У Пэрри уже не оставалось сомнений — за ним снова охотятся!

Понимая, что оставаться поблизости опасно, юноша бросился прочь. Одна мысль не давала ему покоя: каким образом его преследователям удалось так безошибочно напасть на след? И почему же тогда они не могли заметить колдуна, когда он был совсем рядом? Его уже дважды настигали, и каждый раз ему удавалось сбежать у них из-под самого носа. Интересно, откуда им известно, что он не сгорел вместе с той несчастной старухой в огне?

И все же солдаты были твердо уверены в том, что колдун жив. О его точном местонахождении они скорее всего не знали — поэтому и прихватывали с собой ищеек. Все это очень походило на охоту за лисой, на след которой напали, но никак не могут обнаружить самого зверя. Что же за этим скрывается? Превратившись в волка, Пэрри нисколько не сомневался в том, что его никто не найдет. То же самое было, и когда он принимал облик ворона, а затем лошади…

Внезапно Пэрри осенило — все дело в его превращениях! Его подлавливают на волшебстве, от которого исходит особая аура — колдуны способны безошибочно определять ее даже на расстоянии. Например, отец Пэрри твердо знал, что в их округе нет равного ему по могуществу, иначе он уловил бы его по магии. Возможно, у крестоносцев есть свой собственный колдун, который выслеживает других, когда те прибегают к волшебству… Что ж, не удивительно, что с таким всевидящим помощником солдаты без труда вычислили его отца, а затем и самого Пэрри! Ведь каждый раз когда он колдовал, он становился для них мишенью.

Убежав от погони в волчьем облике, Пэрри обратился в человека и тут же едва не попался. Он решил, будто его просто выследили, однако теперь понимал, что это не так. Ведь улетел же он от солдат, не оставив после себя вообще никаких следов, однако, как только превратился в человека, о его местонахождении сразу стало известно врагам. А может быть, его обнаружили, когда он обращал воду в вино? Его путешествие в образе лошади, наверное, тоже не осталось незамеченным — просто солдаты не смогли за ним тогда угнаться. Но они неотступно следовали по пятам. Затем Пэрри снова принял человеческий облик — схватить его в тот же день в городе крестоносцы, конечно, не успели, но надеялись сделать это рано утром, когда он еще спал. И Пэрри почти уже был у них в руках…

Что ж, теперь он хотя бы знал о своей уязвимости. За ним следил могущественный колдун, а солдаты лишь слепо следовали туда, куда их направляли, с помощью собак подтверждая правильность маршрута.

Что мог противопоставить этому Пэрри? Крестоносцы, похоже, твердо решили с ним расправиться.

Неожиданно он нашел выход — необходимо скрыться, надежно и надолго. И отказаться от колдовства. Ведь оно уже стоило жизни старой крестьянке, которой юноша захотел помочь… Наверняка следующей окажется его жизнь.

Однако у Пэрри не было ни денег, ни вещей. Если он не найдет себе средств к существованию, то просто умрет с голоду. Впрочем, как он может решиться наняться на работу, если за его голову объявлена награда…

И тут Пэрри услышал негромкое пение — оно как будто заворожило его. Понимая, что любое промедление опасно, юноша все равно остановился, а затем направился на голос.

Вскоре он увидел монаха — из тех, что зарабатывали себе на пропитание пением. Однако, в отличие от многих других, голос монаха отличался и красотой, и силой.

Пэрри вспомнил, что у него самого неплохой голос. Да ведь он тоже мог бы продержаться за счет пения! Никому и в голову не придет, что бедный монах-певец — колдун.

Юноша подошел к монаху:

— Святой отец, я с восхищением слушал, как вы пели. К какому ордену вы принадлежите?

— Я всего лишь один из бедных братьев, сын мой, — ответил тот.

Пэрри подумал, что к такому братству было бы не трудно присоединиться.

— А принимаете ли вы к себе новообращенных?

— С радостью! Умеешь ли ты петь?

— Да, брат.

— Тогда я хотел бы тебя послушать.

Пэрри пропел рефрен, который только что услышал от монаха. Обладая прекрасным слухом, он легко запоминал любую музыку. Такого пения монах еще не слышал.

— Идем со мной! — взволнованно воскликнул он.

По дороге они успели немного познакомиться. Монах, который назвался Кротким Братом, объяснил, что, вступая в братство, у них принято выбирать себе подходящее стремлениям прозвище.

— Тогда я, пожалуй, буду Скорбящим, — нисколько не рисуясь, сказал Пэрри.

— Как угодно. Мы не копаемся в прошлом — довольно лишь прозвища.

Они вошли в обычный городской дом, сложенный из камней и бревен, который казался прочнее деревенских, но нисколько не чище. Здесь и жили братья. Один из них, который встретил пришедших, представился Недостойным Братом.

— Я бы хотел называться Скорбящим Братом, — обратился к нему Пэрри.

Взглянув на него, Недостойный кивнул:

— Твое лицо отмечено печатью скорби, брат.

— Здесь мы стараемся всем делиться с остальными, — заметил Кроткий.

Пэрри не потребовалось долго объяснять:

— У меня как раз есть буханка хлеба.

— Благослови тебя Господь, брат, — с благодарностью откликнулся второй монах.

Как будто по мановению руки, появились другие братья. Хлеб разделили, и скоро от него не осталось и следа.

— Такого чудесного голоса, как у брата Скорбящего, я еще не слышал, — сказал Кроткий. — Думаю, сегодня нам следует поработать вместе, чтобы он смог освоиться.

Для Пэрри подыскали мантию с капюшоном, которые носили не принявшие сан монахи, и кружку для подаяний. Затем братья отправились в город на привычную работу.

Добравшись до людного места, например, до рынка, монахи начинали петь. Пэрри удавалось не только быстро схватывать мелодии, но и переделывать их для второго голоса, отчего пение казалось еще красивее.

Результат превзошел все ожидания. Пэрри и раньше удавалось заставлять свой голос звучать так, будто ему аккомпанирует целый оркестр. Теперь в первый раз он пел для других. По этой ли причине, потому ли, что горе придало его пению больше чувства и он стоял бок о бок с другими, или потому, что его благословлял сам Господь, однако мелодия звучала по-особому. Голоса монахов крепли, сливаясь в единый мощный хор.

Группу тотчас же окружили слушатели, а когда пение стихло, в протянутые кружки со звоном посыпались монеты. Чтобы скрыть смущение, певцы опустили глаза — никогда раньше они не получали такой щедрой благодарности.

Признавая, что это во многом заслуга Пэрри, Кроткий Брат незаметно сжал ему руку. Другие монахи, которые поначалу отнеслись к появлению новенького сдержанно, теперь с радостью приняли его. Хотя, посвятив свои жизни Богу, они и обрекали себя на лишения, доводить эти лишения до крайности никому не хотелось.

День выдался удачным. Вернувшись домой, монахи могли позволить себе более сытную, чем обычно, трапезу. Многие из них в тот вечер подошли к Пэрри с примерно одинаковыми словами:

— Глубоко сочувствую тому несчастью, что привело тебя к нам, брат, но даже в самой тяжелейшей беде бывает доля хорошего. Добро пожаловать в наше братство!

В отличие от веры, горе Пэрри было действительно глубоко, но он не мог не увидеть в своем положении и преимущества — теперь у него появился дом.

Если бы только он мог разделить его с Джоли!

Прошел год. Тщательно стараясь не выдать себя колдуну, который служил крестоносцам, Пэрри ни разу не прибег к магии. Он по-прежнему пел с монахами, их группа процветала. Путешествуя из города в город, они воспевали хвалу Господу. Пэрри не сомневался в том, что справедливый Бог не допустил бы развязанного от его имени крестового похода, который опустошил Южную Францию, и, уж конечно, не позволил бы убить такого ангела, как Джоли… Однако Пэрри пытался ничем не отличаться от других братьев. Свои истинные чувства можно было легко заслонить словами о том, что всемогущий Бог осуждает творящееся в мире беззаконие и требует вернуться к вечным ценностям, таким, как великодушие и прощение.