— А, понятно! Но зачем это вам?

— Я надеюсь, что если стану сильнее, то попрошу Джонни укрепить на потолке, над кроватью, веревку и буду подтягиваться на ней, поднимая свое тело с постели. Потом научусь пересаживаться на стул с кровати и обратно, не прибегая к посторонней помощи.

Бетси энергично закивала. Она все-таки была еще ребенком, чтобы понять желание делать все самостоятельно, без помощи посторонних.

— А что вы хотите прикрепить к потолку?

— Веревку. Я думал, что можно будет закрепить там крюк и привязать к нему веревку.

— Ей-богу! Вот будет!

Наивная Бетси, подумал Алан, улыбаясь.

— Ты так думаешь? Надеюсь, что будет. Но вначале я хочу потренировать руки.

— Бьюсь об заклад, что тогда вам лучше не терять времени, — решила Бетси, спрыгивая в комнату. — Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо! Если ты не возражаешь, я бы хотел сейчас остаться один.

— Хорошо. — Бетси поняла: в первый раз всегда лучше делать что-то одному, когда никто не стоит за плечом и не наблюдает. В отличие от многих взрослых, она не обиделась на столь откровенную просьбу Алана оставить его одного. Она наклонилась к нему и тихим, заговорщицким шепотом спросила:

— Это секрет? — Снова она заставляла его улыбаться.

— Да. — Тоже прошептал он в ответ. — Думаю, секрет, хотя бы на некоторое время.

Бетси кивнула и, скрестив пальцы, приложила их к губам.

— Я не скажу ни слова! Клянусь! — Еще раз показав жестом, что ни за что не выдаст тайну, Бетси вылезла в окно.

Алан вновь взял книги и вернулся к своим занятиям. Он поднимал увесистые фолианты из разных положений, какие только мог придумать, стараясь размять каждую мышцу. Завершив тренировки, он был уверен, что задействовал все мышцы, так как руки болели от плеча до кисти. Ему хотелось узнать, стоили ли чего-то эти усилия, но нутром он чувствовал, что стоили. Впервые за последние годы он сделал что-то самостоятельно.

Давным-давно Алану не снились кошмары. Но в эту ночь они вернулись: демоны, рвущие на части его ноги; боль, которая казалась одновременно и горячей, и ледяной; чудовища, толкающие его к краю обрыва… И вот он с криком срывается в бесконечную бездну…

— Алан! — раздался шепот над головой. Чья-то рука трясла его за плечо. — Алан, проснитесь, вам снятся кошмары!

Он выкарабкался из темноты и, открыв глаза, увидел склонившуюся Опал, а на ее лице — сосредоточен-ное, обеспокоенное выражение. Он сел в кровати, сердце его бешено колотилось. Рубашка, в которой он спал, стала влажной от пота.

— О, Господи! — воскликнула она. — Я до смерти испугалась! Я услышала, как вы стонете, а потом закричали…

Она материнским жестом убрала с его лба волосы.

— Вы в порядке?

Алан кивнул. Сердце все еще колотилось, но он уже окончательно проснулся, чтобы почувствовать себя идиотом.

— Извини. — Алан вздрогнул от ее прикосновения. Стало слишком хорошо; он захотел упасть лицом ей в колени, отыскать покой в ее руках. Он не позволит ей больше видеть его слабость. — Все в порядке.

— Нет, не все. Я разбудила вас, но я — я уверена, что сейчас вам нужен сон.

Алан знал, что неприлично вот так, не отрываясь, смотреть на ее выступающий живот. Да, но в беременной женщине было что-то таинственное, даже запретное. Казалось, никому не позволено видеть ее, кроме мужа, который знает ее тело. Такие мысли смутили его.

Опал заметила его откровенный взгляд. Она прикрыла руками живот и улыбнулась.

— Нет, с этим нет проблем. Просто немного неудобно спать — он стал уже слишком большим. Я часто просыпаюсь. Вот почему я и услышала вас.

— Надеюсь, что больше не побеспокоишься. — Он отвел взгляд в сторону. — Кошмар не должен больше повториться.

— Вот и хорошо! — Опал наклонилась к нему, поправляя подушки. — А сейчас, — мягко сказала она, — почему бы вам не попытаться заснуть? О Боже! Ваша рубашка насквозь мокрая. Должно быть, вы сильно вспотели. — Она немного отступила назад.

— Лучше, если вы переоденетесь во что-нибудь сухое, иначе простудитесь.

— Нет, не беспокойся! Сейчас слишком тепло. — Алан почувствовал, что покраснел, и поблагодарил Бога за то, что в комнате темно.

— Ничего не знаю! Это не… — она замолчала, робко улыбнулась ему и поправилась:

— Я хотела сказать, что нельзя спать в мокром, независимо от того, тепло в комнате или холодно. Я много раз слышала, что это вызывает такие страшные болезни, как дифтерия или пневмония, и даже в летнее время. Вы же не хотите рисковать.

— Я не такой хилый, как вы все думаете…

Горечь в его голосе заставила Опал замолчать и повернуться к нему лицом.

— Я не это имела в виду! Извините, мистер Хэйз! Я не хотела вас обидеть. — Она подошла к его кровати, бледное личико сморщилось от волнения.

— Знаю. — Он махнул рукой, чтобы остановить поток ее извинений. — Все дело во мне. Я — брюзга. Спроси Миллисент. Я часто впадаю в плохое настроение. Я тоже не хотел…

— О, нет… — Опал тихо засмеялась. — И это вы называете плохим настроением? Вы — брюзга? Вовсе нет! Если бы вы знали кое-кого из тех, с кем мне приходилось встречаться, то тогда бы поняли, что такое «брюзга». И потом: если бы вы все время были спокойны и в хорошем настроении, то были бы святым, а не мужчиной. — Опал повернулась к шкафу.

— Итак, где же ваши свежие сорочки? Ага, вот они.

Она с довольным видом извлекла длинную хлопчатобумажную ночную рубашку и подошла к постели Алана. — Вот. Давайте мы освободим вас от старой и наденем новую, сухую.

Алан колебался. Он стеснялся снимать рубашку при Опал. Это казалось почти неприличным. Но Опал все еще стояла рядом, терпеливо ожидая, когда он снимет влажную сорочку.

Он наклонился и осторожно стал стягивать рубашку через голову, стараясь действовать осторожно, чтобы не сползло одеяло ниже талии. Опал протянула руку за сорочкой. Ее пальцы коснулись его руки, и при этом прикосновении внутри у него все похолодело.

Опал отбросила мокрую рубашку и, став на цыпочки, начала надевать на Алана новую. Он просунул руки в рукава и голову в горловину рубашки, а девушка натянула ее и аккуратно расправила. Ему стало стыдно, что она одевает его, будто ребенка. Естественно, не воспринимая его как мужчину. Она наверняка думает, что если он калека, то и импотент.

Господи, кто бы мог представить, что он еще способен почувствовать возбуждение в присутствии женщины! Алан тяжело задышал. Опал была совсем рядом, в одной прозрачной ночной сорочке, светлые волосы заплетены в две косички, спадающие на спину. Он чувствовал смущение, желание, стыд и еще что-то странное. Он не знал, как вести себя, что говорить.

Нужно, естественно, все скрыть. Обязательно. Нужно не показывать вида, что сердце бешено колотится от одного прикосновения ее руки, и что кровь закипает, когда его взгляд спускается ниже лица Опал, на шею и грудь, на темные кружки сосков под светлой материей. Пусть она продолжает думать, что он просто евнух. Иначе, он был уверен, она станет держаться от него подальше.

— Вот так! — удовлетворенно сказала Опал, отступая на шаг назад. — Так ведь лучше, верно?

Он кивнул. Опал подняла старую рубашку и, аккуратно расправив, повесила на спинку стула. Она подошла к кровати и взялась за заднюю спинку.

— Когда я была маленькой, мне часто снились кошмары. Я боялась снова засыпать, думая, что они вернутся, и очень радовалась, когда оказывалась в комнате не одна, а с другими девочками. Могу поспорить, что это бывает у каждого.

— Не знаю, — Алан лёг на спину, оперся на взбитые подушки, сложив руки на груди и глядя на Опал. — Мне это кажется вполне объяснимым.

Опал облокотилась на спинку кровати.

— Иногда я думаю, что будет дальше? Как я стану заботиться о малыше? Ваша сестра спрашивала, не собираюсь ли я отдать его в приют, чтобы его потом усыновили или удочерили. Может, она и права. Может, я не смогу растить ребенка, и работать, и делать все остальное. Возможно, какая-нибудь добрая богатая пара возьмет его. Я слышала, что многие очень сильно хотят иметь ребенка и могут, наверное, дать ему то, чего не смогу я. — Ее личико помрачнело. — Но я, наверное, не смогу жить, зная, что собственными руками отдала малыша в один из этих приютов. А что, если никто не захочет взять его? Если он будет расти, как и я? Я не могу даже думать об этом. Я хочу сама растить малыша. Я хочу любить его и — о, мистер Хэйз, вы — умный человек… — Опал потянулась к нему, — скажите, это очень плохо? Должна ли я оставить ребенка в приюте?