мальчонка остановился и крикнул: