Снова брошен был жребий, дабы отправить второго паломника к святой Марии Лоретской в храм ее, что в городе Анконе, в папской земле. Жребий пал на одного матроса из Пуэрто-де-Санта-Мария, а звали его Педро де Вилья, и адмирал обещал снарядить его в паломничество за свой кошт.

Еще одного паломника решил адмирал отправить в храм святой Клары Могерской, дабы там отстоял он всенощную и заказал благодарственную мессу. Снова метили жребий по горошинам, и выпал он адмиралу, ибо ему опять досталась горошина, помеченная крестом.

А затем адмирал и все прочие люди соборне дали обет по прибытии на первую же землю в одних рубищах пойти в храм, посвященный нашей владычице.

И помимо этих общих обетов каждый принял свой собственный обет, ибо никто не думал, что удастся избежать ему гибели в час этой страшной бури».

Очень трудно понять бледнолицых, но ясно одно: давая свои зароки, они поступали так же, как и обитатели Гуанахани и Кискейи-Эспаньолы. Когда беснуется ураган, жрецы обещают духам ветров всяческие дары и приносят им щедрые жертвы.

Сеньорадмирал уже после того, как даны были обеты Великой матери бога Иисусхриста, принес Большой Соленой Воде жертву. Он вложил в порожний бочонок лист сухой кожи — она называется пергаментом — и на ней записал, в каких землях был. Эту кожу обернули в промасленную тряпку, а бочонок залили смолой и бросили в море.

И удивительное дело: сразу же стих ветер, и дул он теперь прямо в корму, так что «Нинья» резво понеслась в сторону восхода.

А Желтоголовый сказал:

— На всем белом свете нет людей мудрее нашего адмирала.

Это правда. Только он, Сеньорадмирал, мог смирить черный гнев Мабуйи. И хотя «Нинья» пострадала от бури, жертв на ней не было. Если не считать четырех попугаев, чьи клетки волна смыла за борт.

Дон Луис, да пребудут с ним в краю великого касика Гуаканагари светлые духи, не раз говорил Диего, что сторона Восхода велика, и что в ней много разных стран, и в каждой стране свой язык.

И Диего думал, что страна Кастилия со всеми христианскими странами пребывает в вечной дружбе.

Но на поверку оказалось, что дон Луис не все сказал своему ученику. Во всяком случае португальские и кастильские христиане жили друг с другом примерно в таком же мире, как акулы с макрелью или ястребы с ласточками.

Первая христианская земля в стороне Восхода остров Санта-Мария была землей португальской. И ее касик вероломно напал на Сеньорадмирала и захватил в плен десять и пять матросов. Правда, этот касик отпустил затем пленников и не стал задерживать «Нинью», но Сеньорадмирал был в большом гневе и очень ругал португальских христиан.

Моряки в один голос утверждали, что теперь, когда Азорские острова позади, даже бури не так уж страшны. До Кастилии оставалось всего каких-нибудь десять дней, и этот путь был проведан еще отцами нынешних кормчих.

Однако Мабуйя не дремал. 26 февраля снова разразилась буря. Она свирепствовала пять дней и пять ночей и относила «Нинью» на северо-восток, совсем не туда, куда ей нужно было идти. 2 марта небо прояснилось, ветер стих, и адмирал повел корабль к юго-востоку. Коварству стихий нет предела. Внезапно налетел яростный шквал, он в клочья разодрал все паруса, а затем шквал перешел в бурю.

Бог сохранил «Нинью», но привел ее в львиное логово. На рассвете 4 марта она вошла в устье реки Тэжу и отдала якорь в гавани Риштеллу, у самых ворот Лиссабона.

Король Жуан Второй Португальский отлично знал, куда в августе прошлого года отправился адмирал. И с адмиралом у него были особые счеты. Восемь лет назад он отклонил проект генуэзского мореплавателя, его советники высмеяли этого чужеземца и его нелепые замыслы.

Западный путь в Индии? Как бы не так! Кому нужен журавль в небе, когда синица уже в руках. Шаг за шагом, миля за милей португальцы приближались к Индии, прокладывая к ней морской путь вокруг африканского материка. Правда, тогда, в 1485 году, они еще не дошли до его южной оконечности, но в Лиссабоне знали: скоро, очень скоро португальские корабли обогнут ее и вступят в Индийский океан. И действительно, три года спустя капитан Бартоломеу Диаш обогнул Африку. Ее самый южный выступ он назвал мысом Бурь, но Жуан Второй переименовал мыс Бурь в мыс Доброй Надежды. Король был убежден: путь в Индию открыт, стоит лишь пересечь море к востоку от Доброй Надежды, и португальцы окажутся в гаванях Малабара.

Жуана Второго не слишком взволновала весть об отбытии из Палоса трех Колумбовых кораблей. Западный путь в Индию, опасный, непроведанный и долгий, принесет, пожалуй, горькое разочарование королям Кастилии и Арагона. Впрочем, на всякий случай Жуан Второй приказал своему азорскому губернатору подстеречь генуэзца в пору, когда он, потерпев неудачу в Атлантике, будет возвращаться в Кастилию.

Губернатор упустил адмирала моря-океана, но зато сама судьба привела его корабль в устье Тэжу.

У Португалии с Кастилией мир. Худой мир, который лучше доброй ссоры. Король Жуан Второй отменный дипломат и стратег. Если ему выгодно будет нарушить мир, он его нарушит: он может задержать адмирала, может бросить его в сырые подземелья замка Сан-Жоржи, дабы овладеть всеми тайнами «Ниньи».

Но в день 4 марта 1493 года король еще не знает, открыл ли генуэзец Индии. Король три недели назад покинул столицу. Он находился в монастыре Марии Благостной неподалеку от Лиссабона.

Однако к нему уже послан курьер. С письмом от генуэзца и с кратким донесением капитана Бартоломеу Диаша. Да, в гавани Риштеллу «Нинья» отдала якорь у борта огромного корабля, которым командовал герой мыса Бурь. И Диаш крайне непочтительно обошелся с адмиралом, спор двух великих мореплавателей едва не привел к стычке.

От монастыря Марии Благостной до Лиссабона тридцать миль. Тридцать и тридцать — шестьдесят. Следовательно, ответ от короля придет на третий день. И до поры до времени кастильские гости ждут в Риштеллу высочайших указаний.

Плывут в небе сизые тучи, моросит холодный дождь, покачиваются на свинцовых водах широкой, как море, реки сотни больших и малых кораблей. «Нинья» кажется жалкой скорлупкой в сравнении с огромными «науш-ридондуш» — кораблями гвинейских флотилий короля Жуана Второго. Рядом — генуэзские тартаны, венецианские караки, парусники из ганзейских городов, Антверпена, Лондона, Плимута, Дьеппа, боевые королевские галеры, каравеллы азорских флотилий, гребные фусты из Сетубала и Синиша, рыбачьи суденышки с берегов Бейры и Алгарви.

Вдоль правого берега реки сплошной чередой тянутся склады: дощатые, каменные, бревенчатые, с узкими оконцами-амбразурами, забранными железными решетками, и вовсе слепые. На причалах, на тесных набережных, на складских дворах и задворках горы ящиков, пирамиды винных бочек, бунты тугих мешков с мукой, горохом, рисом, сахаром, перцем, штабеля досок, завалы всяческого корабельного добра — парусины, пакли, скобяного и канатного припаса, смоляных, бочек, мачтового леса.

Этот деловой берег, грязный, исхлестанный дождем, открытый гнилым мартовским ветрам, кишит народом. Двунадесять языков вобрала в себя набережная городка Риштеллу. Тут и немцы, и шведы, и фламандцы, и каталонцы, и французы, и англичане, и венецианцы, и корфиоты, и силийцы; и люди из гиперборейских стран — Норвегии, Дании, Швеции; тут и поляки из Гданьска и Щецина; тут и мавры из Сеуты, Танжера, Орана и Туниса, и турки из Стамбула и Смирны.

Вот, лавируя среди корабельной мелюзги, протискивается к причалу невольничье судно, только что пришедшее из гвинейской гавани Сан-Жоржи-да-Мина. По шатким мосткам гонят на берег партию негров. Черные рабы — живые скелеты, скованные попарно звонкими цепями, — сходят на набережную, и над ними свистит хлесткий бич.