Но пока приходилось ходить в школу в своем Тале. Впрочем, жизнь Арнольда уже без остатка принадлежала Грацу. Если он опаздывал на автобус из Таля в Грац, то ловил проходящую машину. Каждый вечер в пять часов, к открытию клуба, он уже был там – весь в ожидании, постукивая в дверь с мольбой: «Пустите меня, пустите. Я не могу ждать. Я должен тренироваться». И поздно вечером, оказавшись перед выбором, то ли завершить комплекс упражнений, то ли успеть на автобус. Арнольд всегда выбирал первое, а затем шел домой четыре мили пешком, Карл Кайнрат, культурист-чемпион, который тренировал его, рассказывал: «Мы все знали, что стены могут обрушиться, но Арнольд все равно продолжит занятия». По словам Чернчика, Арнольд даже как-то признался: «Если вы велите мне съесть килограмм дерьма, чтобы оно превратилось в мышцы, я съем его». По субботам и воскресеньям атлетический клуб не работал, но вскоре после того, как Арнольд начал тренировки, Марнул, приехав в клуб, обнаружил однажды разбитое стекло. В конце концов Арнольд сознался. Он хотел тренироваться семь дней в неделю и, чтобы добиться своей цели. Раздобыл стремянку, залез на стену, разбил окно, и пролез в помещение. Марнул рассердился, но не смог ничего сказать этому охваченному страстью к культуризму парню. Лишить Арнольда тренировок было бы равносильно тому, что остановить ему дыхание. Густав научил Арнольда преодолевать боль и неустанно двигаться вперед. Холодные зимние вечера проходили в беспрерывных тренировках. Однажды вечером, закончив упражнения, весь вымотанный, Арнольд поглядел на свои руки и обнаружил, что ледяные поручни сорвали ему кожу с ладоней. Самоотдача спортсмена была абсолютной, непоколебимой и героической. Он чувствовал себя миссионером в попытке обратить тело в совершенное произведение искусства чего так страстно желал. Кроме тренировок, ничего теперь не имело для него ни малейшего значения – ни школа, ни друзья, ни девушки, ни родители,– абсолютно ничто. Пытаться заговорить с Арнольдом во время тренировок было бесполезно. Позже, однако, когда его уверенность в себе возросла, а другие культуристы свыклись с несносным характером Арнольда и привычкой подкалывать их, он стал находить с ними общий язык, отпуская колкие и веселые шуточки. Временами они смеялись так, что прекращали тренировку, в то время как Арнольд, к собственному удовлетворению, продолжал ее. Для него стало обычным играть в компании роль шута, привлекая к себе внимание и одновременно нейтрализуя любого противника, представлявшего какую бы то ни было угрозу его дальнейшей карьере. Вскоре Марнул перестал быть единственным наставником Арнольда, Сэмми Адиа Саад, известный культурист занимавшийся в Граце, стал тоже давать ему советы. его примеру последовал Гельмут Кнаур, еще один культурист, служивший раньше в британских военно-воздушных силах и обучивший Арнольда нескольким словам на английском языке. Затем возник Альфред Герстль, местный политик, чей сын Карл был ровесником Арнольда. У Герстля была в Граце просторная квартира, и вскоре он предложил Арнольду использовать ее для тренировок в те дни, когда клуб закрыт. Альфред Герстль был, вероятно, первым евреем, которого повстречал Арнольд, и несмотря на то, что отец вступил когда-то в нацистскую партию, Арнольд сразу же проникся к нему самыми теплыми чувствами. Вскоре он для него стал как бы вторым отцом. Хотя Арнольд к тому времени переоборудовал подвал своего дома в Тале в некое подобие гимнастического зала, тренировки у Герстля часто заканчивались приглашением к обеду, и Арнольд быстро обнаружил, что ему куда интереснее провести вечер с Альфредом и его семьей, слушая музыку и разговаривая о культуризме, нежели возвращаться домой к Аурелии и Густаву.

Родители Арнольда по-прежнему не одобряли занятия сына, особенно теперь, когда он стал жить своей жизнью. Густав, вероятно, был недоволен тем, что Арнольд занял лишь шестое место в чемпионате по кэрлингу 1962 года. Аурелия же, глубоко религиозная женщина, больше переживала то, что сын перестал ходить в церковь. Гельмут Кнаур дал Арнольду книгу «Pfaffenspiegel» (Священик в зеркале (нем.)), про которую тот позже говорил, что она рисует ''ужасные" образы церковников, Арнольд объявил родителям, что он больше не верит в Бога и на церковь у него нет времени. И вряд ли можно считать, что эта его позиция коренным образом изменилась к 1981 году. Несмотря на то, что Арнольд очень серьезно относился к браку с Марией Шрайвер, был первым кандидатом на роль ее мужа и знал о католической семье Кеннеди как глубоко религиозной, он все же как-то обронил, что ходит в церковь по воскресеньям, да и то, если «вспомнит» об этом. Густав всегда стремился принизить Арнольда. Теперь же Арнольд нанес ему ответный удар, поднимаясь все выше и морально, и физически. В то время, как его сын становился все мужественнее и мощнее, Густав, казалось, терял в осанке и в фигуре. Весной 1962 года он был переведен из Таля в полицейский участок Раабе, на окраину Граца. Перевод был вызван дисциплинарным проступком: Густав напился и начал в автобусе приставать к женщине. В довершение всего, его любимчик Мейнард открыто бросил ему вызов, уйдя без разрешения из школы и поступив на работу в электронную фирму. А Арнольд проводил большую часть своего времени, тренируясь, общаясь с Альфредом Герстлем или в третий раз отправляясь в кино на очередной фильм с Рэгом Парком. Густава беспокоил фанатизм Арнольда и его жажда победы – жажда, которую он сам в нем воспитал. Истина состояла в том, что Густав своими собственными руками создал, в известном смысле, Франкенштейна, чудовище, которое вышло теперь из-под его контроля. Чтобы исправить положение, он стал внушать Арнолъду, что тот никогда ничего не добьется и, как бы к тому ни стремился, не будет победителем в чемпионатах культуристов. А когда и это не смогло отвлечь Арнольда от тренировок, пригрозил направить его к психиатру. Однако он никогда не претворил в жизнь свою угрозу. Хотя многие утверждали, что кулътуризм – это не что иное как нарциссический конкурс красоты среди мужчин, Густав сам занимавшийся поднятием тяжестей, определенно не принадлежал к их числу. Он мог высказать угрозу, чтобы ублажить Аурелию, или из ревности и опасений, что сын превзойдет его как мужчина. Или побудительным мотивом могла стать альтруистическая родительская обеспокоенность манией величия Арнольда. Как бы то ни было, психиатры выдвинули теорию, объясняющую притягательность культуризма и сладкую песнь сирен, которой этот вид спорта завлекал своих наиболее рьяных последователей, Д-р Морис Уайт, британский психиатр, исследуя некоторых культуристов, охваченных необоримым желанием становиться все мощнее и сильнее, утверждает, что хотя «многие люди занимаются культуризмом по приемлемым мотивам, существуют и другие, желающие, чтобы ими восхищались, уважали и боялись. Но,– продолжает Уайт,– под панцирем из мышц у них нет ничего, кроме пустоты и отсутствия всякой созидательной энергии». Британский профессор Лори Тейлор отмечает: «Я всегда считал и считаю, что культурист подобен увлеченному онанисту, который педантично планирует этапы собственного оргазма. В данном случае мы имеем ту же прилежную сосредоточенность на своем теле, ту же четкость, ту же граничащую с клаустрофобией заботу о самом себе, то же удовлетворение от каждой мельчайшей детали процесса. Зеркало для культуриста – ключевая опора в занятиях нарциссизмом... Культурист отличается тем, что благодаря нагрузкам, методике тренировок, диете и лекарствам может частично воплотить в жизнь свои фантазии. Он может превратить себя из слабака, весящего девяносто восемь фунтов, в Железного Человека».