Люция сказала:

— Одного не хватает в этой программе…

— Не хватает?..

— Да. Эта программа очень эгоистична. Нужно быть, по крайней мере, настолько богатым и настолько щедрым, чтобы поделиться собой с кем-то другим, чтобы кому-то другому дать хотя бы часть своих чувств, своих переживаний…

Он посмотрел на нее с улыбкой.

— Если есть что-нибудь стоящее, если это не обрывки, не клочья, не только остатки чего-то, что уже давно поблекло, истрепалось, замерло…

Он не был абсолютно искренним, выражая свои опасения, и ожидал, что Люция возразит. Однако она долго молчала, а потом тихо сказала:

— Вы же знаете, как сильно я люблю вас. Вы же знаете.

— Я провожу вас в Радолишки. — Вильчур поднялся.

Миновав мельницу, он заговорил:

— Я знаю, что вам это только кажется. Дорогая панна Люция, я знаю, что вы верите в то, о чем говорите. Как же я, будучи на склоне жизни, могу принять от вас этот дар, дар вашей молодости, красоты, чувств?.. Я должен быть честным. Возможно, я еще не настолько стар, чтобы желание какого-то личного счастья выглядело для меня гротеском, но мне бы хотелось быть с вами искренним. Я питаю к вам столько сердечности и дружеской привязанности, что у меня бы не хватило смелости обратиться к вам за тем, что вы так легкомысленно хотите мне подарить.

— Легкомысленно?!

— Да, — повторил он. — Легкомысленно. Вы очень молоды. Я не сомневаюсь, что вы питаете ко мне много добрых чувств, но понимаю, что вы принимаете их за любовь. Вы ошибаетесь!..

Она покачала головой.

— Я не ошибаюсь…

— Дорогая панна Люция, вы думаете так сегодня, но через год или два ваше мнение изменится, и тогда вы будете несчастны, потому что вы сочтете, что отступить, расстаться, проще говоря, бросить меня было бы с вашей стороны чем-то непорядочным… Я ведь вас знаю…

Люция взяла его за руку и сказала:

— Я никогда вас не брошу и никогда с вами не расстанусь. Почему вы не верите в то, что я осознаю свои чувства и желания? Что это не какие-то мимолетные и фантастические прихоти, а цель моей жизни, цель, которую я поставила перед собой давно и которая никогда не изменится? Я взрослая женщина и зрелый человек. Я понимаю себя, но не могу понять вас, хотя знаю, что не вызываю у вас неприятных чувств и что я вам небезразлична. А с другой стороны, я не жду от вас таких чувств, каких вы дать мне не хотите или не можете. Больше всего на свете мне хочется быть с вами рядом, чтобы быть вам полезной… Возможно, я не заслужила такого счастья, чтобы стать вашей женой, возможно, стремлюсь к тем ценностям, до которых я

не доросла, но, по крайней мере, хотя бы не отказывайте мне желать этого. Вильчур сжал ее ладонь.

— Панна Люция, — начал он, но она прервала его.

— Нет, прошу вас, не повторяйтесь. Я все уже знаю наизусть.

Она посмотрела на него с улыбкой.

— Профессор! Вы первый, кого я пытаюсь соблазнить. Смилуйтесь, у меня нет в этом опыта!

Он искренне рассмеялся:

— Дорогая панна Люция, меня соблазняют тоже впервые в жизни, так что опыт у меня тоже отсутствует.

— Вы забываете о Зоне.

— Ах, о Зоне! Эта простодушная женщина всегда одаривала меня избытком чувств.

— Это нетрудно заметить. Зоня косо на меня посматривает, чувствуя во мне соперницу.

Профессор возмутился:

— Что за сравнение?!

— В этих делах любые сравнения возможны. Я сама не знаю, у кого из нас больше шансов.

Она произнесла это с откровенным кокетством, и Вильчур смущенно ответил:

— Вы смеетесь.

— Я вовсе не смеюсь. Вы так защищаетесь от меня, точно я какая-то страшная мегера.

Он покачал головой.

— Я защищаю вас от себя.

— И в этом проявляете завидное упорство.

— Продиктованное убежденностью в правоте защищаемого дела, — заметил он с улыбкой.

— Скорее, необоснованное упорство.

— Вы себе не представляете, как трудно сохранять это упорство. Вы искушаете судьбу, я предостерегаю вас!

— Я не боюсь судьбы.

— Это как раз и является доказательством легкомыслия.

— Или веры в то, что это — судьба, это — неизбежность!

— Неизбежность, — задумчиво повторил Вильчур.

И он говорил правду. Действительно, чем больше он находился с Люцией, тем чаще ловил себя на том, что ищет убедительные аргументы, чтобы жениться на ней. Он все меньше находил в себе сил противиться этому желанию и все чаще старался найти разумные обоснования. Отношение Люции и ее слова давали ему право сделать вывод, что это не минутное и преходящее чувство, что она действительно его любит, что действительно хочет стать его женой. Разница в возрасте выглядела не так уж устрашающе. В конце концов, на свете есть много именно таких семейных пар. Даже природа оправдывала такой брак хотя бы тем, что, например, у зверей самки откровенно желают и ищут старых самцов. Своим браком с Люцией он не станет связывать ее жизнь, поэтому освободит ее, когда только она этого пожелает.

По правде говоря, решение созрело у него уже давно, однако он не мог себя заставить объявить об этом, как бы предвидя что-то такое, что само разрешит этот вопрос, помимо его воли и ее стремления. Поэтому он старался избегать в разговоре с Люцией этой опасной темы. На этот раз он не смог избежать, и, как ему казалось, разговор зашел слишком далеко. Но слово

"неизбежность", сорвавшееся с ее уст, отрезвило его. Уже не раз он думал о том, что жизнь его всегда укладывается в категориях неизбежности. Брак с Беатой, научная карьера, известность, слава, состояние, бегство Беаты, потеря памяти, долгие годы скитаний, потом интриги Добранецких, разорение, Люция и возвращение в Радолишки — все это происходило помимо его воли, это было где-то записано, запрограммировано, и он никак не мог на это повлиять. Понимал он и то, что в действительности каждый его шаг, каждое движение, каждое решение были как бы продиктованы, были как бы следствием таких обстоятельств, которые не позволяли ему выбрать какой-нибудь иной путь, а всегда оставляли лишь один — предложенный, указанный.

— Неизбежность, — думал он. — Неужели я составляю исключение или это каждый человек с рождения находится уже на каком-то пути, который неизбежно должен привести его к указанным судьбой местам?.. Неизбежность… А, например, Емел… Этот человек не утруждает себя думами о завтрашнем дне. Просто доверился судьбе и позволяет бросать себя в любом направлении, как лист на ветру. С каким спокойным безразличием относится он ко всем выдвигаемым жизнью изменениям или противоречиям, он даже не задумывается над ними.

Вильчур сейчас вспомнил то, чему его научили еще в школьные годы и что он автоматически принял как догму: человек — кузнец своей судьбы… Что за абсурд! Вероятно, в каких-то незначительных делах судьба предоставляет человеку свободу для решения, но свобода эта всегда обусловлена бесчисленным количеством психологических факторов, сформированных жизнью или продиктованных чужой волей.

— Неизбежность…

Сколько же в этом слове заключено трагедий и одновременно покоя.

Дорога поворачивала влево, и за поворотом начинались первые домики городка.

— До свидания, панна Люция, — сказал Вильчур. — Не забудьте, пожалуйста, завтра, прежде чем пойти на мельницу, зайти на почту и узнать, не пришла ли посылка с висмутом.

Он поцеловал ей руку и быстро повернул к дому, точно боялся, что Люция захочет снова вернуться к разговору. Подойдя к мельнице, он встретил Василя, который, видимо, поджидал его. Парень был грустный и озабоченный.

— Что, Василь, опять какие-то проблемы? — затронул его Вильчур, обрадованный тем, что может отвлечься от собственных мыслей.

— Ну, конечно, пан профессор. Как же я могу не иметь проблем с этой девушкой, — ответил Василь.

Вильчур не сразу понял.

— С какой девушкой?

— А с Донкой.

— Что, она отказалась от тебя?

— И отказалась, и нет.

— Как это так? — заинтересовался Вильчур.

— Ну, сказала, что я ей нравлюсь, но замуж за меня она не выйдет.