Время до обеда тянулось мучительно медленно. Пусть я не слышала, но и так не сомневалась, что после звонка папе мама непременно связалась с Риком. И я ведь была уверена, что он тут же бросит все свои дела и примчится оправдываться. Но его все не было. Ну да, кто я такая, чтобы великий и несравненный капитан Астор отвлекся от своего «Ястреба».

И чем больше проходило времени, тем хуже становилось мое настроение. Казалось бы, куда вообще может быть хуже? Но, видимо, всегда есть куда. В итоге мне стало настолько тошно, что сидеть дома я уже больше не могла. Тем более, как раз появился замечательный повод для прогулки.

Вообще пасмурные дни на Таное выдавались настолько редко, что даже считались чем-то выдающимся. Забавно, но для местных это было что-то вроде праздника, даже выходной объявляли. И если с утра еще сегодня вовсю светило солнце, то как раз к полудню набежали тучи и скрыли немилосердно палящее светило. Жара тут же спала, и из-за затянутого неба казалось, что уже наступил ранний вечер. В общем, погода своей непривычной хмуростью явно проявляла со мной солидарность.

Переодевшись в легкий сарафан, я крадучись выбралась из дома. Хотя, наверное, можно было и не красться: судя по царящей тишине, мамы либо не было дома, либо она как всегда уснула при попытке помедитировать.

А вообще меня все это очень удивляло. Я ведь не сомневалась, что мама так просто от меня не отстанет, примчится с работы хватающийся за сердце папа и, самое главное, обязательно, ну вот просто всенепременно, появится Рик с оправданиями и заверениями в неземной любви. А я буду вся такая холодная и непоколебимая. Хотя, если совсем уж честно, в глубине души я очень надеялась, что у Рика есть какие-то веские объяснения, и окажется, что он вовсе и не подлец. Увы, как бы меня саму не раздражала собственная влюбленная наивность, ничего я с ней поделать не могла. Впрочем, что толку я собиралась стойко держать оборону — главный виновник происходящего, похоже, даже не собирался меня разубеждать. Мол, не будет свадьбы, ну и ладно. И, вполне вероятно, помчался он сразу к Дафне признаваться в резко вспыхнувшей любви.

Было обидно, чуть ли не до слез. Но злость, к счастью, преобладала над несчастной влюбленностью, так что больше хотелось кого-нибудь прибить, чем заплакать. В таком вот расположении духа я шла по неширокому тротуару. Слева тянулись роскошные особняки, утопающие в пестроте садов, а справа пологий склон спускался к пляжу. Легкий ветерок с той стороны доносил до меня обрывки чужих разговоров и смеха — народ отдыхал и веселился. У меня даже на мгновение мелькнул порыв спуститься к морю, познакомиться там с каким-нибудь загорелым красавцем и закрутить бурный роман. Но я эту идею отвергла. В моем теперешнем мрачном настроении роман бы закрутился в лучшем случае с кладбищенским сторожем или еще кем-нибудь таким, кто тоже познал всю беспросветную сущность бытия.

— Хлоя! — отвлек меня от философских раздумий смутно знакомый голос.

Через пару мгновений сверху спланировал аэрокар.

— Привьет! — радостно приветствовал меня улыбающийся Тьен.

Ну вот, все-таки накаркала я себе загорелого красавца.

— Привет, — я постаралась не показывать свою мрачность. — А ты как здесь заблудился? К Дафне спешишь?

— Ньет, я уже от Дафны. Мы с ньей расстальись, — все с той же искренней радостью ответил таноец. — Дафна сказала, что не вьерит в инопланетьян, а я нье могу льюбить ту, что нье вьерит в инопланетьян.

— Логично, — я едва сдержала усмешку.

Но Тьен все равно сарказма в моем голосе не уловил. И хорошо. Все-таки он же не виноват, что у меня такое дурное настроение.

— А ты куда направльяешься? Гульяешь? Давай я тьебя подвьезу, куда надо, у менья всье равно уже выходной.

— Спасибо, Тьен. Но я и сама не знаю, куда мне надо, — вздохнула я.

— Я сьечас направльяюсь в бар моьей сьестры, тут ньедалеко. Есльи хочьешь, поехальи со мной, там подают чудьесные коктейльи, моя сьестра сама их дьелает, — радушно предложил он.

У меня в воображении тут же нарисовалось, как я напьюсь в хлам, угоню «Ястреб» и утоплю его в море. А вину свалю на Рика. После такого ему до конца жизни больше никто космолет не доверит. И будет прославленный астропилот водить пассажирские аэрокары в глухих танойских деревеньках… Мне срочно захотелось какого-нибудь коктейля.

— Было бы чудесно, — я кивнула и даже была готова на рассказы об инопланетянах по дороге.

Но Тьен за десять минут пути радостно рассказывал мне обо всем, кроме инопланетян. Начиная от того, как он любит пасмурные дни, и заканчивая тем, почему его сестра уже в пятый раз разводится со своим мужем. Из-за специфического акцента танойца и чересчур быстрой речи я понимала не все, хотя честно пыталась прислушаться. Когда уже подъезжали к бару, Тьен вдруг выдал:

— Но я-то поньял, что Дафна мьеня нье из-за инопланетьян вдруг разльюбила.

— А из-за чего? — полюбопытствовала я.

— Она мнье сама под коньец прьизналась, что та ясновьидящая ей напророчьила другого жьениха, — охотно пояснил Тьен. — Я сначала хотьел расстроиться, но потом перьедумал. Вьедь это глупость: рьешать вопросы в льичной жизньи из-за чужих слов.

Я даже растерялась.

— Почему глупость-то? Ну вот представь, любишь ты какую-нибудь девушку и вдруг узнаешь, что она совершила что-нибудь ужасное. Разве это не повод разорвать отношения?

— Ньет, — Тьен и бровью не повел.

— Почему? — изумилась я.

— Ну я же ее льюблю, ты сама сказала. А есльи лбюбишь по-настоящьему, то льюбишь нье прьидуманный образ, а чьеловека такьим, какой он есть, вмьесте с его ньедостатками.

Лучше бы он глаголил о своих инопланетянах. Мое настроение окончательно ухудшилось — тут уже один коктейль не поможет. Штук пять как минимум.

Словно в такт моим мыслям аэрокар как раз спланировал к небольшому бару.

Хотя изначально человечество расселилось по космосу с одной планеты, но со временем, естественно, люди стали разниться. Обрастали своими обычаями и устоями, приобретали характерный темперамент. К примеру, на той же Листерии все будто бы постоянно куда-то спешили: и в мыслях, и в разговорах, и в делах. А вот на Ирбане, наоборот, отличались уникальной неторопливостью во всем. И встреться два обитателя этих планет, их разговор бы выглядел примерно так:

Листериец: «Какая отвратительная сегодня погода, не находите?»

Ирбанец молчит.

Листериец: «Небо сплошь затянуто тучами, и обещают грозу. Как бы из-за плохой видимости мой рейс не отменили».

Ирбанец молчит.

Листериец уже начинает раздражаться: «А ведь если рейс отменят, я не успею вовремя вернуться домой, и моя жена непременно устроит мне скандал! Ей только дай повод, весь мозг вынесет!».

Ирбанец молчит.

Листериец раздражается все сильнее: «Вот вы женаты? Явно нет. Слишком уж вы довольным жизнью выглядите. А вообще, что вы все молчите и молчите, я же с вами разговариваю!».

Ирбанец молчит.

У листерийца кончилось терпение: «Извините, но вы — хам!».

Ирбанец задумчиво: «Да. Погода сегодня и вправду отвратительная».

Так и коренного танойца сложно было спутать с обитателем какой-нибудь другой планеты. И не только из-за характерного акцента. Они отличались радушием, гостеприимностью и чрезмерной эмоциональностью. Интересно, но у них существовал своеобразный культ семьи. Любой таноец мог без запинки перечислить всех своих предков чуть ли не с самого момента заселения планеты. Родственники здесь горой стояли друг за друга, и как при таких взрывных темпераментах население еще не поукокошивало друг друга, лично для меня оставалось загадкой. Может, просто все-таки радушие перевешивало кровожадность.

Этим философским вопросом я задалась уже после второго коктейля в баре Лайрины.

Сестра Тьена, как и большинство танойских женщин, отличалась пышными формами, к тому же оказалась болтушкой, хохотушкой и чрезмерно гостеприимной. В честь резко наступившего выходного небольшой бар был переполнен, и хозяйка металась между столиками наравне с официантками. Причем, с каждым посетителем она еще успевала побеседовать. А ко мне Лайрина так вообще отнеслась как к родной.