Митроша вдруг поднялся из-за стола и сказал:
— Я вам сейчас гостя приведу.
Он вышел на улицу и вскоре вернулся с большим лохматым медведем. Мишка стал на пороге и начал кланяться налево и направо. Тут Павка понял, что собака, лежавшая под крыльцом, была вовсе не собака, а медведь.
— Мишка! Мишка! — закричали все. — Покажи, как Митроша на гулянку идет...
Митроша выучил корабельного медведя самым занятным штукам. По воскресеньям он сходил на берег вместе со своим четвероногим другом, и медведь все время ходил на задних ногах, совал лохматую лапу под руку Митроше и преумильно склонял треугольную шерстяную голову к нему на плечо. Их сразу же окружали и взрослые и ребята, и медведь начинал показывать, как матрос идет на парад, отдает честь начальству, пьет водку, идет в лазарет лечиться. Дойдя до этого номера представления, медведь начинал охать и хвататься за бок.
— Знаменитый медведь-юморист, — объявил Митроша как в цирке, — Михайло Потапыч с «Грозы» представит вам новый номер совершенно исключительной важности. Михаил Потапыч, прошу.
Тут только все увидели, что у медведя на боку висит брезентовая сумка, такая, какую носят почтальоны.
Митроша хлопнул в ладоши и запел так, как поют бродячие певцы на базаре:
— А ну, Миша-друг, достань-ка счастье самому главному, самому усатому, самому богатому...
Медведь скосил свои рыжие бусинки-глаза, мотнул головой и вразвалку направился к дяде Остапу.
Павка оставил еду и вскочил на табурет. Медведь достал из сумки какой-то голубенький листок. Остап оторопело смотрел на медведя. Он даже откинулся назад, и усы у него поднялись кверху.
— Бери, бери, не бойся, — сказал Митроша. Он взял листок у медведя и протянул Остапу.
Остап расправил усы и взял голубую бумажку. Развернув ее своими большими волосатыми пальцами, он медленно прочитал: «Жить тебе сто лет, хочешь или нет».
— Вот це закручено! — в восхищении сказал Остап. — Вот це добре! Ну и выдумщик ты, Митроша. А ты, Михайло Потапыч, — обратился дядя Остап к медведю, — ты гарный Михайло. Варвара! Сбегай-ка в камбуз, принеси Мишке вечерять...
— Сейчас, батько, — сказала Варя и пошла на кухню. Илья отправился за ней.
— А теперь, Миша, — сказал Митроша, — подай счастье самому малому да самому удалому. — И он пошел прямо к Павке. Павка оцепенел. Медведь смотрел на него веселыми умными рыжими глазками.
— Ну, доставай, Миша, не ленись, — сказал Митроша.
Медведь достал розовый листок.
— Бери, бери, не бойся, — подбодрил Павку Митроша, и Павка взял листок. Он развернул его. На листочке была наклеена картинка, вырезанная из какого-то журнала. На картинке военный корабль шел полным ходом. Из труб валил черный дым. Флаги развевались на мачтах. А на мостике стояла какая-то фигурка. Фигурка была пририсована чернилами. Павка вгляделся и узнал в фигурке себя в капитанской форме.
Под картинкой была написана красными чернилами подпись:
Капитаном, Павка, будешь —
Нас с медведем не забудешь.
— Петя, гляди, что написано, — сказал Павка, протягивая картинку брату. Сердце у него замерло. Он был твердо уверен, что это предсказание, поднесенное медведем, обязательно когда-нибудь сбудется. Павка размечтался. Как во сне он слышал смех, возгласы и какие-то обрывки стихов, — очевидно, медведь продолжал разносить счастье. Когда Павка очнулся, брат держал его за плечи и спрашивал:
— Ты, Павка, чего? Вина не пил, а пьяный.
— Нет, я ничего, Петя, я так. Где мое счастье?
— Вот твое счастье. — Петр подал Павке картинку.
Павка тщательно припрятал ее под тельняшку. А медведь уже стоял против Косорота, и Косорот кричал на Митрошу не то шутя, не то сердито:
— Ты что ж это — насмешки строить? Над механиком?
Косорот вдруг обхватил Митрошу поперек туловища.
— Вот я тебе покажу насмешки! — Он легко, без усилия, поднял Митрошу. Сигнальщик замотал ногами в воздухе.
— Расшибу! — загудел Косорот. — Ой, дьявол, новые штаны! — вдруг отчаянно крикнул он и с размаху опустил Митрошу на пол.
— Палубу проломите, хлопцы, — сказал Остап.
А медведь, вступившийся за своего друга, внимательно осматривал свою лапу: в когтях он держал клок новых Косоротовых штанов. На крик вбежали Илюша и Варя. Варя принесла миску с едой и поставила ее перед медведем. Медведь обрадовался и, став на четвереньки, чавкая совсем по-собачьи, стал есть.
А Гаврилов снял со стены гитару, повязанную розовой шелковой ленточкой. Он приготовился петь. Все затихли. Больше всех любил пение Гаврилова Павка: ведь он и сам играл на гитаре. Гаврилов ударил по струнам и запел:
И все грохнули разом:
Когда допели эту песню, Остап сказал:
— Спевай мою любимую, про кочегара.
Гаврилов встал. Лицо его стало серьезным. Он взял несколько аккордов и запел:
Остап расправил свои пушистые усы и загудел густым басом, подпевая Гаврилову:
Остап глядел куда-то вдаль затуманенными глазами. Наверное, он вспоминал сейчас свою молодость, свою матросскую службу и своих дружков-матросов. Он видел себя молодым, бравым боцманом, которому все было нипочем: и бурное море, и выстрелы, и сражения.
Варя смотрела на мужа преданным взглядом. Ее быстрые глаза вдруг притихли и точно засветились. Ее курносое личико стало даже красивым.
Гаврилов пел. Он стоял, широко расставив ноги в широких, сшитых клешем штанах. Косорот подтянул припев. Дребезжащим, старческим голоском запел и Бережнов. Даже Петр, никогда не умевший петь, стал подтягивать: один мотив — без слов.
с чувством пел Гаврилов, —
Все подхватили последний куплет:
Гаврилов отложил в сторону гитару — песня кончилась. В «кают-компании» стало тихо. Все словно замерли, и каждый думал о чем-то своем, заветном. Было слышно, как на реке загудел пароход и затих. Потом донесся визгливый свисток паровозика: это в мастерских работала ночная смена. Остап крутил ус, засовывал его в рот и жевал. Петр смотрел куда-то в стену. Он весь подобрался, сжался, лицо его было печально. Павка понял, что думает он о жене, об Анне (женился он, когда ездил на побывку, в Нижнем). Павка никогда Анны не видел. Однажды она прислала письмо, что выезжает на Амур к мужу. С тех пор прошло полгода, а Анна не доехала до Амура. Между Нижним и Амуром было много фронтов, пассажирские поезда ходили плохо. Петр писал письма в Нижний, никто не отвечал. Он все думал, что Анна где-нибудь совсем близко, он каждый день ждал ее приезда, но Анна не приезжала...
Медведь лежал возле пустой миски, положив голову на лапы, и, казалось, спал.
— Был у нас адмирал, — вдруг сказал Остап. Он всегда начинал неожиданно свои рассказы. — О, це был адмирал, так адмирал! Всем адмиралам адмирал. Чуть матрос зазевается — сейчас матроса по зубам. Чуть матрос оплошает — сейчас кроет матраса последними словами. И вот однажды порешила наша братва над адмиралом пошутить. Купили мы в кругосветном плавании в складчину крокодила. Крокодил не крокодил — крокодилыш, вот такой. — И Остап раздвинул руки, показывая, каких размеров был купленный крокодил. — Ну, добре. Притащили его контрабандой на корабль. Только денщик адмиральский зазевался, мы туда-сюда, воды напустили и крокодилыша в адмиральскую ванну — бултых. А адмирал как раз купаться собрался. Ну, добре. Ждем. Заходит в ванную адмирал. Вдруг выскакивает из каюты голый-преголый, в чем мать родила, посинел весь со страху, кричит, як гудок-сирена, чуть с перепугу за борт не сиганул. Ну, мы туда-сюда, стали ловить голого адмирала. Он — от нас, мы — за ним, он — от нас, мы — за ним. Скользкий, мокрый — пойматы трудно. Ну, поймали, потащили в каюту, будто не знаем, что там такой-сякой крокодил купается. «Ваше превосходительство, — говорим, — пожалуйте в ванночку, чего вы труситесь, як заяц?» А его превосходительство кричит, ногами лягается. Зубы стучат. Заикается. «Т-т-там, — орет, — к-к-крок... кодил... братцы, там крокодил купается!»