Тут был отдан приказ - воинам Тайра и Минамото стать боевым заслоном у дворца во главе всех четырёх сторон, дабы преградить путь монахам. Князь Сигэмори Тайра во главе трёх тысяч всадников защищал восточную сторону ворота Ясного Солнца, Приветствия Мудрости и Ворота Благоухания. Его младшие братья Мунэмори, Томомори и Сигэхира вместе с дядьями Ёримори, Норимори и Цунэмори держали оборону с юга и запада. От дома Минамото призван был Ёримаса, служивший в дворцовой страже, вместе с родичами Хабуку и его сыном Садзуку, отпрысками боковой ветви Минамото из местности Ватанабэ. Во главе малочисленного отряда всего в триста с небольшим всадников встали они с северной стороны, у Швейной палаты130. Войска здесь было мало, а место обширно, так что воины растянулись цепочкой далеко друг от друга; порвать столь скудную оборону, казалось, не составит труда.

Увидев, что силы Ёримасы невелики, монахи вознамерились внести ковчеги через северные ворота. Но Ёримаса был человеком мудрым. Он спешился, снял с головы шлем и почтительно склонился перед ковчегами; так же поступили все его воины. Затем Ёримаса отправил к монахам посланца - одного из воинов Ватанабэ, по имени Тонау.

В тот день Тонау надел поверх светло-зелёного боевого кафтана желтый панцирь с узором из мелких цветочков сакуры; на рукояти и гарде его меча блестела насечка из красной меди, стрелы в колчане были увенчаны белыми орлиными перьями, а под мышкой он держал красный лакированный лук. Сняв шлем, Тонау преклонил колени перед ковчегом.

- Послание к святым отцам от благородного Ёримасы! - провозгласил Тонау и передал:

"Нынешняя жалоба Святой Горы обоснована и бесспорна. Человек посторонний, я и то сожалею, что решение по вашей жалобе задержалось. Ваше желание войти во дворец с ковчегом мне тоже понятно. Но вы видите - войска у меня мало. Если мы откроем ворота и пропустим вас, чтобы вы прошли во дворец без помехи, это не послужит вашей славе в грядущем, ибо назавтра даже малые дети в столице поднимут вас насмех, называя трусами. Если вы внесёте ковчег - значит, станете ослушниками, нарушите августейшую волю; если мы преградим вам путь - боги Святой Горы, которых мы издавна почитаем, отвернутся от нас и путь воина будет нам заказан навеки... Любой выбор представляется мне прискорбным! А с восточной стороны ворота обороняет князь Сигэмори, у него могучее войско. По моему разумению, подобает вам пробиваться через те ворота!"

Так передал Тонау; и, услышав его слова, монахи на мгновенье заколебались.

Многие из числа молодых монахов закричали:

- Что за нелепые доводы! Вносите ковчеги через эти ворота, и дело с концом!

Но тут выступил вперед Гоун, старый монах, первый умник и самый учёный из всех монахов Святой Горы.

- Сказано справедливо! - произнёс он. - Раз мы взяли с собой ковчеги, дабы подкрепить нашу просьбу, значит, славу в веках можно заслужить, только пробившись с боем, одолев могучее войско! Ёримаса - прямой потомок Цунэмото131, основателя рода Минамото, он прославленный воин, ни разу не ведавший поражения. Но не только воинской доблестью он известен - он и стихотворец прекрасный! Однажды, когда император Коноэ ещё сидел на троне, во дворце происходило поэтическое состязание, и государь задал тему: "Дерево в дальних горах". Все затруднялись сразу сложить стихи, а Ёримаса без малейшей заминки, тотчас произнес знаменитую танка: Распознает ли взор

деревья, чьи ветви сокрыли

горный склон вдалеке?

Только вишня порою весенней

всех соседей затмит цветами...

Государь был восхищён. Так неужели мы опозорим сейчас человека столь утончённой души? Несите ковчеги в другое место! - так рассудил Гоун, и сотни монахов - и в передних рядах, и в дальних - все согласились: "Правильно! Верно!"

Затем монахи, неся впереди ковчеги, попытались пробиться во дворец с восточной стороны, через Ворота Приветствия Мудрости. А там дело тотчас обернулось бесчинством и святотатством, ибо самураи стали стрелять по толпе из луков. Десятки стрел вонзились в ковчег храма Дзюдзэндзи. Убито было много послушников, служек, много монахов ранено. Казалось, стоны и вопли доносятся до небесной обители бога Брахмы, а в земной глубине в страхе содрогнулись боги-хранители преисподней. Разбитые наголову, монахи побросали ковчеги у ворот и ни с чем возвратились к себе на Гору.

Примечание

1. В начальных поэтических строчках "Повести о доме Тайра" излагаются два сюжета из жития Шакья-Муни (санскр., букв.: "Святой из рода Шакьев"; земное воплощение Будды). В первом из них речь идет о буддийском монастыре Гион (санскр. Джэтавана-вихара), построенном на юге Индии богачом Судатта, прозванным Анатха-пиндада (санкскр. "подающий бесприютным"), ревностным последователем Будды. В монастыре имелся Павильон Непостоянства - лазарет для больных и престарелых монахов. В час кончины кого-либо из обитателей Павильона колокола, висевшие по четырем углам кровли, начинали звонить сами собой, выговаривая слова буддийской молитвы: "Всё в мире непостоянно, всё цветущее неизбежно увянет..." и т.д. (в санскр. подлиннике - стихотворение "гатха").

Второй эпизод описан в "Нирвана-сутре", одной из канонических скрижалей буддизма, и рисует смерть Шакья-Муни, т.е. его переход в нирвану; как только дыхание смертного Будды прервалось, четыре пары деревьев сяра (санскр. "сала" - тиковое дерево) склонилось над его ложем, скорбя о том, что Будда покинул земную юдоль, и окраска их листвы и цветов мгновенно изменилась - они увяли.

Оба сюжета призваны в образной форме иллюстрировать одну из главных идей буддизма - быстротечность и непостоянство всего сущего. В средневековой Японии обе притчи были широко известны и не нуждались в более подробном их изложении. В дальнейшем же начальные строчки "Повести" нередко воспринимались как своеобразный эпиграф ко всему эпосу, интерпретирующий его содержание в духе буддийского мировоззрения.

2. Чжао Гао - евнух первого циньского императора Ши-хуана (годы правления - 246-210 гг. до н.э.), вынудивший совершить самоубийство Второго циньского императора - Эрши-хуана, за что сам поплатился жизнью. Историческая традиция рисует его интриганом и коварным злодеем.