— Это сделал… — девичий голос неуверенно дрогнул, — Бог?

Саодир вновь неопределенно пожал плечами, и зашагал прочь от гор, в сторону толпившихся на горизонте деревьев, шелестящих густыми кронами.

Лита бросила последний взгляд на пещеру, и крепче сжав кулачки, двинулась следом. Но твердо решила, что вернется. Обязательно вернется. Право Мести дано ей Богами.

— Я нашел Дитя Солнца.

Пламя прыгало на изъеденном временем камне стен, оживляя тьму. Паутина трещин разбегалась во все стороны, сплетаясь в сложный затейливый узор. Местами каменные блоки начали крошиться, что говорило о долгом запустении, безмолвным свидетелем которого тысячелетия оставалась лишь пыль, густым слоем покрывшая все вокруг.

Но, несмотря на все это, ничто не вызывало сомнений, как в прочности самих стен, так и кладки, удерживающей блоки. Казалось, что стены эти видели само Рождение Мира и простоят до самого его Конца. Немного ухода, и все здесь будет, как прежде — в лучшие времена.

Углы и своды огромного зала смутно угадывались в окутывающем сумраке. Света не хватало, чтобы выхватить их из крепких объятий тьмы. Тени висели плотными лоскутами, не позволяя оценить истинные размеры помещения.

В центре возвышался алтарь, высеченный из цельного куска темно-бордового гранита. Пятнистые вкрапления и светлые жилы придавали ему зловещий вид: словно он густо орошен спекшейся кровью.

Хотя, по прошествии стольких тысячелетий, кто взялся бы судить, а не кровь ли это на самом деле?

Трепещущий свет вырисовывал очертания мужчины, склонившегося над жертвенником. Блики плясали на стальном нагруднике с золоченым узором, покрывающим широкую грудь, играли на полированных наплечниках. Кольчужные рукава хауберка натянулись, облегая бугристые предплечья, не в состоянии скрыть могучего телосложения воина.

От мужчины веяло силой, и не только той, что доступна глазу, но и другой — Истинной, которую знающие называли Атейа, но большинство невежественно именовали «магией».

Левый кольчужный рукав задран до локтя вместе с льняной рубахой; полусогнутая рука, нависла над золотой чашей, украшенной письменами; по запястью струится багровая жидкость, рябью расходясь по поверхности в почти заполненном сосуде. Борода, сплетенная в «косичку» и перехваченная серебристой лентой, двигается в такт челюсти — слова неразличимым шепотом слетают с губ. Непроницаемо-черные глаза сверкают, словно два обсидиана, но отражается в них исключительно пламя.

Чаша заполнилась почти до краев, мужчина оперся кулаком на алтарь, несколько капель скользнули на пол; рассеченная плоть на руке быстро затягивалась, не оставляя ни рубца, ни шрама, ни царапины.

Багровая поверхность дрогнула, зарябила, разошлась кругами, как от брошенного камня; пламя свечей колыхнулось чуть сильнее, хотя ничто не тревожило воздух.

— Я нашел Дитя Солнца! — повторил мужчина еле слышно.

Он внимательно вглядывался в глубину багровой жидкости, наполнявшей чашу. Уши дрогнули, хмурое лицо напряглось, дернулась стиснутая челюсть. И крылья прямого носа гневно раздулись.

— Не нужно меня учить! — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, что делаю!

Пламя свечей вновь затрепетало; иссиня-черные волосы шевельнулись на затылке, словно вздыбилась и тут же опала шерсть; в чаше снова расползлись круги.

— Печать сорвана, но Сила еще не вернулась. Путь все еще закрыт, — холодно прорычал мужчина, лицо заострилось, а из-под верхней губы мелькнули клыки. — Пройдет время…

Ему не дали договорить — круги поползли все чаще. Брови мужчины сдвинулись к переносице, кожа на скулах натянулась, плотно облепив череп. Лицо исказилось, и в глазах полыхнул свирепый огонь.

— Довольно! — взъярился мужчина.

Оглушительный рев ударил в стены зала, отскочил от темного камня, и, отражаясь, побежал по коридорам. Рука наотмашь ударила чашу, кровь плеснула на гранитный алтарь, растеклась багровым пятном, капли оросили пол; звон эхом раскатился по помещению, догоняя в коридорах затухающий рев. Огонь свечей вытянулся, полыхнул ярче, будто плеснули масла; черные лоскуты теней затрепетали, словно живые.

— Я знаю, что делаю, — сквозь зубы прорычал мужчина.

В свете пламени мелькнули острые клыки, оттопырившие губы в хищной ухмылке. Кончики ушей заострились, проглянув из-под растрепанных встопорщенных волос. Под натянутыми рукавами хауберка взыграли могучие мускулы, перекатываясь, словно валуны, натягивая кольца и едва не разрывая кольчужную связку.

Мужчина резко развернулся, темно-бордовый плащ, отороченный золотом, взметнулся веером, повторив движение. Пламя свечей опало и угасло; струйки белого дыма протянулись вверх, и зал утонул во мраке.

— Всему свое время! — раздался в темноте утробный рык.

Шелк занавесок, прикрывающих выход на балкон, волновался от слабых порывов ветра, веяло холодом. Мягкий призрачный свет Ночного Солнца очерчивал проход, но на большее не хватало сил. Легкий трепет пламени, чадящих в коридоре факелов, тонкой струйкой пробивался в покои из-под входной двери. Но и здесь тьма брала верх, не пуская дальше порога. И лишь у камина ее превосходство не выглядело однозначным.

Пламя танцевало на поленьях под одному ему понятный, потрескивающий ритм. Огненные «клинки» вырывались из очага, кромсая темную пелену, неосторожно посягнувшую на подвластную территорию. И столкновения сопровождались хлопками и россыпями искр.

Сквозь деревянные прутья колыбели маленький Марен наблюдал, как женщина пятится к нему спиной. Раскрытые ладони выставлены вперед, ноги медленно ступают по меху, прикрывающему каменный пол.

— Остановись, прошу, — тихим дрогнувшим голосом произнесла Далиа, делая очередной шаг назад.

Но Зверь никак не отреагировал, вынуждая женщину отступить еще.

Иссиня-черная шерсть хищника искрится от всполохов, в полумраке вырисовывая силуэт. Огромные лапы вздулись мышцами, будто жилы перетянули настолько сильно, что плоть стремится разорвать сдерживающие узы. Пальцы поблескивают в свете пламени острыми когтями, как отполированная сталь; когти на ногах утопают в мягком меху. Грудь равномерно вздымается, издавая тяжелое хриплое дыхание. Ребра распирают ее на каждом вдохе, и она выдается над животом, становясь еще шире. Лобастая волчья морда хищно скалится молочными клыками в ощеренной пасти. И прижатые к черепу остроконечные уши подрагивают, ловя ритм постреливаний в камине.

— Остановись, умоляю, — повторила Далиа.

Зверь лишь дернул носом, поморщился, но движения не прекратил. Передние лапы медленно поднимаются, с каждым шагом, приближающим к женщине. Непроницаемо-черные, словно бездонные пещеры, обсидиановые глаза без зрачков сверкают Голодом. Слюна пенится в уголках пасти, стекает с губ и капает на пол.

Марен видел все отчетливо. Серый полумрак, окутывающий комнату, нисколько не мешал.

Далиа уперлась спиной в колыбель, не оборачиваясь, нащупала рукой решетчатую стенку — больше отступать некуда! Она развела руки, собой закрывая маленького мальчика, который молча наблюдал за происходящим. Она — единственное, что отделяет Зверя от ребенка. ЕЕ ребенка!

Марен чувствовал запах матери. Видел, как испуганно подрагивает тело под тонкой тканью ночной сорочки. Как побелели костяшки пальцев, стиснувших решетку кроватки.

Перворожденная угрожающе наклонила голову, верхняя губа поднялась, обнажая проглянувшие клыки; из груди вырвалось тихое шипение: страх за сына, перевешивал все. И с криком полным ярости, женщина бросилась на Зверя в отчаянной попытке защитить свое дитя!

Быстрым коротким движением Зверь ухватил ее за горло, оторвал от пола, подняв на вытянутой лапе; глухой рык донесся из оскаленной пасти.

Далиа пыталась достать до морды, до черных глаз хищника, который, казалось, с любопытством разглядывал жертву. Ногти царапали Зверя по предплечью, по запястью, ноги колотили в покрытую шерстью грудь. Рука отчаянно цеплялась за черные пальцы, сдавившие горло; женщина хрипела и задыхалась.