- Надо полагать, служебные кабинеты наверху, - сказала Паскалова.

- Вы бывали здесь? - спросил Войцеховский.

- Только в экспозиционных залах, - ответила она, уверенно направляясь к белым мраморным лестницам.

- Надо же, я последний раз в музее был в детстве, - сказал он, пропуская впереди себя судебного медика. - А вы, Варвара Андреевна, бываете в этих залах? - спросил он.

- Мне хватает секционных залов [секционный зал - место, где производят вскрытие трупов], - нехотя ответила она.

Услышав голоса, они поднялись на третий этаж и сразу увидели у поворота в маленький тупичок, где был кабинет Гилевского, еще одного милиционера. Рядом с ним стоял Джума Агрба.

- Ну что, Джума? - обратился к нему Войцеховский.

- Жду вас, - ответил Джума, отмечая про себя, что прибыл не Скорик или кто-либо из опытных знакомых следователей, а Паскалова, о существовании которой знал, но никогда вместе еще не работал.

- Ничего не трогали? Не топтались? - спросил Войцеховский.

- На старый вопрос будет старый ответ, - ответил Джума.

- А кто это? - спросил Войцеховский, заметив в полумраке коридорчика еще одного человека.

- Замдиректора музея. Ребров Антон Сергеевич. Я вызвал. Директор в командировке.

- Молодец. Джума. Вполне можешь обходиться без меня и следователя.

- На общественных началах или отстегнете от своей зарплаты?

- Ладно, начнем? - спросил Войцеховский у судебного медика.

Она ничего не ответила, вошла в кабинет, склонилась над телом, занялась своей работой. Войцеховский и Паскалова - своей, Джума молча сопровождал их.

- Знаете что, Кира Федоровна, - предложил Войцеховский Паскаловой, я закончу тут сам, а вы побеседуйте с дежурным охранником. Не против?

- Пожалуй, - она спустилась в вестибюль. Охранник с перепуганным лицом нервно ходил, словно в клетке, по своей выгородке.

- Давайте присядем, - сказала Паскалова.

Они уселись на диван.

- Вас как величают?

- Тарас Петрович Каспришин.

- Вы в котором часу заступили на дежурство?

- Как всегда, в шесть.

- Кого сменили, Тарас Петрович?

- Сотрудницу музея.

- Как ее зовут?

- Фоминична... Настасья Фоминична. Фамилию не знаю.

- Она какого возраста?

- Годов пятьдесят пять.

- Когда вы пришли, все ключи были на месте?

- Все. Кроме того, - охранник высоко поднял голову, указав глазами куда-то на самый верх. - Он ведь обычно поздно засиживается.

- Кто-нибудь входил в музей при вас или уходил?

- Нет, все уже разошлись. А входить - никто не входил.

- Каких-нибудь посторонних звуков, шумов, голосов оттуда, сверху, не слышали?

- Никаких. Все было тихо.

- А почему Гилевский, как вы заметили, обычно засиживается?

- Профессор он, что ли, одинокий. Одинокому домой неохота идти, стены целовать.

- Откуда вы знаете, что он одинокий?

- Фоминична говорила. Она-то тут про всех знает, почитай, четверть века отсидела в этом закутке.

- При каких обстоятельствах вы обнаружили, что Гилевский мертв?

- Я поднялся сделать обход, ну, и заглянул к нему, спросить, как долго он еще там будет. К нему так не войдешь, суровый, осерчать может, у него даже табличка висит для посторонних, я и постучал, он не ответил, я еще раз, погромче, тоже молчок. Я приоткрыл дверь и сразу увидел, что он лежит.

- Вы пытались что-нибудь сделать, оказать помощь?

- Нет. Только пульс пощупал. Нету пульса. А из-под головы у него кровь натекла. Я позвонил в "скорую", мол, так и так, в милицию.

- Вы тело Гилевского не трогали, не переносили с места на место?

- Никак нет, нельзя ведь. Читал про это.

- А к каким-нибудь предметам, вещам, бумагам на столе не прикасались?

- Ни в коем разе. Мне они ни к чему. Да и напугался, честно говоря. Это же надо, чтоб в мое дежурство такое!

- Вы, когда остаетесь здесь на ночь, включаете сигнализацию изнутри?

- Непременно. У нас тут две сигнализации: одна общая - залы, где экспонаты. А у профессора, где хранилища, отдельная, своя. Он обычно сам ее включает и сдает на пульт.

- Ключи от своего кабинета Гилевский тоже сдает вам?

- Сдает, когда уходит.

- А там у него очень ценные вещи?

- Про то не знаю. Видно ценные, коль отдельная сигнализация и табличка на дверях, чтоб никто не входил.

- Милиция скоро прибыла после вашего звонка?

- Минут через двадцать приехали.

- Что ж, Тарас Петрович, спасибо вам, - она поднялась.

- Что скажете, доктор? - спросил Войцеховский.

- Скажет вскрытие. А пока что - черепно-мозговая травма. Нанесена сзади в затылок, либо при падении ударился о чугунную лапу вешалки. Вы видели эту вешалку? Допотопная.

- Да. Четыре чугунных лапы, на них она стоит. На одной, что ближе к голове трупа, пятно от крови и два клочка кожи... Но первичный ли это удар? - риторически спросил Войцеховский. - Когда наступила смерть?

- По первой прикидке часа два-три назад... Вы меня отвезете?

- Разумеется, Варвара Андреевна.

Войцеховский обратился к замдиректору музея:

- Антон Сергеевич, почему Гилевский так поздно находился в кабинете?

- Это давняя привычка, насколько я знаю.

- За последнее время у вас никаких хищений не произошло?

- Нет.

- И попыток не было?

- Нет.

- Ну хорошо... Подождем результатов вскрытия... Кабинет следователь опечатает. Подробности, полагаю, начнутся завтра-послезавтра... Варвара Андреевна, будьте добры, позвоните, пожалуйста, к себе, пусть приедут и заберут тело...

В это время в кабинет вошла Паскалова.

- Можем ехать, - сказал Войцеховский.

Ехали по городу. Джума спросил Войцеховского:

- Что-нибудь нашел, Адам?

- Ни черта в общем. Все подробно начнем завтра с утра при свете дня.

- Кого арестовывать будем? - спросил Джума.

- Тебя, - сказал Войцеховский.

- Не возражаю на месячишко в одиночку. Даже без санкции прокурора. Надька моя передачи будет носить. Ты приходи, Адам, в мою одиночку, угощу, Надька хорошо готовит.

- Знаю. Вкушал.

- Только вот за что меня арестовывать?

- За то, что при двух дамах без галстука.

- Ненавижу галстуки...

Паскалова слушала болтовню, понимала, что этих двоих связывала если не дружба, то многолетнее общение, совместная работа, совместимость характеров, и, возможно, взаимное уважение за какие-то деловые качества или стороны характера.