— Теперь вы понимаете: если мы захотим, рухнет вся система, — продолжал Джонатан. — Нужно только быть заодно. Убедить как можно больше других программистов в том, что им не следует беспрекословно выполнять приказы. Вопрос стоит об их свободе. Сперва нас заставили разработать системы банков данных, затем речь пошла о выборочном распространении информации, — а что это, если не цензура? И теперь ко всему этому надзор: мы друг за другом должны шпионить! И еще компьютеризация города! Разве это не орудие подавления?

Они заметили, как громко звучат их голоса, и стали говорить тише: в конце концов, они не на избирательном участке, а в зале вычислительного центра, к тому же принадлежащего правительству.

— Из разговоров с коллегами я знаю, — сказала Эдвиге, — что многие из них не хотят выполнять эти приказы. Ведь любой, кто хоть немного соображает, видит, что происходит у него на глазах. Нужно установить с ними связь, вовлечь в общие действия!

— Эдвиге права, — сказал Бен. — Предлагаю, чтобы каждый искал в кругу своих знакомых таких, кому можно доверять.

— И сколько времени на это уйдет? — спросил Харди. — Недели, месяцы? Вы бы подумали, как трудно привлечь людей к борьбе, а ведь вы хотите привлечь многих! Хорошо, я понимаю — нужно попытаться! Но, может, стоит все-таки делать и что-нибудь еще?

— Деятельность, в которой участвует много людей, почти невозможно сохранить в тайне, — сказал Джонатан. — Я не верю, что цели можно достигнуть, увеличив число единомышленников. Подумайте над тем, что я вам сказал: благодаря своим знаниям и тем возможностям, которые нам предоставляет наша работа, мы располагаем силой, которую по-настоящему еще не осознали. Мы можем ею воспользоваться, даже если нас будет мало; такой курс действий мне кажется более разумным.

— Я тоже так считаю, — поддержал его Франсуа. — Я за то, чтобы никого больше в эти дела не посвящать. Зато сами давайте сразу примемся за работу. Предлагаю использовать сегодня послеобеденное время на обдумывание возможных конкретных действий. Пусть каждый записывает все, что ему придет в голову, а вечером мы встретимся и посмотрим, что из записанного годится и с чего мы начнем.

— Согласен, — сказал Бен. — А теперь пошли обедать, пока на нас не обратили внимания. Они договорились встретиться в восемь вечера в столовой рядом с кегельбаном; это было излюбленное место встреч всех сотрудников банка данных, но сегодня, однако, посетителей было совсем мало: политические события всех испугали, и зал оказался в полном распоряжении Бена и его друзей.

На столе сразу появилась кучка вырванных из блокнотов листков, на них были записаны все предложения по поводу действий, которые могли бы нарушить работу автоматической системы. Многообразие таких возможностей изумило их. Они говорили торопясь, перебивая друг друга, но исключительно по существу. Для ушей постороннего разговор звучал бы как сугубо профессиональная дискуссия, а не обсуждение подготовки к революционным действиям.

Итогом явился довольно длинный список. Каждый предоставил в распоряжение остальных все свои знания, и среди них оказалась информация, считавшаяся совершенно секретной: коды для расшифровки заблокированного материала, не подлежащие огласке внутренние адреса для вызова данных и так далее. Тут же были и рекомендации, как нарушать работу периферийных автоматических устройств, — например, счетных и разменных автоматов, охраняющих устройств входов и лифтов, телетайпов и дисплеев общей системы связи. Естественно, пока еще они знают не все, что может пригодиться для претворения в жизнь их идеи, но это поправимо…

Бен аккуратно сложил листки с записями и сунул их во внутренний карман куртки.

— Придется поработать над этим еще некоторое время, — сказал он, — пока мы все не проверим. Начать лучше с акций небольшого масштаба — нужно посмотреть, так ли все пойдет, как мы надеемся.

— А тем временем готовиться к большому удару, — вставил Франсуа. — Он будет знаком к началу восстания.

Джонатан кивнул:

— И на этот раз у нас действительно есть шанс, потому что мы парализуем также средства связи и транспорт, обслуживающие полицию.

В динамике над дверью раздался щелчок, послышался голос:

— Господина Бена Эрмана просят к видеофону. Господина Эрмана — срочно к видеофону!

Джонатан повернулся к Бену:

— Кто знает о том, что ты здесь?

Бен удивленно пожал плечами:

— Я никому не говорил!

— Ну, иди же! — поторопил его Франсуа. — Но будь осторожен!

Бен встал и вышел из зала. Кабинка видеофона была в другом конце коридора. Войдя в нее, он увидел, что экран включен; на нем вспыхивали и гасли, повторяясь снова и снова, слова: «Пожалуйста, ждите».

Оставшиеся в зале несколько встревожились. Они молча ждали Бена.

А потом те, кто сидел ближе к открытому выходу на лестницу, а за ними и остальные услышали, испуганные, топот тяжелых сапог. Длился он меньше трех секунд, а затем они оказались в двойном кольце людей в форме. Люди эти были неразличимы, каждый в одной руке держал дубинку, в другой — высоковольтный электробич.

Наконец сквозь двойное кольцо полицейских прошел невзрачный маленький человек в гражданской одежде, и все оцепенели от ужаса: шеф секретной службы, лишь изредка появляющийся на страницах газет и на экране телевизора. И однако, если твоя совесть была не совсем чиста, это лицо ты едва ли мог бы забыть…

— Пожалуй, этого хватит, — сказал он. Он переходил от одного к другому, останавливался перед каждым, разглядывал его. — Решили, значит, ударить в самое уязвимое место. Думаю, вы еще поймете, какими детскими были ваши замыслы. Увести!

Через минуту в комнате никого не осталось.

Время до полудня Бен провел на следующий день как в полусне. Будто он не совсем еще проснулся, будто пребывает в воображаемом пространстве, в воображаемом времени, отделенных от реальности царством сновидений.

До этого, в шесть утра, звонок вырвал его из мира, внезапно обретшего существование. По-настоящему он с этим миром еще не соприкоснулся, но ведь откуда-то тот появился, и вернуть его в небытие уже невозможно. Реальность это или сон? Фрагмент прошлого или абрис какой-нибудь параллельной вселенной — из тех, о которых им рассказывали на уроках физики? Различия между несуществующим, возможным и реальным стерлись, и было неизвестно, удастся ли когда-нибудь снова провести четкие границы.

Бен с облегчением обнаружил, что ни в то время, когда средство на него действовало, ни позднее, когда оно действовать перестало, ощущения тошноты не появлялось. По-видимому, он провел эту ночь спокойно, не обнаружив перед другими никаких признаков того, что он не пребывал в нормальном сне, а совершал путешествия в неведомое. И когда теперь, все еще погруженный в свои грезы, он машинально совершал повседневные, ставшие привычными действия: вытирался и причесывался, ел и пил, занимался физическими упражнениями и участвовал в хоровой декламации, — сознание его было уже раздвоенным, и ему только постепенно удалось справиться с потоком нового, обрушившимся на него за такое короткое время.

К полудню он уже был в хорошей форме, в четырнадцать часов сел, внешне спокойный, на свое место перед дисплеем и включил связь с рабочим блоком.

Прежде чем появились обычные последовательности печатных знаков, прошло необычно много времени. Много — то есть на доли секунды больше обычного, однако, учитывая, как быстро осуществляются всегда адресация и обратный вызов, это было слишком долго. Только теперь Бен кинул взгляд на контрольные часы… вчера он не записал стоимость машинного времени, потраченного им за день, но определенно по меньшей мере десяти минут не хватает. Кто-то побывал на его рабочем месте, и этот кто-то вызывал содержимое собранных Беном массивов данных. Зачем? И кто это был? Не достиг ли он уже точки, которой страшится, — момента разоблачения? Не раскрыта ли его игра, не поняты ли его замыслы?