— Я бы очень хотела этого, Глен, — отвечала Миа, задохнувшись от радости, — но я не могу. Из-за мамы.

— Можно подумать, ты к ней прикована, — недовольно нахмурился он.

— Но ведь ты можешь прийти ко мне, — предложила Миа. — Мама будет рада познакомиться с тобой, и мы вместе пообедаем, а потом ты останешься на ночь, — она поколебалась, продолжая, — я устрою так, что она не узнает.

Они вместе готовили ужин в маленькой уютной кухоньке дома, где Миа родилась и выросла, и в какой-то момент она поймала себя на том, что болтает без умолку. Ведь в последние годы у нее было не так-то много возможностей выговориться. Но она попыталась вести себя как можно сдержаннее, чтобы Глен не ощущал неловкости.

Она рассказала ему о своем отце, который погиб во Вьетнаме, и о тех немногочисленных смутных воспоминаниях о нем, которые у нее сохранились Она рассказала ему про Лауру, какая она чудесная и как она только что поступила в колледж, когда у мамы обнаружили этот ужасный рак, и что, конечно, Миа вполне могла сама взять на себя заботу о маме, не вызывая Лауру домой.

— Ну так где же она сейчас? — попытался спросить Глен, и впервые она увидела в ею глазах вспышку гнева. — Где проводит время твоя чудесная сестра, пока ты сидела возле матери все эти годы?

Но Миа предпочла не замечать его язвительности, с увлечением продолжая повествование о своей жизни.

Они пообедали вместе с матерью, которая просидела за столом целый час, пока не пришлось вернуться в постель из-за ужасного приступа кашля, приведшего в ужас Глена. И все же его тронуло обаяние ее матери, как когда-то многих знавших ее мужчин, и вскоре ему уже не казалось столь уж удивительным, что в свое время Лиз Таннер поражала окружавших изяществом и тонкостью черт, а ее нежные белокурые локоны украшал голубой тюрбан. У нее была по-прежнему милая живая улыбка. Она развлекала Глен забавными историями из ее опыта учительницы начальной школы, и Миа была счастлива, глядя, как хохочет Глен.

Пока Миа помогала матери поудобнее лечь в постель, он отправился на кухню мыть посуду.

— Он замечательный, — прошептала Лиз Таннер, сжимая руку дочери. — А ты уже взрослая женщина. Не позволяй ему уйти теперь домой, если хочешь его, — и с одобрения своей матери Миа открыто и просто ввела Глена в свою спальню, смущенно сообщив ему, что она до сих пор девственна. Было такое ощущение, что он знал об этом раньше, что он ничего другого и не ожидал от двадцатичетырехлетней старой девы. Во всяком случае он не выказал удивления.

— Чему же здесь удивляться, Солнышко? — успокоил он ее. — Разве все эти годы ты могла распоряжаться собой так, как хотела?

Он раздевал ее так, словно впервые видит ее тело и каждый дюйм ее кожи приносит ему новое открытие. Она же так жаждала слиться с ним, так нетерпеливо ждала этого, что он усомнился:

— А ты уверена, что ты девственница! В тебе же нет ни капли смущения.

Он показался ей безупречным, восхитительным любовником. Миа ни минуты не колебалась: да, это оно, это то, чего она ждала всю жизнь и с чем готова остаться навечно. Но только почему-то это не принесло столь же полного удовлетворения Глену. Она удовлетворяла его, но не настолько, чтобы не обращать внимания на недостатки и убытки.

Убытки. Миа взглянула на заголовок напечатанного ею списка, а затем на набросок, сделанный только с Джеффа Кабрио. Она нарисовала все, что смогла, не прося его повернуть как надо голову или приподнять подбородок. Потрудилась она на славу, но для хорошего изображения этого было явно недостаточно. Возможно, ей еще представится новый случай.

— Вы, наверное, живете где-то поблизости? — спросила Миа посетителя.

Он оторвал от карты непонимающий взгляд, но тут же встряхнулся, увидав, что Крис выходит из дверей офиса. Мэр выглядел сегодня утром не лучшим образом. Миа знала, что ночь Крис провел на диване у себя в кабинете. Он был одет, как и вчера, в голубую рубашку, потертые джинсы и легкие сандалии.

— Мистер Кабрио, не так ли? — спросил он, приветственно приподняв руку.

— Кристофер Гарретт! — Пришелец вскочил, широко улыбаясь, и Миа поняла, что он старается спародировать репортеров времен бейсбольной карьеры Криса. — Сочту за честь пожать вашу руку! Не могли бы вы уделить мне пару минут?

Миа проследила взглядом, как двое мужчин скрылись за дверью кабинета, чувствуя, что с уходом Джеффа Кабрио даже сам воздух в приемной стал иным — душным и неподвижным. Она опустила глаза на свой набросок и в тот же миг увидела убытки и потери. Они так ясно просматривались в удрученном выражении глаз, в крепко сжатых челюстях — во всех чертах его лица. И ей захотелось узнать, что же такое он видел и что с ним произошло такое, что наложило на его лицо выражение боли и тревоги.

Несомненно, Джефф Кабрио принадлежал к той породе импозантных, обаятельных людей, в присутствии которых Крис всегда чувствовал себя смешным недотепой, хотя отнюдь не являлся таковым на самом деле.

— Чем могу служить? — спросил он посетителя, сгребая с дивана кучу бумаг, чтобы освободить Джеффу место.

— Вчера вечером я посмотрел выпуск новостей — отвечал тот, усаживаясь. — Я ничего не знал обо всем этом, — и он обвел глазами захламленный кабинет, — про то, что вы занялись политикой. Но зато мне многое известно о тех временах, когда вы были центровым. Вы были бесподобны.

— Спасибо. Вы болели за нашу команду?

— Ну, вообще-то нет. Но классно поданный мяч всегда достоин восхищения. Наверное, вам нелегко было уйти из спорта.

— Ну, я бы не назвал это просто «уйти». Если вы помните, мне в этом изрядно помогли, — и Крис улыбнулся, хотя улыбка вышла кривая. — Что же касается политики — то поверьте мне, я оказался в этом кресле случайно. Просто стараюсь сохранить хоть что-то до новых выборов в ноябре, когда сюда придет человек, знающий, что надо сделать для Долины Роз, — и он скривился от сознания собственного бессилия. — У нашего небольшою города накопилась масса больших проблем.

— Похоже, вам больше всего досталось от засухи, — согласился с ним Джефф.

Крис чуть не пустился в доказательства того, что им действительно приходится хуже других, но сдержался, так как Джефф продолжал безапелляционным тоном:

— Это и послужило причиной моего визита к вам, — сообщил он, — и я знаю, что мое предложение покажется вам эксцентричным, но прошу выслушать меня до конца.

Крис молча ждал.

— Я попал сюда проездом, случайно. До этого я остановился в Сан-Диего, где в отеле напор воды в трубах так низок, что, намылив голову, вы не сможете потом смыть шампунь. Я знал, что вы находитесь в самом центре засухи, но, как оказалось, я не представлял и десятой доли того, как вам приходится туго. Во всяком случае, вчера я упаковал вещи, чтобы рано утром ехать дальше, но тут показали репортаж о пожаре в каньоне, и о вашем доме, и об этих несчастных детях, которых не смогли спасти. — Он содрогнулся. — Я бы не хотел всего этого видеть вообще, но я видел и не могу не обращать внимания. Я потерял сон. Перед моими глазами все еще стоят ужасные черные мешки. И лицо несчастной перепуганной крошки, которая прижималась к своей матери, пока сучка-журналистка размахивала у той перед носом микрофоном.

Крис, улыбнувшись, предостерегающе поднял руку.

— Эта «сучка» — моя бывшая жена.

— О, — произнес Джефф, откинувшись в кресле с выражением удивления, — прошу прощения.

На мгновение Крису захотелось вступиться за Кармен, но он подумал, что не стоит тратить множество слов и объяснений на незнакомого человека.

— Нет проблем, — только и сказал он.

— Как бы то ни было, я уверен, что смог бы помочь вам. Помочь Долине Розы. Как я уже сказал, я всего лишь проездом здесь, но не могу равнодушно уехать, не предложив своих услуг.

— И что вы смогли бы сделать? — скептически спросил его Крис.

На мгновение в кабинете повисла тишина.

— Я могу заставить дождь выпасть на Долину Розы, — ответил наконец Джефф.