— Ты еще рычишь на меня, грязный паршивец! — кричала Милли вне себя от злости. Она изо всех сил тянула простыню, покраснев от натуги.

— Мы не играем с тобой! — вставила Бетси.

— Глупая собака! — шипела Миллисент; она стиснула зубы и крепко уперлась ногами в землю. Постепенно они с Бэтси стали шаг за шагом подбираться к Адмиралу.

— Наконец-то! Мы поймали его! — завизжала Бетси. Из груди Миллисент тоже вырвался триумфальный клич.

И тут она услышала смех.

Она не знала, почему не обратила на него внимания раньше. Это был мужской смех, и даже не просто хихикание или смешки, а какой-то гогот, приступ неконтролируемого, неудержимого хохота.

Она медленно повернулась в сторону дома Лоуренсов. На крыльце стояли два человека. Миссис Рафферти широко раскрыла рот и глаза и, казалось, не дышала. Другим человеком был Джонатан Лоуренс, и именно он-то и заходился от смеха. Он упал на перила животом и безудержно веселился.

Внезапно странный гнев Милли обратился на другой объект: хохочущего на крыльце мужчину. Она бросила веревку с бельем на землю:

— Вы что это делаете?

Джонатан взглянул на нее и попытался что-то сказать, но только разразился новым приступом хохота. Гнев исказил лицо Милли. Она сжала кулаки, почувствовав острое желание ударить этого несносного человека — прямо в смеющееся лицо.

— Папа! — закричала Бетси. — Почему ты не помог нам? — Ее голос звучал так, что, казалось, она сейчас заплачет. — Посмотри, что тут натворил Адмирал!

— Я… я вижу, — Джонатан судорожно вздохнул, стараясь подавить смех, и вытер выступившие слезы. — Прости, дорогая! Она… он… — Он взглянул на пса, смирно сидевшего с простыней в зубах и счастливо вилявшего хвостом. Собака с обожанием смотрела на Миллисент, готовая вступить в любую новую игру, какую только захочет женщина. Этого зрелища хватило Джонатану, чтобы он вновь согнулся пополам от смеха.

— Ax! — глаза Милли превратились в щелочки, и она зашагала в его сторону.

— Как… как вы можете смеяться над тем, что сделал этот негодяй?! Это ведь отвратительный зверь! Если у вас есть хоть капля разума, вы избавитесь от него. Он не может быть хорошей компанией для девочки!

— Нет! Нет! — закричала Бетси, охваченная ужасом возможной потери, бросилась к Адмиралу и обняла его за шею. Пес, наконец почувствовав, что над ним нависли тучи, быстро улегся на землю, вытянув передние лапы и положив на них голову, и переводил взгляд с Миллисент на Джонатана.

— Папа, ты не можешь забрать Адмирала! — хныкала Бетси.

— Успокойся, не заберу. — Но я думаю, сейчас тебе и Адмиралу неплохо было бы собрать все вещи мисс Хэйз.

Бетси с восторженным криком подпрыгнула, быстро скомкала все белье в одну огромную кучу, и вместе с вздыхающей миссис Рафферти ушла в дом. Адмирал поплелся за ними и забрался в свою любимую дыру под крыльцом.

Миллисент не обратила внимания на их уход. Она была так раздражена, так зла на Джонатана Лоуренса, что не замечала ничего вокруг. Она встала, уперев руки в бока:

— Конечно, вы не можете расстаться с этой собакой. Вам абсолютно все равно, как живет ваша дочь. Все, о чем вы заботитесь — как бы не утруждать себя лишний раз, а делать все только ради собственных развлечений. Вы не достойны быть отцом!

Лоуренс нахмурился, выражение веселья исчезло с его лица:

— Вы считаете себя достаточно компетентной в этом вопросе, чтобы судить других людей? Несомненно, ваш огромный опыт в воспитании детей дает вам на это право…

При этих саркастических словах, Миллисент вспыхнула:

— Да, у меня нет детей, но я достаточно хорошо знаю, что прилично, а что нет. Вы, сэр, воспитываете вашу дочь просто отвратительно! Целый день она бегает по двору одна, без присмотра.

— Здесь всегда миссис Рафферти.

— Нет сомнения, что миссис Рафферти прекрасная женщина, но она — ваша прислуга, а не нянька и ке мать. Уверена, ей по горло хватает домашней работы и без воспитания этой… оборванки.

При таком пренебрежительном отзыве о дочери лицо Джонатана Лоуренса потемнело от гнева. Он спустился на несколько ступенек к Миллисент:

— Поведение и привычки моей дочери не должны вас касаться. Кроме того, она — десятилетний ребенок. Вы можете быть чопорной, сухой, слабой женщиной, но Бетси — молодая здоровая девочка. И она должна бегать и играть, а не сидеть сиднем целыми днями в душиом комнате. Адмирал же для нее великолепная компания, даже если вы и не одобряете его присутствия здесь. И если я еще раз услышу, что вы клевещете на мою дочь…

Миллисент подошла еще ближе к нему, охваченная злостью до такой степени, что уже не обращала внимания на слишком близкое расстояние между ними, и с гневным лицом ответила:

— Я не клевещу на вашу дочь. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что она всего лишь ребенок. Но именно вы виноваты, что она так ведет себя. Именно вы позволяете ей бегать везде, как дикому индейцу. Да что еще можно ожидать от вас, если вы сами подаете ей соответствующий пример! Ходите вокруг дома практически без ничего…

— Что?!

— Вы знаете, о чем я говорю. Я видела вас сегодня утром во дворе без рубашки и босиком. Это абсолютно неприлично! И потом, это уже не в первый раз. Я и раньше вас видела…

— Очевидно, вы не настолько рассердились, чтобы прекратить подсматривать, а? — произнес он с иронической ухмылкой.

Миллисент покраснела до корней волос. Этот урод! Этот грубиян! Он почти прямым текстом сказал, что она наслаждалась видом его обнаженного торса, что она была так им очарована, что продолжала наблюдать, надеясь увидеть его еще разок!

— Да как вы смеете! Если бы мне захотелось на вас посмотреть, то не в таком виде! Вы — низкий подлый грубиян… — Миллисент запнулась, от ярости не в состоянии даже говорить. Она была глубоко и несправедливо обижена. Девушка резко развернулась и зашагала в сторону своего дома; каждая линия ее напряженной фигуры выражала гнев. Отойдя на некоторое расстояние, она резко обернулась и погрозила Лоуренсу пальцем, как учительница, выговаривающая провинившемуся ученику.

— Именно вот таким отношением вы и губите свою дочь. Легкомыслие, как бы оно ни было завуалировано — вот ваша постоянная реакция на то, что происходит вокруг. Ваш ребенок считает, что все, что бы он ни делал, как бы непристойно и грубо это ни было — все равно правильно, потому что отец только смеется, и все. Естественно, нельзя ожидать от девочки, что она поймет: ее отец смеется над всем только потому, что сам невоспитанный грубиян! Наверное, выкапывание моих призовых цветов, издевательство над соседским котом, таскание по грязи только что выстиранного белья, а также грязная одежда и растрепанные волосы девочки — все это вам кажется очень забавным. Но уверяю вас, что так кажется не всем, и если вы будете относиться к своему ребенку в том же духе и дальше, то вашу дочь не будут принимать в приличном обществе.

— Да идите вы к черту со своим приличным обществом! Если быть леди означает быть похожей на вас, то я молю Бога, чтобы она никогда не стала леди!

— Если вы постараетесь, я уверена, так и будет, — Миллисент гордо повернулась и не спеша направилась к своему крыльцу.

Когда она поднималась по ступенькам, то ничего не видела перед собой из-за застилавших глаза слез. Этот человек был просто невыносим! Груб! Она не могла больше вспомнить других слов, чтобы охарактеризовать его. В этот момент Миллисент пожалела, что ее воспитали настоящей леди и она не может сейчас найти подходящего крепкого словца — как раз для такого рода людей.

Она с силой хлопнула дверью и почти бегом поднялась по лестнице наверх, в любимое убежище, в свою комнату. Там она взглянула в зеркало и ужаснулась своему виду. С замиранием сердца она оторопело смотрела на свое отражение. Волосы растрепались после борьбы с Адмиралом в луже и свисали сосульками прямо на лицо. Край нижней юбки, вывоженный в грязи, оторвался и волочился за ней, как хвост. Лицо было в пятнах грязи, а одежда в нескольких местах порвана. К юбке прицепились клочки от кустарника; а на коже шеи, рук, лба лежал слой пыли.