Впрочем, начало октября было на редкость маловетренным. Великому мореплавателю везло. Ведь именно осень, и особенно октябрь, — время, когда на американском Средиземноморье — в Антильском и Карибском морях — свирепствуют ураганы, куда более сильные, чем равноденственные бури у берегов Европы.

До Гуанахани оставалась 141 лига.

Они пришли к Ягуа рано утром. Три младших внука старого Гуакана. Якобы по своей воле, но нетрудно было догадаться, что послал их древний глава рода. Это был необычный визит. Редко, очень редко чужаков посвящают в семейные дела, с этими делами принято справляться без посторонней помощи.

Гуакан, однако, был великим дипломатом. В Бухте Четырех Ветров назревали неприятные события. Кто знает, какой они еще примут оборот, и на всякий случай полезно было заручиться содействием человека из рода самого Гуабины.

Внуки стояли перед бохио Ягуа, вели беседу о попугаях, девушках и погоде.

Наконец самый младший и самый решительный внук, отбросив дипломатические тонкости, сказал:

— Пойдем с нами. Будем его бить.

— Кого? — спросил Ягуа, отлично зная, о ком пойдет речь.

— Гуакана.

— Как, старого Гуакана?

— Причем тут старик? — пробормотал средний внук. — У нас много Гуаканов, и бить надо нашего двоюродного брата, это ведь он захватил лучшую полоску кануко.

— Неудобно, — сказал Ягуа. — Ваше кануко, ваша полоска — и ваше дело бить этого Гуакана. Я же ведь не вашего рода.

— А все-таки? — Младший внук взглянул на Ягуа и похлопал его по плечу.

Ягуа потоптался на месте и сказал:

— Подождите. — Не спеша он проследовал в дом к главе великого рода.

Гуабина через щелку в стене уже успел разглядеть людей из Бухты Четырех Ветров. Не теряя времени, он взял дубину и вложил ее в руки племянника.

— Значит, можно? — спросил Ягуа.

Гуабина, ни звука не проронив, повернулся к нему спиной. Зелен еще, ох как зелен этот Ягуа. Слова ему нужны, они-то как раз тут и ни к чему…

Ягуа, помахивая дубиной, вышел к гостям.

— Я готов. Куда идти?

Четверка заговорщиков углубилась в лес и окольными тропами вышла к Бухте Четырех Ветров.

— К чему эта спешка, — ворчал Ягуа, — ведь тут места открытые, все видно.

Внуки молча провели его на берег. Здесь на небольшом мыске стоял шалаш-барбакоа. В таких барбакоа держат сушеную рыбу, и в них в пору созревания маиса сидят живые пугала — мальчишки, наводящие страх на птиц.

Также молча внуки ввели Ягуа в шалаш.

— Сразу же за барбакоа, — сказал младший внук, — начинается полоска, которую захватил Гуакан. Он сидит и сторожит ее день и ночь, но по утрам отлучается в селение. Зачем, мы знаем — там у него Каона, но только не твоя, а другая. Когда солнце поднимется вот над той рощей, Гуакан явится сюда и полезет в барбакоа. Тут-то мы и разделаемся с ним.

— Будет шум, — проговорил Ягуа, — шум на совете старейшин. Но не думайте, что я боюсь шума, я боюсь за вас.

Старший внук, который до сих пор молчал, процедил сквозь зубы:

— Ничего не будет. Маски на что?

Действительно, в одном из темных углов уже приготовлены были четыре маски: куски хлопчатой ткани с прорезями для глаз.

Солнце взошло над рощей, и появился Гуакан-младший.

— Маски! — Команда старшего внука была исполнена мгновенно.

Нарушитель, не подозревая о засаде, бодрым шагом приближался к своему наблюдательному пункту. Он просунул голову в шалаш, и мигом восемь рук втащили его внутрь. Кто-то из внуков засунул ему в рот кляп. Из-за тесноты борцы мешали друг другу, и в какой-то момент Гуакану удалось на короткое время выскользнуть из их цепких объятий. Его снова скрутили, но он успел нанести Ягуа удар в плечо, и при этом в плечо больное. Рана раскрылась, и Гуакан-младший это заметил.

Связав нещадно избитого, друзья удалились. Спустя полчаса они прогуливались по селению, а Ягуа сидел у своей Каоны.

Вечером потерпевший, опираясь на палку и прикрывая рукой подбитый глаз, явился к великому вождю Гуабине.

На батее перед бохио Гуабины топталось десятка два зевак. Среди них не было людей из рода старого Гуакана.

— Меня бил сын твоего младшего брата, — заявил Гуакан-младший великому вождю.

— Возможно, — спокойно ответил Гуабина. — И ты это можешь доказать?

— Могу!

— Пусть придет Ягуа!

Ягуа пришел. Гуакан-младший, задыхаясь от ярости, проговорил:

— Вот он, злодей. Видите — у него на плече кровавый рубец. Это дело моих рук.

— Видим, — хором ответили зрители.

— Вижу, — сказал Гуабина, — но совсем не то, что видишь ты.

Двадцать и еще трое молодых островитян прошли друг другу в затылок мимо великого вождя. У всех были кровавые рубцы на правом плече.

— Ты великий воин, Гуакан, внук Гуакана, — улыбаясь проговорил Гуабина. — Двадцати и еще четырем молодцам оставил ты по себе отличную память. Мой совет тебе: отправляйся за Большое озеро и пережди, пока стихнет молва о твоих подвигах. Я сказал!

До дня «Икс» оставалось три дня.

Вторник, 9 октября. Плыли к юго-западу. Прошли 5 лиг. Ветер переменился, и (корабли) приняли направление на запад, четверть к северо-западу и так прошли еще 4 лиги. Всего же за день сделали 11 лиг, а за ночь — 20 1/2. Людям насчитали 17. Всю ночь слышали, как пели птицы.

Шел шестьдесят восьмой день плавания. Давно уже на кораблях назревала смута. Чем дальше уходила в море-океан флотилия, тем громче моряки выражали свои опасения. «Куда ведет нас генуэзец?» — ворчали они. «Когда будет конец этому плаванию?» Позади 800 с лишним лиг, а земли, к которой вел их безумный иноземец, нет как нет. Кто знает, быть может, она плод его досужего воображения.

9 октября страсти накалились. Что именно произошло в этот день на кораблях, мы доподлинно не знаем. Испанский историк Гонсало Фернандес Овьедо-и-Вальдес — он не раз встречался с участниками великого плавания — писал, что на шестьдесят восьмой день пути моряки потребовали, чтобы адмирал взял курс на Испанию, и что с большим трудом он убедил их дать ему три дня отсрочки. В самом дневнике запись о мятежных настроениях команды помечена десятым числом, но, очевидно, критическими были оба этих дня — 9 и 10 октября.

До Гуанахани оставалось 109 1/2 лиг.

Время, когда бог Ураган выпускает из своей сумы злые ветры, — сезон сбора диких лесных плодов. Занимаются этим юные девы, и занимаются с удовольствием.

Леса на Острове Людей всякие. За Большим озером на восточной стороне, где нет селений, на полдня пути тянется непролазная, знойная и пьяная чащоба. Там огромные деревья перевиты цепкими лианами, через них надо прорубаться топорами, а попробуй прорубись, когда гибкие зеленые петли арканят ноги, а кожу раздирает густая колючая поросль.

Но за Большое озеро девушки не ходят. К самому селению подступают тихие и светлые леса с бархатистыми лужайками и звонкими ручейками. И чего только нет в этих лесах! Тут и гуанабаны — зеленые шишки с сочной мякотью, и кругленькие хикако — кожица у них сморщенная, а в середине большая косточка, и чудесные плоды хагуа — испей их сок, и усталость с тебя снимет как рукой. И конечно, дары красавца мамея, дерева с густой и ветвистой кроной. Они круглые, эти рыжеватые с кулак величиной плоды, и мякоть в них цвета меда, и ни с чем не сравнить ее нежный вкус и тонкий аромат. И пахучие зерна корбаны в длинных стручках, и желтые, чуть кисловатые асаны, и буроватые каймиты — от этих сладковатых рожков без ума все дети, и сочные плоды аноны…

Голова кружится от сладкого аромата цветов, и приятно обнять шершавый ствол и карабкаться к самой кроне, сбивая палкой спелые плоды.

Каона оторвалась от своих подруг, зашла далеко в чащу и спохватилась, только когда в просвете листвы увидела Озеро Духов. Это маленькое озерцо, круглое, как луна, лежало в стороне от торных лесных троп и считалось местом нечистым. Говорили, что в озере живут какие-то беспокойные чудища и что в темные ночи они до смерти пугают людей жалобными воплями.