Он говорил тихо, но каждое слово его было настолько взвешено, что словно опутывало Чазали по рукам и ногам. Не скрывая сожаления, киривашен застонал и кивнул.

— Да, ты прав, но мне трудно сдержать себя.

Он уронил голову, затем вновь поднял её, распрямил плечи и хлопнул в ладоши, призывая воинов. Наступила тишина. Твёрдым, ровным голосом он поведал котузенам о случившемся. Воины выслушали его хмуро, осыпая проклятиями богохульника и грозя местью. Но когда Чазали напомнил о более важной задаче — доставить чужеземцев в Памур-тенг, — люди недовольно замычали.

Катя спросила:

— А ты уверен, что это — дело рук Рхыфамуна?

— А кого же ещё? — возразил Очен и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Только вазирь обладает силой, коя может уничтожить человека, оберегающего себя магией. Тенсаям это не под силу.

— Значит, он близко? — настаивала девушка.

— Вовсе не обязательно. — Очен покачал головой, и на лице его впервые отпечатался ужас. — Я думаю, он нашёл тенсаев. Возможно, они устроили западню одинокому путнику, — он недобро хохотнул, — но добычей, скорее, стали они сами. Он заколдовал их, или большинство из них, и теперь они служат ему. Он оставил их позади, дабы помешать нам.

— Как бы то ни было, они просто бандиты, — кровожадно заметил Брахт.

— Истинно, — согласился Очен. — Только теперь сии разбойники обладают колдовской силой, и мне это вовсе не нравится.

— Мне тоже, — угрюмо усмехнулся керниец. — Но когда перед тобой только один путь, нужно идти по нему до конца.

— К тому же на нашей стороне не только твоя магия, — заметила Катя. — О клинок Каландрилла разбиваются колдовские чары нашего врага.

— Это верно, — согласился вазирь, но по голосу его можно было понять, что он все ещё обеспокоен.

— Не надо хмуриться, — сказал Брахт. — Мы уже не единожды сталкивались с колдовством Рхыфамуна и пока выходили победителями. Будем надеяться, что так оно будет и впредь.

Очен улыбнулся, словно благодарил кернийца, но вовсе не разделял его уверенности.

— У нас есть только один путь — вперёд, — сказал Каландрилл, — так что не будем терять надежды.

— Истинно. — Улыбка Очена потеплела. — Простите меня, но убить священника… такого у нас ещё не было.

— Как и не было попыток пробудить Безумного бога, — заявил Каландрилл.

За ужином в таверне, которую специально освободили от всех постояльцев, царила мрачная атмосфера: убийство священника и все, что с этим связано, не давало путникам покоя. Котузенам было явно не по себе, возмущение и негодование кипели в них. Не будь они обязаны доставить чужеземцев в Памур-тенг, они бы уже сейчас носились по холмам за тенсаями, как за бешеными собаками. Горожан убийство священника обеспокоило ничуть не менее, и они с надеждой взирали на воинов, с коими связывал их договор. В задачу котузенов входило поймать убийц и совершить возмездие. Владелец таверны и прислуга делали своё дело молча, трапеза была вкусной, вино доброе, но никто из сотрапезников не получил удовольствия. Сразу после ужина все разошлись спать в нарушение всех принятых устоев, чем немало подивили горожан.

Каландрилл был сильно обеспокоен подобной реакцией джессеритов: встретить лицом к лицу вооружённых людей — это одно, особенно принимая во внимание, что у них пятьдесят хорошо подготовленных воинов; воевать же с оккультными творениями — совсем другое. Но ему и его друзьям уже не раз приходилось брать над ними верх. Однако теперь впереди их поджидали сразу две опасности, и это надолго лишило Каландрилла сна. Он лежал с открытыми глазами на узкой кровати, глядя на игру света на дощатом потолке, впервые отчётливо осознав, что может погибнуть, а Рхыфамун — добиться своего. И тогда долгие месяцы их мытарств окончатся безрезультатно.

Юноша отогнал от себя страхи, напомнив себе, что опасность смерти с самого начала угрожала ему, но его это не остановило. Допустить, что Рхыфамун может восторжествовать, значит дать ему шанс, значит дрогнуть, значит заколебаться. И сомнения Каландрилла уступили место злости, коя только укрепила его. Утвердившись в правоте своей цели, он незаметно уснул.

Проснулся Каландрилл с первыми лучами солнца. Веяло осенней прохладой. Из окна до него доносилось щебетание птиц и шум пробуждающегося города. Каландрилл вскочил на ноги и отправился к Брахту. Когда он вошёл, керниец, хищно ухмыляясь, прицеплял к поясу меч.

— Пойдём разбудим Катю и Ценнайру, — сказал он. — и позавтракаем.

Девушки уже пробудились и ожидали их. Катя, позвякивая кольчугой, стояла в коридоре, держа руку на эфесе меча, словно намеревалась тут же померяться силами с колдовскими творениями. Ценнайра казалась спокойной, но впервые без обычных извинений подошла прямо к Каландриллу. Тот твёрдо взял её под руку.

— Как бы не накликать на тебя беду, — пробормотал он, когда они вошли в трапезную. — Но будь уверена, я сделаю все, чтобы защитить тебя.

— Я знаю, — сказала она, не сомневаясь, что он отдаст за неё жизнь.

Не думая, без малейшего кокетства и без всякой задней мысли, Ценнайра подвинулась ближе, и на мгновение тела их прижались друг к другу. Он вздрогнул. Краем глаза она видела, что юноша потупил взор и смущённо заулыбался. Но тут они подошли к ступенькам и чуть-чуть разошлись, хотя он не отпускал её руки. Когда они входили в полумрак трапезной, Ценнайра заметила на себе спокойный, таинственный взгляд Очена. Одобряет ли он её поведение или просто наблюдает за ней, имея на уме собственный интерес? Этого она не знала. Никто больше не заметил взгляда вазиря. Все рассаживались за столом с бодрым видом людей, готовых отправиться дальше.

Разговаривая о предстоящем пути, они плотно позавтракали, словно это была их последняя трапеза. Из рассказов Очена и Чазали они знали, какие поселения ждут их впереди. Из Гхан-те дорога бежала на север, и несколько дней им предстояло идти лесами. Далее они выйдут к подножию обширного плоскогорья, давшего землям джессеритов имя равнины. Там их ждёт ещё одна крупная деревня, Ахгра-те, — и несколько поменьше, но в основном дорога петляла меж лесистыми холмами, что было на руку тенсаям.

Ценнайре это не понравилось, и она взглянула на Каландрилла, сидевшего напротив с серьёзным лицом. Встретив её взгляд, он тут же заулыбался, словно вселяя в неё уверенность. Она улыбнулась в ответ, думая про себя, что из всех сидевших за столом ей меньше всего угрожает опасность. Физическое уничтожение ей не грозит, как, возможно, и колдовские творения Рхыфамуна, если конечно, они предназначены только для смертных. Ей даже стало стыдно, и она опустила глаза, подумав, что всех их могут убить, а она… она останется жива — другого слова она для этого состояния не находила и уже не знала, что лучше: вернуть ли себе сердце при помощи такого колдуна, как Очен, или держать его при себе в той самой шкатулке и оставаться такой, какая она есть сейчас.

Эти мысли и занимали её, и сбивали с толку: стать вновь смертной или оставаться зомби? Если она выберет первое, то придётся отказаться от всех своих неимоверных способностей. Когда-то она наслаждалась ими, но в последние дни, проведённые в компании Каландрилла и его друзей, она была вынуждена временно от них отказаться. А её новые друзья, хоть и являлись простыми смертными, думали об опасностях столь же мало, как и она, словно наслаждались каждым моментом, каждым днём жизни и были готовы ко всему, что Ценнайре не угрожало. Это потому, убеждала она себя, что они посвятили себя великой цели. А цель для них значит больше, чем простое материальное существование.

Было время, когда она смеялась над этим как над человеческой глупостью и слабостью. Однако, путешествуя с ними, она часто забывала о том, что бессмертна, и научилась радоваться малому: дружбе, улыбке Каландрилла, прикосновению его руки. Многое из прошлого стёрлось у неё из памяти: впервые она подумала, что скажет Каландрилл, когда узнает, что она была куртизанкой, что её послал Аномиус и что, исполняя его волю, она уже не раз убивала.