— Васька живой?

— Мается, в бессознании, товарищ командир, — ответил кто-то.

— Идем, папаша, — сказал Косорот профессору и взял с саней ящик с инструментами. — И ты иди, Павка.

Ноги у Павки затекли и онемели. Он с трудом заковылял за Косоротом. Косорот подошел к засыпанной снегом землянке, толкнул какую-то почерневшую доску. Это был вход. Он пропустил вперед профессора.

«Подземелье, — подумал Павка, спускаясь по земляным ступеням. Ему сразу вспомнились пещеры Сюркуфа — кругом висят ковры, на коврах — кинжалы. — Эх, видела бы меня здесь Глашка!»

Они вошли в ярко освещенную землянку. Посредине стоял стол, на столе горела керосиновая лампа. В стене была другая дверь. Косорот открыл ее и куда-то вышел. Павка огляделся вокруг. Какой-то бородатый человек в матросском бушлате грел воду на примусе. Ни ковров, ни кинжалов не было. В углу Павка увидел самый обыкновенный самовар. «Совсем как в чайной, — подумал Павка. — И вовсе не похоже на Сюркуфову пещеру».

Бородатый человек обернулся и посмотрел на Павку.

— Павка? — удивленно спросил он. — Ты как сюда попал?

Это был Петр. В тайге у него отросла золотистая борода.

— А мы с Косоротом профессора привезли, — сказал Павка, здороваясь с братом.

— Что Анна? — быстро спросил Петр.

— Чего ей сделается? Живет, — отвечал Павка.

Старик сидел на лавке в своей лисьей шубе, бобровой шапке и запотевших очках.

Петр подошел к профессору и спросил:

— Может, чайку выпьете, товарищ профессор?

Старик не успел ответить. Вошел Косорот и сказал:

— Прошу, папаша. Плох Васька.

— Какой я вам папаша? — вдруг рассердился профессор. — Меня зовут Никодим Иванович!

Он сбросил шубу на лавку и пошел за Косоротом.

В землянку вошло двое партизан. Они потирали замерзшие руки. Партизаны сели на лавку, поставив возле себя винтовки.

— Ну, садись, — сказал Петр Павке. — Гостем будешь.

Павка сел.

— Чаю хочешь?

— Хочу, — сказал Павка.

Петр подошел к самовару и налил Павке стакан горячего чаю. Потом достал несколько кусков сахару и положил на стол перед Павкой.

«Чай пьют, — огорченно подумал Павка, — из стаканов, с сахаром».

Сюркуф всегда пил ром из серебряной чарки.

Партизаны, прислонившись к стене, дремали. Петр прислушался. Павка тоже прислушался, но ничего не было слышно.

«Наверное, старик уже режет Ваську, — подумал он. — Почему же Васька не кричит?» Он взглянул на Петра. Петр с тревогой смотрел на дверь.

«За Ваську боится, — подумал Павка. — Любит Ваську».

Дверь растворилась, и вошел профессор. За ним появился Косорот. Профессор был нахмурен и озабочен. Он прокипятил инструменты и тщательно вымыл руки. Потом достал из ящика чистый халат, надел.

— Завяжите, молодой человек, — попросил он Павку. Павка завязал рукава халата тесемочками. Тогда профессор сказал Косороту:

— Вымойте руки. Горячей водой вымойте. С мылом. Поможете мне оперировать больного.

«Оперировать? — не понял Павка. — Что это такое?»

Очевидно, и Косорот не понял, потому что старик добавил:

— Ну, подержите ему голову. Понятно?

Косорот, нахмурясь и опустив нижнюю губу, стал сосредоточенно мыть руки. Профессор спросил:

— Кто его так отделал?

— Господа японцы, папаш... виноват, Никодим Иванович. На засаду напоролся.

— Гм. Идемте. Никого не пускать, — сказал профессор. Он оглядел землянку и проворчал:

— В грязи живете. Не выметено. Бескультурье.

Косорот пропустил старика вперед и сказал Петру и партизанам:

— Никого не пускать. Никодим Иванович операцию будет делать.

Он помолчал и добавил:

— Пол подмести.

Косорот запер за собой дверь. Один партизан оставил винтовку, взял веник и стал подметать пол.

Павка прислушивался, но ничего не было слышно. Потом кто-то застонал.

— Режет, — сказал партизан Петру.

Павка опять прислушался и ничего не услышал.

Петр смотрел на дверь, не отрываясь.

— Анна вчера нам пышки принесла. Вкусные, с вареньем, — сказал Павка. Петр его не слышал. Павка вздохнул. Вдруг он услышал дребезжащий, недовольный старческий голос, кричавший:

— Как вы его держите? Вы ему голову оторвете! Больных держать не умеете, а еще командир отряда!

Партизаны привстали с лавки. Настала тишина, потом снова застонал раненый Шагай.

Кто-то постучал снаружи. Партизан помоложе подошел к двери и спросил:

— Чего нужно?

— Косорота, — ответили снаружи.

— Косорота нельзя. Занят он. Ваське Шагаю хирургию делает, — сказал партизан. Послышались удаляющиеся шаги.

Павка вспомнил, что на корешке одной из книг в комнате профессора он прочитал: «Хирургия». «Значит, там написано, как резать», подумал он.

Прошло еще пятнадцать минут, двадцать. Павке надоело прислушиваться. Его клонило ко сну. Петр, казалось, дремал, сидя на табурете. Голова его опустилась к столу.

Вдруг Павка вздрогнул. Косорот стоял посреди землянки и кричал:

— Костя! Ваня! Тащите в розвальни по мешку сахару и рису. Из тех, что вчера у японцев взяли.

Партизаны, спотыкаясь, кинулись из землянки. Павка увидел Никодима Ивановича, мывшего у рукомойника руки. Петр подавал профессору полотенце.

Профессор сказал:

— Насчет риса и сахара вы меня извините. Не возьму.

Косорот спросил:

— Чем же отблагодарить нам тебя, товарищ профессор?

Никогда еще Павка не слышал, чтобы Косорот говорил таким голосом.

— Благодарить не надо, — сказал Никодим Иванович. — А больного привезете ко мне, в госпиталь. Устраивайтесь, как хотите. Скажите, что охотник. Поранило в тайге на охоте. Понятно? Чужой фамилией назовете. И сами не вздумайте приезжать! — сердито закричал он на Косорота.

— До свидания.

Он протянул Косороту свою сухую, желтую руку.

Косорот вынул из кармана деревянный портсигар. Это был тот самый портсигар, вырезанный ножиком, который Павка так часто видел.

— Возьмите... Никодим Иванович, на память, — сказал Косорот смущенным голосом.

Профессор удивленно, из-под очков, посмотрел на Косорота. Он подержал портсигар в руках, не зная, что с ним делать. Потом медленно опустил его в карман.

— Благодарю, — сказал он Косороту.

Вот так же всегда поступал Сюркуф! Он всегда раздавал подарки. «Но ведь у Сюркуфа было много золота и денег, — подумал Павка, — а у Косорота этот портсигар — величайшая драгоценность. И он отдает самое ценное, что у него есть».

— Павка, садись с профессором, езжай домой, — приказал Петр.

Значит, надо уезжать? И нельзя остаться в тайге? Павка чуть не разревелся. Он только-только хотел попроситься жить с Петром в отряде. И вот все рушится!

— Я с тобой останусь, — сказал он брату, глядя себе под ноги.

— Садись с профессором, говорят, езжай домой! — крикнул сердито Петр на Павку.

Павка знал, что Петр не потерпит возражений. Скрепя сердце он простился с братом:

— Ну, прощай, что ли...

— Анне передай, что скоро свидимся, — сказал Петр.

Павка сел в розвальни.

Косорот бережно укладывал в сани ящик с инструментами.

— Смотри не болтай, — сказал он Павке.

— Не маленький, — ответил Павка.

— И вас я попрошу... — обратился Косорот к профессору, тоже уже сидевшему в санях. Профессор кивнул головой.

— Глашку не обижать, — напомнил Косорот Павке.

— Уж не обижу, — пробурчал Павка.

— Костя! — крикнул Косорот партизану, ходившему с кнутом вокруг лошади. — Доставишь товарища профессора.

Костя вскочил в сани, хлестнул лошадь. Они свернули в чащу, и через минуту все осталось позади.

Еще затемно Никодим Иванович и Павка были в городе.

— Заедем ко мне, — сказал Никодим Иванович Павке.

Варя была дома и ждала профессора. На столе шумел самовар. В столовой уютно горела лампа под абажуром. Варя очень удивилась, увидев Павку.