Проверка эта заняла много времени — боле недели, если не ошибаюсь. Линдман же чуть не ежедневно приставал с требованиями "урегулировать счет", причем на этом настаивал и Гуковский. Естественно, что до окончания проверки я не мог разрешить уплату. И вот однажды Линдман явился ко мне с настоятельным требованием уплатить ему хотя бы часть, что то около семисот тысяч марок, которые-де нужны ему для рассчета с рабочими и за материал. Я опять отказал. Он пошел от меня к Гуковскому, который note 42явился ко мне и стал настаивать, чтобы я уплатил Линд­ману хотя бы эту часть…

— Проверка не кончена, — ответил я, — но я уже теперь могу сказать, что Линдман страшно преувеличил счет и что ему причитается значительно меньше.

— Линдман, это честнейший человек, — горячо возразил Гуковский, — и я вам ручаюсь, что он ни од­ной копейки лишней не насчитал… Это я вам говорю… и вы должны ему все уплатить. Вы разоряете несчастного человека, он подаст на вас жалобу в суд… будет скандал!.. Наконец, я требую, чтобы вы уплатили ему все… И вам следует и впредь с ним работать…

Несмотря на эту сцену, я остался при своем.

В тот же день вечером Линдман вновьпришел ко мне. Вид у него был наглый. Он снова стал тре­бовать, до учинения с ним окончательного рассчета, уплатить ему семьсот тысяч. На мой новый отказ он, повторив угрозы, высказанные Гуковским, ушел…

Напомню читателю, что, сговариваясь с Гуковским о распределении между нами обязанностей, я в интересах сохранения престижа, чтобы не деквалифицировать его в глазах эстонского правительства, а также банков и вообще деловых сфер, нашел справедливым, чтобы за ним формально сохранилось право подписи, причем он клятвенно подтвердил мне, что никогда не будет пользоваться своею подписью…

На другой день я получил из банка уведомление об оплате чека, выданного Гуковским на имя Линдма­на на сумму около семисот тысяч эстонских марок… На мой вопрос, Гуковский нагло ответил мне, что он честный человек, и потому, раз я отказываюсь удовлет­ворить законное требование Линдмана, он должен был вмешаться… И дня два спустя он прочел мне новый note 43донос, в котором он писал кому то из своих "уголовных друзей" (кажется, Крестинскому, но, конечно, с копиями всем остальным), как, преследуя его и пере­нося свою злобу на всех работавших с ним, я, «не останавливаясь перед явной недобросовестностью», от­казался покрыть счет Линдмана, экспедитора, честно работавшего у него все время. А потому он, Гуковский, что­бы избежать скандального процесса — ибо "глубоко воз­мущенный этим, простой, но честный Линдман хотел вчинить иск, обвиняя Соломона в недобросовестном отказе платить — должен был выписать чек за своей подписью, чем, дескать, и потушил готовый разразить­ся скандал"…

Проверка счетов Линдмана была закончена и, как я выше упомянул, ему причиталось всего немного более восьмисот тысяч эстонских марок, и, вычтя выданные им Гуковским деньги, я рассчитался с ним. Он требовал всю сумму, угрожал мне и письменно и на словах судом и пр. Гуковский лезко мне, настаивал вместе с Линдманом, но не решался более самостоя­тельно выписывать чек.

В самом же начале моей деятельности в Ревеле ко мне явился из Стокгольма представитель известной своими электротехническими изделиями фирмы "Эриксон". Это был шведский инженер, очень приличный человек, часто бывавший до войны в России и говоривший недурно по-русски. Он предложил мне приобрести, кажется, восемьсот аппаратов Морза. Закулисной сто­роной этого дела было то, что находившаяся с нами в состоянии войны Польша хотела купить эти аппараты. Не имея из России задания на покупку этих аппаратов, я срочно запросил Троцкого, который немедленно ответил мне, что аппараты эти крайне нужны военному note 44ведомству и что он получил на приобретение их кредит, и просил сделать все, чтобы аппараты эти не по­пали к полякам.

Фирма "Эриксон", сколько я помню, требовала 960 шведских крон, франко-Ревель таможенный склад, за аппарат, т. е., ту же цену, по которой представитель продал Гуковскому одну партию в четыреста аппара­тов. Не будучи электротехником, я поручил Фенькеви (инженеру-электротехнику) вести переговоры с представителем "Эриксон" и постараться, елико возможно, сбить эту цену. После долгих, в течение нескольких дней, переговоров, представитель фирмы "Эриксон" согласился понизить цену на пять процентов. Меня не удовлетворяла эта скидка и я попросил Фенькеви прид­ти ко мне с представителем. Они пришли и тут произо­шла сцена, о которой я не могу умолчать.

Я начал сам торговаться, доказывая поставщику, что цена, потребованная им, настолько высока, что мне придется отказаться от покупки. Он настаивал на своем, указывая на то, что предыдущая партия была куплена нами же по той же цене, с которой он теперь согласен скинуть еще пять процентов, что, принимая во внимание массу "накладных расходов", он никак не может скинуть еще, ибо и так фирме не останется почти ника­кой выгоды. Я же указывал ему на цены довоенные. Он несколько раз снова принимался высчитывать про себя "накладные расходы" и все повторял : "меньше нельзя"… Наконец, я как то внутренне почувствовал, чтов этих то "накладных расходах" и зарыта собака. И я принялся вместе сним расшифровывать этот "X".

— Ну, хорошо, — сказал я, — давайте, выясним вместе, из чего слагаются эти накладные расходы… note 45Скажем, укупорка, доставка с завода на пароход, фрахт с нагрузкой, выгрузкой… кажется, все. Он неуверенно покачал головой.

— Разве это не все? — спросил я. — Ах, да, я забыл страховую премию… Теперь все, кажется. Переведем все это на деньги…

— Вы говорите, что это все накладные расходы? — с непонятным мне сомнением в голосе и подчеркивая "все", спросил он. — Разве больше для нас не будет никаких расходов?

— Я лично не знаю, — ответил я. — Вам виднее… может быть, есть еще какие-нибудь расходы… скажите, учтем и их…

— Гм… вы говорите, это все? — переспросил он вновь с каким то удивлением и недоверием и снова подчеркивая слово "все". И, встав с кресла, он в раздумье прошелся по моему кабинетуи, остановившись у печки, прислонился к ней спиной.

— Да, конечно, все, — подтвердил и Фенькеви. — Мы принимаем и проверяем доставленные вами аппа­раты здесь в Ревеле, в таможенном складе, и уж затем идут наши расходы, нагрузка в вагоны и железнодорожный тариф… все это вас не касается…

И вдруг представитель, к моему удивлению, сказал, как будто все еще сомневаясь:

— Если это все наши расходы… гм, я могу еще по­низить цену…

— То есть?

— Я могу уступить аппарат по 600 шведских крон…

Я и Фенькеви, оба посмотрели на него с нескрываемым изумлением. Он выдержал наш взгляд и еще раз повторил: "Шестьсот шведских крон"…

note 46Проэкт договора вчерне был готов, оставалось только вставить в него цену и еще кое-какие детали… Мы занялись этим. Однако, мы оба не могли опомнить­ся от изумления. Но цена была вписана в договор, я ясно читал: "600 шведских крон"… И я обратился к представителю с вопросом:

— Теперь, когда дело окончено, позвольте задать вам один вопрос… Ваша фирма известна всему миру, как солидная, серьезная фирма. Вы лично производите на меня впечатление солидного и серьезного коммерсанта… И вот я ничего не понимаю… Запросив 960 крон, вы в конце концов уступаете за 600… это скидка чуть не в сорок процентов… Я не понимаю… неужели же серьезная фирма может так бессовестно запрашивать…

— Я вам скажу всю правду, господин Соломон, — решительно и с волнением в голосе заявил он.

— Да, я запросил, бессовестно запросил… так солид­ные дома и, тем более, с солидными клиентами не поступают, это верно… Но дело в том, что при господи­н Гуковском надо было платить эти… как их… ну, да "фсятки" (взятки)… около сорока процентов… Изви­ните, ведь я вас не знал… (И. И. Фенькеви и сейчас жив и, конечно, — в этом я не сомневаюсь, зная его глубокую порядочность — не от­кажется подтвердить мои слова. — Автор.).