Тополь ответил Радину:

- Вы ей не верьте. Она сама и подбила меня заняться расчетами структуры гравитационного поля. Это еще когда мы были студентами. На первом курсе мы всегда замахиваемся на нерешенные мировые проблемы, ну, и потом не понимаем, почему...

- Ну зачем же так, Вил! - перебила Чайкен. - Ты сам говорил: "Если предугадывать изменения кривизны пространства (ты называл это векторным предвосхищением), то передвижение в пределах гравитационного поля будет совершаться без затраты энергии". Ты говорил это, Вил?

"Вил, - наверно, инициалы Владимира Ильича Ленина. Ну конечно! Он рождения 1990 года! В том году многие называли детей этим именем".

- Ну что за народ - математики, - рассмеялся Тополь. - Несмотря на всю свою скрупулезность, в теоретической физике они - как медведь в камышах: шум, треск, где прошел - там дорога. Но, должен признаться, тогда мы таким расчетом и занялись.

- Ну и теперь?

- Теперь, в общем, продолжается, то же самое.

- И для этого вовсе не обязательно отправляться в космос, - сказала Чайкен.

"Почему она так говорит? - подумал Радин. - В утешение мужу? Чтобы задеть меня?"

- Да, конечно, - как-то поспешно согласился Тополь. - Если бы удалось решить эту задачу, то и в наших обычных передвижениях у земной поверхности мы все время как бы катились под горку. Путь не был бы физически прямолинейным, но энергетически - самым выгодным. Игра, знаете, стоит свеч.

- Мечта физика об обладании даром предвиденья, - усмехнулся Радин.

- Да.

- И, в случае удачи, унестись за границу нашего гравитационного поля? То есть по крайней мере за десять миллиардов световых лет! Я думаю, Вил, вы никогда не согласитесь столь далеко улететь от Чайкен. Разрешите мне так называть вас? - во взгляде Чайкен Радин вдруг увидел тревогу, но продолжал: - И знаете, самое любопытное, пожалуй, то, что в космосе, в точках равного притяжения между Землей и Луной, Землей и Солнцем, эти поверхности уже нащупаны человеком. У Земли же их обнаружить труднее.

- Слишком велик общий гравитационный фон, - воодушевленно подхватил Тополь. - А может, и проще: мы пока еще не очень умеем вести наблюдения в сверхкоротких промежутках времени. Для некоторых физических частиц, видимо, и миллисекунда - вроде нашего года. А что мы знали бы, скажем, о жизненном цикле бабочки-однодневки, если бы не умели отмерять отрезки времени меньше, чем год? - Тополь смущенно указал на столик с таблицами. Но вы знаете, кое-что уже получается.

- И что ж это за поверхность?

Радин рукой изобразил волнистую линию.

- Трудно сказать. Иногда мне кажется, что это просто некий промежуточный энергетический уровень.

- Промежуточный - в смысле ненаблюдаемый?

- Да.

"Человек - просто чудо, - подумал Радин. - Вот кого я мог бы понимать с четверти слова! Идеальнейший случай! Взглянуть бы на его вычисления".

В соседней комнате зазвонил виафон. Тополь ушел туда. По донесшимся восклицаниям Радин понял, что из отряда сообщали результаты обработки материалов полета.

- Скажите, Чайкен, - проговорил он. - Вашему мужу никогда не приходило в голову, что он создан для космических полетов? Или, скажем, так: как бы вы отнеслись к моим словам, если бы я предложил Вилу Сергеевичу участие в небольшой, предположим, пробной экспедиции? Может быть, вообще всего один-два полета. Если, конечно, его кандидатура устроит государственную комиссию.

Искоса глядя на него, Чайкен замерла в своем уголке на диване. Потом она медленно подобрала ноги, устроилась поудобнее, прислонилась плечом к стене.

- Вы, вероятно, знаете: людей, которые могут работать в космосе как ученые, очень немного, хотя по сравнению даже с недавним прошлым условия там теперь не так уж и трудны.

Чайкен молчала. Донесся голос Тополя:

- Это прекрасно, Трофим! Завтра я обязательно схожу в тот район! И конечно, буду выбираться из пике еще ниже... Ну да, буквально у самой земли, почти царапая самолетным брюхом по скалам! Ясно же! В этом все дело!..

Чайкен молчала. И Радин понял: она всегда боялась, что Вил уйдет в космос! И ее реплика: "Для этого не надо отправляться в космос", предназначалась ему, Радину. И была это просьба - не продолжать разговора о космосе! Но разве в своем отряде, в бесконечных пике, ее муж меньше рискует? Или, может, она не знает характера его работы?

- Простите меня, - сказал он, - насколько могу понять, я напрасно это говорил. Ваш муж не будет знать о моем предложении.

Чайкен не ответила.

"Для этих людей счастье в другом, - подумал Радин. - Оно в том, чтобы жить друг для друга. Быть вместе".

Сложное чувство превосходства, разочарования, грусти поднялось в нем. Эх вы, "передовые" люди Земли...

Он с неприязнью оглядел обстановку комнаты - такую простую. Взглянул на столик с вычислениями... Как жаль, что эти люди оказались примитивней, чем он подумал о них! Как жаль! Разочаровываясь в других, всегда становишься беднее сам...

Чайкен встала с дивана, подошла к двери, нажала кнопку возле выключателя. Стены потеряли прозрачность, сделались матово-золотистыми. Комната словно уменьшилась, стала уютней.

Вернулся Тополь.

- Вил, ты не знаешь! - Чайкен встретила его у порога. - Тебе предлагают отправиться в космос!

Тополь отстранил Чайкен и шагнул к Радину. Тот поспешно встал.

- В разговоре с вашей женой. Вил Сергеевич, я действительно сделал такое предложение, - проговорил он сухо. - Если бы вы согласились, вы бы завтра получили вызов на госкомиссию. Прошли бы ее успешно, - полетели бы вместе.

Несколько мгновений он помолчал, поочередно глядя на молодых людей. Они стояли рядом и смотрели на него.

- Я говорил уже об этом вашей жене, но я повторяю, - продолжал Радин, за минувшие десятилетия физический тип человека очень улучшился. Почти всякий, кому только нет еще сорока пяти лет, может быть взят в полет. Ракетный корабль автоматизирован почти на все сто процентов. Полгода - и молодой человек будет натренирован, обучен Другое дело - подготовить к полету ученого. В экспедиционном космологе важен не только объем знаний, воля, диалектичность мышленья, - он взглянул на Чайкен и извинился улыбкой за вторжение во внутренний мир ее мужа, - но и то, каков этот человек вообще, богат ли он душевно, скажем, так, как ваш Вил. Ученому труднее в космосе, чем космонавту-пилоту. Ученый менее загружен текущей работой, он больше остается один, он больше раздумывает. И решения, которые он принимает, имеют, в общем, гораздо большее значение, чем решения пилота. У пилота верхний предел ответственности - существование корабля, личная судьба экипажа. У ученого - судьба открытия. Успех или неуспех экспедиции. Отрицание или утверждение идеи, заложенной в эксперименте. Для общества это имеет несравнимо большее значение, чем судьба одного корабля...