Лита вернула улыбку, и отец тронул за плечо, легонько подталкивая к матери.

— Краин, — негромко произнес он, и рядом мгновенно возник воин в серебристо-алом плаще. — Уведи их.

Ранна, не споря, подхватила дочь на руки и двинулась следом за воином в глубину зала, где находилась кухня и спуск в подвал, из которого расходились подземелья. Они смогут выбраться вдали от крепости и потом… А куда потом? Свободным Охотникам нет дороги на юг, их не примут ни Смертные, ни Перворожденные. Их земли здесь, и здесь — единственный дом… Но об этом не сейчас, не сейчас…

Толпа заметно поредела, но саму кухню еще наполняли женщины с детьми. Но, к удивлению Ранны, спускались они не в подземелья — под утопленным вглубь стены камином зиял провал, и каменные ступени уводили во тьму.

Столько лет они прожили в этом замке, найденном пустым в Потерянных землях у подножия Призрачных гор, а он до сих пор хранил тайны от новых хозяев. Даже Лита, обшарившая Хемингар вдоль и поперек, не подозревала, о существовании этого тайного хода.

Как давно Деррис нашел его? Почему ни разу не упомянул?

Ранна, прижимая к груди дочь, отмахнулась от несвоевременных мыслей. Лита же — напротив, отложила в памяти. Секреты они такие: откроешь один, и за ним потянутся еще. Сперва — драконы, а теперь вот — это…

Треск, крошащегося в щепу дерева, эхом прокатился по тронному залу, достиг кухни, и понесся по узкой лестнице, затихая в глубине. Женщины запричитали, поторапливая детей, многие — спешно подхватили отпрысков.

Прохладный воздух уколол Ранну сквозь тонкую ткань сорочки, в спину повеяло гарью. Она крепче прижала дочь, предпочитая не думать, что творится снаружи. Знакомый страх скользнул вдоль позвоночника… Казалось, воспоминания давно стерлись… Но память просыпается безжалостно, от нее не отмахнешься.

Они еще не перешагнули порог, когда дверь сорвалась с петель и с лязгом рухнула на каменный пол; яростный рев окатил леденящим ужасом. Женщина зажмурилась, но не обернулась, стараясь изо всех сил унять дрожь.

Воины во главе с Краином молча отгородили кухню, клостенхемская сталь в руках заискрилась морозным узором.

А Лита смотрела на Зверя через плечо матери, крепче стиснув кулачок с серебряным кольцом.

Зверь ростом превосходил бера, но узкая лобастая голова роднила с волками. Необъятная грудь выдавалась над впалым животом, и ребра легко угадывались под иссиня-черной шерстью. А широкие развитые плечи переходили в длинные бугристые лапы, что оканчивались когтями, способными разорвать кольчужный хауберк, как пергамент.

Он оскалился в зловещей ухмылке, обнажив молочно-белые клыки, и на подбородке серебром полыхнула лента; кольцо на шнурке вокруг шеи стрельнуло бликами. По клинку, сжатого в лапе «двуручника» с волнистым лезвием, струился багрянец.

Зверь подался вперед — в провалах глаз отразились языки огня, остроконечные уши прильнули к черепу, — и из раскрытой пасти вырвался низкий утробный рык.

И каменное эхо вторило громогласным ревом.

Ранна сдавила Литу в объятиях, прижимая голову дочери к себе и закрывая ее второе ухо ладонью. Но звук бился в тесных коридорах и никак не желал затихать.

И вместе с ревом, огибая Зверя, в тронный зал ринулась «черная лавина» таких же хищников!

— Garet Ingur! [Хранить Короля!] — грянула стража, заглушая дикое рычание.

И первые бестии сходу напоролись на сталь; воздух взвыл, замелькали клинки, сея кругом багряную росу. Алый барьер прогнулся, образуя полукольцо.

Хищники напирали бездумно, черные тела оседали на гранитный пол, но клостенхемская сталь с трудом одолевала жесткую иссиня-черную шерсть. Лезвия скользили, словно по камню, и лишь острием пробивали живую броню. А волнистые логмесы [досл. «волнистое лезвие», фламберг] в мохнатых лапах порхали, словно невесомые — умения в ударах не доставало, но сила возмещала недостаток с лихвой. И помимо «двуручников» в ход шли клыки и когти.

Перепонки рвались от лязга и рева. Ноги воинов начинали поскальзываться. «Стена мечей» медленно, но отступала, тут и там на пол оседали «алые плащи»… И все же хищники падали в большем количестве, тела чернели на граните аспидными «лужами». Но сквозь проем вливались все новые. Рвались вперед, перемахивая через павших собратьев, и сами устилали каменные плиты.

Но клинки Охотников не всегда успевали освободиться от безжизненной плоти. И полуторные маскаты [досл. «помесь», полуторный меч, бастард] стражей застывали в мертвых пальцах… Ледари не пройдут стороной, Дочерям Войны будет кого вести в Имале, славный пир грянет в Чертогах Богов…

Краин хмуро стискивал зубы, костяшки белели на рукояти. Ни один из его теалара [тактическая единица войска, 12 воинов] не двинулся на помощь, у них другая задача: за спиной женщины и дети. И скоро все они потеряют отцов и братьев, а самый старший мужчина будет десяти витков от роду. Нужно дать им время, чтобы уйти. И именно для этого живут — а сейчас и умирают, — воины!

Вот только… Идти некуда. Хемингар объят пламенем, и зарево, наверняка, увидят, не то что Смертные на Равнине, но и Перворожденные у подножия Южного Предела… Но помощь не придет. Женщины и дети останутся сами по себе… Но идти им все равно некуда…

«Черная лавина» расступилась, пропуская вожака. Один рывок, и Зверь налетел на «стену мечей», но не пал, как многие до него. Логмес мелькнул гулким росчерком, отбив два клинка, и когтистая лапа, вырвав из строя воина, отбросила за спину. А волнистый «двуручник», свистнув дугой и звонко лязгнув, разрубил еще одного стража.

Зверь не задерживаясь, отшатнулся, выдергивая клинок и принимая на сталь два маската. Свободная лапа нырнула под мечом, и когти впились в мягкое горло — кровь плеснула на шерсть; и «черная лавина» за спиной поглотила алый плащ. Но Зверь не упивался кровью. На развороте принял колющий выпад на локоть, и сталь шаркнула мимо, а логмес, завершая круг, врубился стражу под ребра — сквозь кольца хауберка прыснул багрянец.

И хищники ударили в возникшую брешь, разбивая строй и разрывая полукольцо. «Стена мечей» посыпалась, и «алые плащи» островками увязли в черном потоке.

Зверь ринулся сквозь толпу. Глаза рыскали поверх голов, а меч сам находил жертву. Волнистый клинок неуловимо гудел в зимнем воздухе, отбрасывая «кровавые тени» на черный гранит.

Вокруг гремела сталь, кричали Свободные Охотники, ревели черные хищники (изредка в предсмертной агонии, но чаще ликующе, раздирая клыками плоть). Хаос захлестнул тронный зал.

— Ты не получишь их! — Деррис преградил Зверю путь.

Два итлара [досл. «кровный воин», единица войска, воин, состоящий на службе] замерли рядом с отцом Литы — алые туники темнели от пятен, окровавленные мечи оскалились остриями.

Зверь остановился, чуть склонив голову на бок и растягивая пасть в хищной ухмылке. Иссиня-черная шерсть, слипшись от багряной влаги, тускло поблескивала. Сквозь стиснутые клыки донеслось урчание…

И Деррис ударил.

Зверь успел вскинуть меч, и звон потонул в лязге, воплях и реве бушующей бойни — маскат Охотника отскочил в сторону, и в это мгновение сделал выпад Эстред, что стоял по правую руку Дерриса. Зверь шагнул навстречу, наотмашь отбивая сталь когтистой лапой, и волнистый клинок, легко пробив нагрудник стража, пронзил сердце и вышел через лопатку; по долу покатилась алая струйка.

Слева на Зверя бросился Удвар.

Логмес вырвался из мертвого тела Эстреда и скользнул по дуге; Деррис отшатнулся, острие коснулось бороды, алая роса брызнула в лицо, и лязг едва не порвал перепонки. А когти хищника, смяв стальные пластины на кожаном жилете, погрузились в мягкую плоть. Пасть Зверя раскрылась, блеснув острыми зубами, и грудь исторгла оглушающий рык.

Маскат Дерриса уже несся в открытое горло, когда первые капли из разодранного живота Удвара еще не достигли каменного пола. Но хищник небрежно повел локтем, и клинок соскользнул с черной шерсти. Деррис мгновенно развернул меч и ударил низом, в ноги… Сжатый могучей лапой «двуручник», обрушился, словно молот; россыпь искр упала на каменные плиты, и маскат врезался в гранит. А окровавленная лапа сдавила Деррису горло, отрывая от пола, и волнистое лезвие опустилось на плечо, разрезая доспех и перерубая мышцы и кости; кровь брызнула, как вино из лопнувшего меха. Эфес выскользнул из ослабшей ладони Охотника, и меч зазвенел по камню.