- Как ускорение?

- Четырехкратное.

Над колпаком челнока был экран виафона. Радии увидел в нем Тополя. Он лежал пластом в кресле у главного пульта.

- Как возрастает?

- Уже вторые сутки на одном уровне.

- Причина?

- Не могу понять.

- Как двигатели?

- Включать их нельзя.

- Несет вместе с трубой?

- Да.

- Чем ты занят?

- Ищу выход.

- Я сейчас приду к тебе.

- Лежи. Надо, чтобы хоть один из нас был в десантной. Чтобы ты мне помог потом... А-а, ч-черт! - сдавленным голосом вскрикнул Тополь.

Радин ощутил сотрясение. Слабое, растянутое, замедленное. Это значило, что на "Сигнал" обрушился сильнейший удар.

- Я сейчас, Вил... Вил! - крикнул он, пытаясь нащупать рукоятку разгерметизации челнока.

Напрягшись, он попытался согнуть руки в локтях и только тут понял, что руки его потому неподвижны, что уложены в желоба цитаппарата. И он вспомнил: "Конечно! Они ж были сломаны!"

Мысли его были четки и деловиты: "Цитаппарату нужно тридцать часов на излечение перелома. Заживление тканей происходит еще скорей. Итак, прежде всего узнать, сколько времени я лежу здесь, - с переломанными, недолеченными руками я не работник. Но ведь - Вил! Что с Вилом?.."

Он увидел вдруг, что Тополь склонился над прозрачным колпаком челнока. "Как он мог так быстро появиться здесь, в десантной? - подумал Радин. Это бред. Я брежу!".

Он всмотрелся: просто Вил навалился лицом на объектив виафона там, у пульта.

Губы Тополя двигались, но то ли при этом он ничего не говорил, то ли микрофон был испорчен - слов не было слышно. Радин пригляделся к движению губ Тополя и понял, что именно он говорил.

- Я вычислил, Рад, - повторял Тополь.

Стараясь показать, что он понял его, Радин попытался кивнуть головой. И не смог. Не хватило сил.

- ...Выход из гравитации, - беззвучно продолжал Тополь.

- Сейчас я приду, - проговорил Радин. - Я хочу видеть вычисления. Очень важно, если ты сумел довести их до конца, - прибавил он, чтобы хоть чем-то ободрить Тополя.

- Программа уже в машине, - вновь по беззвучно шевелящимся губам Тополя прочел Радин. - Жду твоего решения, командир...

За все полтора года их знакомства, тренировок, отработок еще там, на Земле, всех мыслимых аварийных ситуаций, ремонтов, спасательных действий, он впервые назвал его так.

- Подожди, я приду сейчас, - ответил Радин, напрягаясь, чтобы подняться. Теперь мешала острая боль во всем теле. - Вил, сколько я уже здесь?

Не зная, слышит ли его Тополь, он старался говорить как можно отчетливей, энергично двигая губами.

Тополь понял.

- Тридцать два часа, - прочитал Радин по движению его губ.

"Значит, он не бредит. Он действительно что-то вычислил, - сказал про себя Радин. - И уже можно вставать. Хватит жалеть себя!"

Он высвободил руки из желобов цитаппарата.

Экран виафона погас. Это, как удар, подстегнуло Радина. Он рванул рукоятку разгерметизации. Пружинно отскочила крышка челнока. Можно было встать. Но мышцы! Мышцы, переформированные цитаппаратом, не слушались!

Виафон вновь включился, хотя звука по-прежнему не было.

Радин опять увидел Тополя. Тот лежал, навалившись на наклонную панель главного пульта. Может, он что-нибудь и говорил, но лица его не было видно.

Радин знал: покидая челнок, трудно сделать первое движение. Лежащее пластом тело сопротивляется тому, чтобы его оторвали от удобного ложа. Оно словно приросло к этому ложу. К первому движению надо готовиться, словно к прыжку через пропасть.

"Если ничего не предпринимать, "Сигнал" станет частицей щита, - подумал он. - И они с Вилом тоже. Ни один атом не пропадет. Но как же все то, что они увидели на астероиде "Странное"? Как же любовь Вила к Чайкен? Как же он сам, его мысли, опыт? Для отдельного атома нет ни прошлого, ни будущего. Через тысячелетия они с Вилом, возможно, вновь станут травой, деревом, белкой, человеком. Но знания и чувства, которые они несли в себе, утратятся без возврата. Пока человек способен к действию, от него требуется большее, чем просто лечь тяжелым камнем, преграждая дорогу беде, - в висках Радина гулко бился пульс. - Расчетами Вила нельзя пренебречь. Но, прежде чем пробовать их, надо взять его сюда, в десантную..."

- Вил, - проговорил он, - сейчас я помогу тебе...

На экране виафона Радин увидел, что Тополь пошевелился. Глаза его были закрыты, но правая рука лежала теперь на пульте, и указательный палец ее упирался в рифленую кнопку управления кораблем по указаниям вычислительного центра.

- Вил, не включай, пока не ляжешь в челнок, так безопасней! - крикнул Радин и понял, что поздно: палец Тополя утопил кнопку в панель.

"Раз, два, три", - считал про себя Радин.

Страшной силы толчок вышвырнул его из противоперегрузочного челнока. Он увидел приборную доску "Десанта". Она как-то внезапно возникла перед его глазами. "Удар! - мелькнуло в его мозгу. - Стоило же валяться в цитаппарате!"

Приборная доска рванулась вперед. Радин оказался в центре кабины наступила невесомость, и вентиляторы для перемешивания воздуха, автоматически включившись, "сдули" его в эту точку.

Дотянувшись до потолочного поручня, он по нему добрался к пульту. Светился только круглый экран стороннего обзора: "Сигнал", подхваченный струями светящегося межзвездного газа, несся в канал астероида, туда, где бушевала раскаленная синева.

Как следует рассмотреть эту картину он не успел: экран погас.

Испытывая пьянящую радость внезапного освобождения от тяжести, он пробрался к выходу из "Десанта". Рванул рычаг. Рычаг не поддался. Только тут он заметил рубиновый огонек над люком. Под огоньком светилось табло: "Перекос корпуса. Усилие открывания - 45 тонн".

Разве у него было столько сил?

Десантная ракета не имела второго выхода.

"Выбраться через камеру главного двигателя? - подумал он. - Снять крышку сместителя, оттуда в насосный отсек, но это же долго, долго и долго!"

И уже через несколько секунд он доставал из стенного шкафа аварийные инструменты.

Тополя спасло то же, что спасло Радина. В тот страшный момент после нажатия кнопки, когда он уже налетел всем телом на пульт, вся стена вдруг начала стремительно уходить от него. Столкновения не произошло.