— Над этим нечего смеяться, — решительно сказала Нили в заключение. — Я отказываюсь даже думать о нашем браке, пока не выясню насчёт закона.

— Но я ничего не знаю о законе, даже столько, сколько знаете вы, — сказал Аллэн. — К чёрту закон! Мне всё равно, если волосы мои будут обстрижены. Рискнём!

— Рискнуть? — с негодованием повторила Нили. — Разве вы не уважаете меня? Я не хочу рисковать! Где есть воля, там есть и возможность. Вы должны сами разобраться с законом.

— Постараюсь от всего сердца, — сказал Аллэн. — Но как?

— Разумеется, из книг. В вашей огромной библиотеке в большом доме должно быть множества сведений. Если вы истинно любите меня, вы не откажетесь пересмотреть заглавие нескольких тысяч книг и все выяснить.

— Я пересмотрю заглавие и десяти тысяч! — с жаром закричал Аллэн. — Скажите мне, что я должен пересмотреть?

— Законы, разумеется! Когда вы увидите «Закон» в заглавии, раскройте эту книгу и отыщите «Брак», прочтите каждое слово, а потом придите и объявите мне. Что? Вы думаете, что на вашу голову нельзя положиться в такой простой вещи, как эта?

— Конечно нет, — отвечал Аллэн. — Не можете ли вы помочь мне?

— Разумеется, могу, если вы не можете справиться без меня. Законы, может быть, трудны, но они не могут быть труднее музыки, а я должна и хочу узнать все. Привезите мне все книги, какие сможете найти, в понедельник утром на тачке, если их будет много и если вы не сможете устроить иначе.

Результатом разговора было появление Аллэна в парке с томом «Комментарий» Блэкстона в роковое утро понедельника, когда письменное согласие мисс Гуильт на брак было отправлено Мидуинтеру. Тут снова, как во многих других людских судьбах, великое противоречие элементов смешного и страшного столкнулись вместе с тем законом контраста, который является одним из основных законов человеческой жизни. Среди всех надвигающихся осложнений, нависших над их головами, — с тенью замышляемого убийства, прокрадывавшегося уже к одному из них, из тайного убежища, скрывавшего мисс Гуильт, — они оба сидели, не представляя своего будущего, с книгой в руках, старательно изучая законы о браке с серьёзной решимостью понять юридическую казуистику, которая для таких молодых людей была чрезвычайно смешна сама по себе.

— Найдите это место, — сказала Нили, как только они удобно уселись. — Мы должны разделить труд. Вы будете читать, а я записывать.

Она вынула небольшую записную книжку и карандаш и раскрыла её посредине, там, где была чистая страница с правой и левой стороны. На верху правой страницы она написала слова: «хорошее», на верху левой страницы — «дурное».

— «Хорошее» значит, когда закон будет на нашей стороне, — объяснила она, — а «дурное» — когда закон против нас. Мы будем писать хорошее и дурное напротив одно другого на обеих страницах, а когда дойдём до конца, подведём итог и будем действовать, соображаясь с законом. Говорят, что девушки не понимают дел. Неужели не понимают? Не смотрите на меня, смотрите в книгу и начинайте.

— Не хотите ли вы поцеловать меня прежде? — спросил Аллэн.

— Очень не хочу. В нашем серьёзном положении, когда мы оба должны изощрить наш ум, я удивляюсь, как вы можете желать чего-нибудь подобного!

— Я желаю для того, — сказал бессовестный Аллэн, — что я чувствую, это прояснит мне мысли.

— О! Если это прояснит вам мысли, это другое дело. Я, разумеется, должна прояснить ваши мысли, чего бы мне это ни стоило. Только будьте осторожны с Блэкстоном, — шепнула она кокетливо, — а то вы смешаете страницу.

В разговоре наступила пауза. Блэкстон и записная книжка вместе скатились на землю.

— Если это опять случится, — сказала Нили, поднимая записную книжку, между тем как её глаза сияли и щеки горели, — я буду сидеть к вам спиной всё время. Будете вы продолжать?

Аллэн нашёл страницу во второй раз и, очертя голову, погрузился в бездонную пучину английских законов.

— Страница двести восьмая, — начал он, — «Закон о муже и жене». Вот этого я не понимаю: «Надо заметить вообще, что закон смотрит на брак как на контракт». Что это значит? Я думал, что контракт — это бумага, которую подписывают подрядчики, когда обещают вывести рабочих в условленное время; а когда это время наступает (как говорила моя бедная матушка), рабочие никогда не уходят.

— О любви нет ничего? — спросила Нили. — Посмотрите несколько ниже.

— Ни слова. Он всё время твердит о своём проклятом контракте.

— Экий злодей! Перейдём к чему-нибудь другому, более к нам подходящему.

— Вот это больше к нам подходит: «Неспособности». «Если соединяются люди юридически неспособные, это блудный, а не супружеский союз». Блэкстон любит длинные фразы, не правда ли? Желал бы я знать, что он подразумевает под словом «блудный»? «Первая из этих юридических неспособностей — прежний брак, и, имея в живых другого мужа или другую жену…»

— Постойте! — перебила Нили. — Я должна это записать.

Она серьёзно сделала первую запись на странице озаглавленной: «хорошее»: «Я не имею мужа, а Аллэн не имеет жены, мы оба не женаты в настоящее время».

— Пока все хорошо, — заметил Аллэн, смотря через её плечо.

— Продолжайте, — сказала Нили. — Что далее?

— «Следующая неспособность, — продолжал Аллэн, — несовершеннолетие. Лета, потребные для супружества, четырнадцать в мужчине и двенадцать в женщине». Блэкстон начинает довольно рано, по крайней мере! — весело вскричал Аллэн.

Нили была слишком занята делом, чтоб сделать замечание со своей стороны. Она записала опять на странице «хорошей»: «Я в таких летах, что согласиться могу, и Аллэн тоже».

— Продолжайте! — сказала она, смотря через плечо чтеца. — Бросим эти рассуждения Блэкстона о том, как муж в надлежащих летах, а жена моложе двенадцати. Гнусный человек! Жена моложе двенадцати! Перейдите к третьей неспособности, если она есть.

— «Третья неспособность, — продолжал Аллэн, — неимение рассудка».

Нили немедленно сделала третью запись на стороне «хорошей»: «Аллэн и я в полном рассудке».

— Перейдите к другой странице.

Аллэн перешёл.

— «Четвёртая неспособность относится к близости родства».

Четвёртая запись немедленно появилась на хорошей стороне записной книжки: «Он любит меня, а я люблю его, и мы все не родня друг другу».

— Есть ещё что-нибудь? — спросила Нили, нетерпеливо стуча по своему подбородку кончиком карандаша.

— Много ещё, — отвечал Аллэн. — И все иероглифами, посмотрите: «Marriage Acts, 4 geo. id, с. 76. and 6 and 7 Will. id, с 85 с. (q)». Тут, верно, рассудок Блэкстона немного помутился. Не посмотреть ли нам далее, не образумился ли он на следующей странице?

— Подождите немножко, — сказала Нили, — что это я вижу в середине?

Она читала с минуту молча, через плечо Аллэна, а потом вдруг с отчаянием всплеснула руками.

— Я знала, что я была права! — воскликнула она. — О, Боже! Вот это здесь!

— Где? — спросил Аллэн. — Я ничего не вижу о том, чтобы томиться в тюрьме и обстригать волосы, разве только это подразумевается в иероглифах: 4 geo. id. — значит «посадить его в тюрьму», а с. 85. (q) — «послать за цирюльником».

— Пожалуйста, будьте серьёзнее, — увещевала Нили. — Мы оба сидим на вулкане. Вот, — сказала она, указывая на одно место, — прочтите! Вот это, может быть, образумит вас насчёт нашего положения.

Аллэн прокашлялся, а Нили держала карандаш наготове на неприятной стороне записи, то есть на странице, озаглавленной «дурное».

— «И так как цель нашего закона, — начал Аллэн. — предупреждать браки людей моложе двадцати одного года без согласия родителей или опекунов…»

Нили сделала первую запись на стороне «дурное»: «Мне только семнадцать лет и обстоятельства запрещают мне признаться папа в моей привязанности».

— «…постановлено, что в случае оглашения в церкви брака лица моложе двадцати одного года, которое не вдовец и не вдова, считающиеся эмансипированными…»

Нили записала на «дурной» стороне: «Аллэн ещё не вдовец, а я не вдова, следовательно, никто из нас не эмансипирован».