— Боже мой, что вы хотите делать? Подождите, пожалуйста!..

И в заключение, набавив еще пять тысяч фунтов, он ушел, сказав, что съездит в Париж посоветоваться, и попросил меня не снимать его печатей, пока он окончательно не откажется от покупки…

А в «бриллиантовых сферах», как до меня дохо­дили известия, шла энергичная борьба за этот приз. В Лондоне на Красина наседал "капитан" Кон, старавшийся через него повлиять на меня. Ко мне приезжали из Лондона какието подставные покупатели, которые note 143с полным знанием дела (т. е., об одиннадцати ящиках, их содержимом и печатях) начинали со мной пе­реговоры. Так, между прочим, ко мне приезжал пред­ставитель лондонской суконной фабрики «Поликов и К0» Бредфорд (точно не помню его имени) с переводчи­цей, госпожой Калл, которые торговались со мной и пред­лагали мне за всю партию бриллиантов 600.000 фун­тов. От Красина я получил телеграмму, в которой он рекомендовал мне понизить цену до 750.000 фун­тов… но я твердо стоял на своем. Наконец, от Поликова я получил сообщение, что он дает мне 675.000 фунтов . Писал мне и Лежава, рекомендуя не так до­рожиться… Но я все стоял на своем…

Так этот вопрос и застыл. Чтобы не возвра­щаться к нему, скажу, что спустя несколько месяцев, когда я был уже в Лондоне в качестве директора Аркоса, а в Ревеле находился тогда сменивший меня (о чем ниже) Литвинов, ко мне явились упомянутый Бредфорд с госпожой Калл. Они радостно и возбужденно сообщи­ли мне, точно я был их лучшим другом, что они уже повенчаны. И тут же они поведали мне, что шесть коробок лучших, отборных бриллиантов купил их патрон Поликов…

— Вот вы так дорожились, господин Соломон, — сказала с торжеством госпожа Калл, — и мы да­вали вам уже 675.000 фунтов стерлингов, а вы не со­глашались. Но без вас мы с Литвиновым сумели луч­ше сговориться, и купили эти шесть коробок лучшего товара всего за 365.000 фунтов стерлингов…

— Как?! — привскочив даже с своего кресла, спросил я. — За 365.000 фунтов ?!.. Не может быть!..

— А вот мы купили, отказавшись от того лома и брака, который заключался в остальных коробках, — note 144с игривой, кокетливой усмешкой заявила мни эта дама в то время, как ее супруг, не понимавший по-русски, улыбался деревянной улыбкой англичанина. — Поверьте, мы сами были очень удивлены, когда господин Литвинов согласился продать эти шесть коробок отдельно от остальных, от бракованных… ведь, конечно, это­го никак не следовало делать… необходимо было, как вы на том настаивали, продать всю партию вместе.. Ну, а господин Литвинов согласился, стал торговаться и в конце концов уступил за триста шестьдесят пять тысяч…

— Не может быть, — сраженный этим известием, бессмысленно повторял я, точно обалдев…

— Помилуйте, как не может быть, — возразила госпожа Калл. — Ведь мы же вот купили для господина Поликова… и он хорошо заработал на них… очень хо­рошо… да и мы тоже. Мы получили с мужем комиссионных три тысячи фунтов… А брак остался у господина Литвинова и, конечно, никто не купит его отдельно от первой партии. Все там лом, тусклые цвета… Самое боль­шее, что за них можно получить, это 30-40 тысяч фун­тов стерлингов.

И она продолжала и продолжала мне рассказывать все подробности этого ПРЕСТУПЛЕНИЯ, вспоминая о котором теперь, почти через десять лет после его совершения, я весь дрожу от негодования и бессильной зло­бы… У меня, увы, нет никаких документов. Но живы свидетели и участники этого дела, и я был бы рад и счастлив, если быпреступники привлекли меня к суду, ибо беспристрастное следствие легко могло бы вскрыть всю подноготную этого позора. Но, к сожалению, они не привлекут меня к суду. Нет. Они, так явно ограбившие в этом деле русский народ, прикроются маской:

note 145«мы-де не хотим, не верим продажным буржуазным судам капиталистических акул…» Но да останутся при­гвожденными к позорному столбу их "честные и благородные революционные" имена!..

……………………………………………………………………………………………………….

Среди моих переговоров относительно продажи бриллиантов, от Красина прибыл в Ревель курьер, привезший мне копию проекта торгового договора, о котором он договаривался с правительством Ллойд Джорджа, с просьбой пересмотреть его и сделать, если я найду нужным, к нему (т. е., к проекту) дополнения и изменения. Незадолго перед тем из Лондона же при­был профессор А. Ф. Волков (известный русский уче­ный, специалист по хлебной торговле) с письмом от Красина в котором Красин просил меня если Вол­ков нужен мне, оставить его при моем представительстве. Умный, образованный и честный высококвалифицированный сотрудник, конечно, был мне очень желателен, и я оставил его при себе, назначив в помощь Левашкевичу.

И вот, получив проект договора, я вместе с А. Ф. Волковым засел за изучение его и, в результате, мы (конечно, главным образом, Волков, как человек боле знающий) сделали к нему кое-какие дополнения и изменения, которыми Красин и воспользовал­ся при дальнейших переговорах по выработке окончательного текста договора.

Сотрудничество Волкова с его широким научно-философским взглядом, было неоценимо в юридическом отделе. Но, помимо того, я воспользовался его эрудицией и педагогическим опытом для осуществления од­ной моей заветной идеи.

Меня тяжело поражало в моих сотрудниках их крайнее невежество и note 146неподготовленность к несению тех обязанностей, которые они выпол­няли. Большинство их были люди совсем необразован­ные. Часто хорошие и честные специалисты, они в боль­шинстве случаев были чужды образования и сколько-ни­будь широкого взгляда на дело, что значительно умень­шало их ценность. Кроме того, громадное большинство из них, служа в зарубежном государственном российском учреждении, совершенно не знали иностранных языков. Словом, я решил, без афиширования и без представления вопроса в центр на предварительное рассмотрение, ибо, как говорит немецкая пословица, "кто много спрашивает, тот получает много ответов", чи­сто явочным порядком устроить образовательные вечерние курсы.

Я пригласил учительниц немецкого, французского и английского языков, которые, по окончании занятий в бюро, давали уроки моим сотрудникам. Я поделился своим проектом с А. Ф. Волковым и встретил в нем полное и восторженное сочувствие. И вскоре он начал читать прекрасные отдельные курсы по политической экономии и статистике. Хотя предполага­лось, что и я возьму на себя чтение какого-нибудь курса, но за полным недосугом, я не мог приступить к занятиям.

В качестве военного агента, специально для собирания военных сведений, в Ревеле находился, считавшийся прикомандированным к Гуковскому, некто Штеннингер.

Это был очень приличный человек и, что главное, безукоризненно честный, которого Гуковский в конце концов выжил. Он совершенно не мог примириться с политикой Гуковского и относился к нему с нескрываемым отвращением. Это сблизило его со мной и, чело­век неопытный, он часто обращался ко мне с прось­бой дать ему по тому или иному поводу совет.

Как оно note 147и понятно, он должен был общаться с разного рода проходимцами, шпионами, работавшими обыкновенно на два фронта. Одним из высококвалифицированных осведо­мителей у него был русский инженер Р-н. Был ли он действительно инженером или сам присвоил себе это звание, я не знаю. Частенько по поводу тех или иных его осведомлений Штеннингер находился в большом затруднении, верить им или не верить. Он нередко приходил ко мне совещаться по этому поводу. В конце концов он попросил у меня позволения представить мне Р-на, чтобы я увидал его лучшего осведомителя. Я согласился. Это был грузный мужчина, говоривший силь­но на "о". Он не скрывал, что одновременно является информатором и английской разведки. Это был не осо­бенно далекий человек и, судя по его манерам и выражениям, скорее напоминал какого-нибудь строительного десятника…