– Не беспокойтесь за брата, – быстро шепнула Флор на ухо басконке. – Они не видели его. Упоминая о человеке, который непременно вернется, я говорила как раз о нем, об Антонио.
Аврора молча поднималась за своими спутницами; бедная девушка была во власти жестокой лихорадки: колени ее подгибались, холодные руки дрожали. Пережитые волнения совсем лишили ее сил, и она чувствовала себя совершенно разбитой.
Смерть с некоторых пор стала казаться ей спасительным избавлением, ибо жизнь все равно бессмысленна, когда протекает в неволе.
Единственная наследница некогда могущественного рода, наделенная благородной и чувствительной душой, она была не в состоянии продолжать борьбу; силы покинули ее, и в ней жило теперь одно лишь чувство признательности.
Обвив руками шею Хасинты, помогавшей ей раздеваться, Аврора прошептала:
– Нас непременно увезут отсюда… Мы еще не добрались до вершины нашей Голгофы[34]… Но пока мы здесь, я хочу от всего сердца поблагодарить вас за все, что вы сделали для нас, поблагодарить вас и вашего брата за преданность бедной девушке, которая ничем не сможет отплатить вам за доброту, разве что поцеловать вас как любимую сестру… Наш провожатый был храбр, у него мужественная и благородная душа… И если, несмотря на все его труды, побег наш не удался, то, значит, Господь не хочет нашего освобождения… Да и суждено ли мне вообще когда-нибудь обрести свободу? Все кончено, кончено навеки, надежды больше нет…
Басконка гордо и решительно вскинула голову.
– Ну уж нет, ничего еще не потеряно, – воскликнула она. – Да, я испугалась, решив, что мой брат погиб… Но он жив, и я здесь, рядом с вами… Кто помешает нам придумать новый план побега? Я готова сама всадить пулю в грудь каждого из тех, кто находится внизу…
Неистовый гнев, охвативший в эту минуту все ее существо, зажег в ее черных блестящих глазах неукротимый огонь, отчего она стала еще прекраснее. От чистого чела молодой женщины веяло отвагой; перед двумя подругами стояла не прежняя Хасинта, но героиня, готовая бороться и побеждать.
В Стране Басков не дают пустых клятв, и как бы безрассудны они ни были, их держат до конца! Хасинта поклялась оберегать и защищать этих страдалиц, которые мучились и любили (последнее обстоятельство оказалось для нее решающим), и не собиралась отступать и складывать оружие.
Донья Крус восторженно смотрела на басконку: в ее преданности не было никакой корысти, никакого расчета, но одно лишь сострадание к несчастной девушке. И цыганка, подобно Авроре, почувствовала, что сердце ее наполняется любовью к новой подруге, рисковавшей ради них не только собственным благополучием, но и спокойствием, а может, и жизнью своих близких. Глаза доньи Крус увлажнились, она обняла гордую басконку.
Подобные чувства были редкостью даже в те далекие времена, а уж нынче и вовсе прочно забыты. Руки девушек соединились, и нежный сестринский поцелуй скрепил торжественный союз, рожденный из доверия, благодарности и дружбы.
Изнуренная лихорадкой Аврора, едва коснувшись головой подушки, погрузилась в глубокий сон.
Трактирщица обернулась к донье Крус:
– Что случилось? Умоляю, хотя бы два слова! Ведь нам уже пора вниз…
Цыганка быстро посвятила ее в подробности их столь удачно начатого и столь бесславно завершившегося путешествия.
– В этом нет ни вашей вины, ни вины моего брата, – задумчиво произнесла Хасинта. – Сама судьба ополчилась против вас… Но ведь для того, чтобы живые стали мертвыми, узники сбросили оковы, а Господь совершил свое правосудие, требуется совсем немного времени… Солнце только что встало… Как знать, что случится, когда оно начнет клониться к закату… А пока отдохните, моя красавица, вы, наверное, устали…
– Нет, – ответила донья Крус, – я не смогу заснуть… Мне бы хотелось побыть с вами: ваше мужество придает мне силы, к тому же я пообещала Пейролю поболтать с ним.
Тихо обменявшись еще несколькими словами, они спустились вниз.
В общей комнате бледный, словно мертвец, Пейроль, усевшись на своем матрасе, расспрашивал троих дворян об их подземной экспедиции; остальные приспешники Гонзага все еще не вернулись.
Монтобер, Таранн и Носе, хотя и были довольны тем, что им удалось схватить и привести беглянок, все больше беспокоились из-за отсутствия Гонзага, ибо никто не знал, куда же он девался. Высказывая различные предположения, они каждый раз задавали себе роковой вопрос:
– Кто был человек, подготовивший побег девушек?
И в их умах возникало единственное имя: Лагардер!
Они уже не сомневались в том, что отважный шевалье находится где-то рядом, и внезапное исчезновение Гонзага только укрепляло их в этой уверенности. Что же до господина де Пейроля, то известие о происшествии с принцем заставило его так побледнеть, что он и впрямь стал походить на покойника, – впрочем, его щеки и прежде не украшал румянец… Как и всем прочим, донье Крус также ничего не было известно о судьбе Филиппа Мантуанского. Между тем цыганка прекрасно понимала, чего именно боятся злодеи, и решила воспользоваться охватившим их страхом, желая не столько извлечь выгоду из создавшегося положения, сколько отомстить за себя и за Аврору.
Мишенью для ее ударов должен был стать alter ego[35] Гонзага, его верный Пейроль…
– Вы бледны, сударь, – спускаясь по лестничным ступенькам, обратилась она к нему. – Неужели сегодня ночью вам так и не удалось выспаться? Но почему бы вам не последовать примеру своего хозяина и не заснуть надолго… может быть, даже навеки?
– Навеки? – чувствуя, что у него пересохло в горле, переспросил фактотум. – Значит, вы знаете, что случилось с принцем? Его убили?
– Все возможно! – холодно ответила цыганка. – Люди вроде господина де Гонзага исчезают редко, разве что после встречи с серьезным противником. А вам не хуже моего известен один человек, с чьей длинной шпагой принц не прочь бы скрестить свой клинок…
Пейроль вытер рукой пот со лба.
– Длинная шпага… – дрожащим голосом повторил он.
– Да, сударь… Но не бойтесь, это не предательское оружие, наносящее удар в спину, как было однажды во рву замка Кейлюс… Это благородная сталь, честно атакующая и разящая… прямо в лоб!
Подобные намеки весьма раздражили Пейроля. Взгляд его, острый, словно кинжал, был устремлен на девушку. Цыганка громко расхохоталась:
– Осторожнее, сударь, не смотрите на меня так сурово… Я всего лишь хотела сказать, что подобный удар мог стать смертельным для вашего хозяина… А это значит, что вы не уберегли его, хотя и могли бы, если бы перестали разыгрывать из себя тюремщика!
Донья Крус твердо решила вволю поиздеваться над Пейролем. Неотступные мысли о тяжких страданиях Авроры лишь усиливали ее желание отомстить за них обеих.
– В ваши годы, – продолжала цыганка, – опасно лазить по веревочной лестнице, да еще ночью, да еще в девичью спальню… Фи! В вашем возрасте не пристало вести себя подобно юному шалопаю. Тем более что старички, возомнившие себя донжуанами, всегда рискуют встретить совсем не тот прием, на который они рассчитывали… Смею предположить, сударь, что теперь у вас надолго пропадет желание докучать девушкам. Не ошибусь, если скажу, что в спешке ваши ослабевшие с возрастом глаза подвели вас. Вы глядели туда, куда намеревались вторгнуться, и просто не заметили, как внизу промелькнула тень человека, уже давно поджидавшего вас… Вот видите, я права, не отпирайтесь, а то ненароком лопнете от злости, и это послужит лучшим доказательством правильности моих рассуждений… Итак, поверьте мне: вас подвела ваша похоть – и этот человек, которого я видела столь же отчетливо, как вижу сейчас вас, проворно подскочил к лестнице и – вы слышите, господа? – заставил господина де Пейроля спуститься на землю кратчайшим путем, минуя ступеньки!
Ярость фактотума была поистине беспредельна.