Кларенс бросился через улицу наперерез машине. Что-то ударило его в правую ногу. Позади на асфальт со звоном падали стекла, дребезжа, как расстроенное пианино. Кларенс схватил высунувшуюся из автомобиля руку с пистолетом как раз в тот момент, когда он набирал скорость. Он вцепился в руку, черные пальцы разжались, и пистолет выпал, а Кларенс продолжал бежать рядом с машиной, не выпуская руки человека, который теперь орал от боли. Затем задний бампер ударил Кларенса и сбил его с ног. Он упал на бок, перевернулся пару раз и ударился о колесо припаркованной машины. Кларенс с трудом приподнялся и сел, еще не до конца придя в себя. Машина, набрав скорость, завернула за угол. Он увидел, как слева от него кто-то подобрал пистолет.

— Не прикасайтесь к оружию! — приказал Кларенс.

Он поднялся. Двое прохожих нерешительно двинулись дальше, словно испугавшись, или, возможно, они просто сочли, что их помощь здесь не нужна. Кларенс подошел и поднял пистолет, осторожно взяв его за дуло. С тротуара на него во все глаза смотрел подросток. От подъезда дома бежал швейцар:

— Вас зацепило?

Кларенс прихрамывал. Мельком взглянув на швейцара, он узнал его.

— Вы видели номер машины?

— Извините, нет. Поглядите! Поглядите, что они сделали с моей дверью! Эй, вы ранены!

— Кто-нибудь видел номер машины? — спросил Кларенс, потому что вокруг него уже собралась толпа и по обе стороны дороги в домах открывались окна. Все проклинали стрелявших, словно сами пострадали от них, или просто давали выход долго сдерживаемому гневу.

— Хулиганы!

— В номере была буква "Р"! — заявил маленький мальчик.

— Подержанный черный «кадиллак»!

— Черномазые! Цветные! Я видел их!

— Посмотрите на ту дверь! Господи! Что здесь происходит?

— Из ноги идет кровь! — раздался голос того же мальчика.

Кларенс собрался включить свою рацию, но в эту минуту подъехала патрульная машина и, выключив сирену, притормозила у края тротуара. Из нее вышли два офицера и, не заметив поначалу Кларенса, стали расспрашивать стоявших поблизости. Они заговорили с женщиной, которую Кларенс раньше не видел, из ее руки капала кровь. Женщина вытянула вперед раненую руку, сжав запястье. Один из офицеров вернулся к машине и стал передавать сообщение по радио.

У Кларенса кружилась голова. Он потерял свою фуражку и осматривался вокруг, надеясь найти ее. Нигде нет. Похоже, ее стащил мальчишка. Кларенс подошел к офицерам, чтобы отрапортовать о случившемся. Он не знал ни того, ни другого; оказалось, они из Фредерик-Дуглас-парка и района Амстердам, расположенного дальше на восток.

— Вы были на месте происшествия? — спросил офицер Кларенса.

— Да. Черная машина, в ней сидели трое или четверо мужчин. Чернокожие. Пистолет у меня. — Кларенс все еще держал его за кончик дула.

— Вы ранены? — Офицер посмотрел на ступню Кларенса.

Кровь капала из правого ботинка. Офицер помог Кларенсу забраться в патрульную машину. Другой офицер остался дожидаться «скорой», которая приедет за женщиной.

Они прибыли в полицейский участок Кларенса.

— Потерял фуражку? — спросил кто-то. — Что случилось?

Кларенс сел на стул, пока кто-то подворачивал ему штанину.

— Сквозное ранение, — произнес голос.

Кларенс попытался отчитаться о происшествии, назвать время и место, но все лица вокруг него начали расплываться и исчезать, как в конце фильма.

— ...говорят, старый «кадиллак»... Этот офицер взял пистолет... Другой офицер взял на себя руководство...

Кларенс свалился со стула и почувствовал, что, пока он медленно падал, его подхватили руки полицейского. Он сознавал, что лежит на носилках, и чувствовал тошноту. Потом его отвезли в госпиталь и сделали укол в руку.

Кларенс проснулся в постели: в комнате было пять или шесть коек, и на всех лежали люди. Правая нога болела ниже колена. Правое плечо было стянуто бинтами, предплечье поддерживала марлевая повязка. В окно виднелось безоблачно голубое небо. Что сегодня: понедельник или вторник? Часы исчезли. Их не оказалось и на столике рядом с кроватью. Сестра в белом стремительно вошла в палату, оглядываясь, куда бы поставить поднос, который, видимо, был очень тяжелым.

Она сказала, что сейчас половина десятого утра, вторник. Его часы лежат в ящике стола. Плечо? У него перелом ключицы.

— А что с ногой?

— Задета мышца, но кость цела. Вам повезло. От ее улыбки Кларенсу почему-то стало неприятно.

Он задремал. Потом опять пришла сестра и сказала:

— Ваша мать здесь.

Мама робко вошла в комнату, поначалу не увидев его. Кларенс поднял левую руку. Губы матери округлились, как будто она хотела воскликнуть: «О!», и она на цыпочках направилась к нему. Она принесла три апельсина в целлофановом пакете.

Сестра поставила для нее стул и удалилась.

— Клари, дорогой, тебе больно?

— Нет, кажется, мне вкололи обезболивающее. В любом случае ничего серьезного.

— Сестра сказала, что ты пробудешь здесь несколько дней, но к работе приступишь в лучшем случае через три недели. Что случилось, Клари? Или ты не хочешь рассказывать?

Мать почему-то держала его за левую руку, хотя сидела по правую сторону кровати.

— Ехала машина. Те, кто в ней, открыли стрельбу. Стреляли по стеклянным дверям в парадных. Я не заметил номера машины, но отобрал оружие, насколько помню.

— Слава богу, Клари, что пуля не попала в грудь! — Мать говорила шепотом, боясь помешать другим больным, лежавшим в палате. — Ральф зайдет навестить тебя в половине седьмого.

— Что это за госпиталь?

— Это в Амстердаме, на Сто четырнадцатой улице. Больница Святого Луки.

Кларенс думал о Мэрилин. Она предстала перед ним в легкой дымке абрикосового цвета. Он видел движение ее губ, она не сердилась и не веселилась, но пыталась что-то объяснить ему. Мать положила апельсины на стол так осторожно, будто это были яйца. Сказала, что в больницах редко дают свежие фрукты и овощи.

— Ты переедешь к нам, Клари, и побудешь у нас... Офицер, который звонил нам, сказал, что ты вел себя очень смело. Кажется, сестра подает мне знак, что пора уходить. Не забудь, что придет Ральф. Скажи ему, что я вернусь и встречусь с ним здесь, около семи.

— Мам, сделаешь кое-что для меня?

— Конечно, дорогой.

Он подумал о Рейнолдсах. Сообщить Рейнолдсам, где он. Но это будет выглядеть так, будто он требует к себе внимания. Мама даже не знакома с Рейнолдсами.

— Да нет, ладно.

— Нет, скажи мне, Клари. Мэрилин? Она знает, что ты здесь?

— Я не то хотел сказать.

Мать удивленно посмотрела на него, поцеловала в щеку и ушла.

Какие бы успокоительные ему ни давали, их действие, конечно, сказывалось. Кларенс мало-помалу осознавал, что около кровати сидит отец, он слышал его звонкий ясный голос, видел улыбку, которая становилась все яснее, как улыбка Чеширского кота.

— ...как только что сказала мне твоя мать. Что ж, могло быть хуже... проведешь пару недель у нас, Клари, старина, отдохнешь немного...

Кларенс приподнялся на подушке, пытаясь проснуться, и тут же ощутил острую боль в плече.

— Извини. Я, кажется, не могу проснуться. — Почему все его мысли в беспорядке вертелись вокруг Мэрилин, Эда, Греты, но только не родителей?

— ...думаю, тебе надо поспать. Не пытайся побороть сон. Увидимся, Клари. Поправляйся, сынок.

Кларенс заснул и проснулся, когда было темно, только из-под двери в коридор пробивалась полоска неестественно синего света. Ему хотелось в туалет, но вставать не разрешали, а он стеснялся попросить утку. «Я неудачник, — подумал Кларенс. — Я потерял Мэрилин, ничего не стою как полицейский, и что думают обо мне Рейнолдсы? Мне не удалось спасти их собаку или хотя бы деньги, которые они заплатили за собаку. И Мэрилин ненавидит меня за то, что я взвалил на ее плечи такой груз. Я совершил ошибку, убив человека. И теперь я должен убить себя». Тело Кларенса напряглось при этой мысли, но он не обращал внимания на боль. Он сжал зубы. Убить себя казалось достойным и закономерным выходом из сложившейся ситуации. Тогда он не будет больше совершать ошибки и многих людей избавит от хлопот.