И Гио решила, что раз уж она пришла, нужно исполнять приказание. Сдержав слёзы, она запела: Хотокэ, сам Будда, почивший в нирване,

Был некогда смертным в обличье земном

И мы по скончании буддами станем,

Бессмертными буддами в мире ином.

Заложена в каждом благого частица,

Великого Будды священная суть,

Но участь живущих - разлукой томиться.

Что пользы стремиться былое вернуть?

Так пропела она сквозь слёзы два раза кряду, и все, кто был в покоях, знатные отпрыски рода Тайра, придворные, вассалы и самураи - все были до слёз растроганы её пением. Правитель-инок тоже остался весьма доволен.

- Прекрасная песня! - сказал он.- Хотелось бы поглядеть и на твою пляску, да сегодня мне недосуг. Отныне приходи к нам почаще, без приглашения, пой песни, пляши и развлекай Хотокэ!

Ни слова не промолвила в ответ Гио и удалилась, сдерживая рыдания.

- O горе, я решилась поехать туда, дабы не ослушаться материнского приказания, но я не в силах ещё раз пережить подобную муку! А ведь пока я живу в столице, мне придётся снова пройти через это горькое испытание! Лучше утопиться, вот теперь моё единственное желание! - сказала она, и тогда её сестра Гинё воскликнула:

- Если старшая сестрица утопится, я умру с нею вместе!

Услышав эти слова, мать их Тодзи, вне себя от горя, опять принялась со слезами уговаривать Гио:

- Поистине, ты права, у тебя и впрямь есть причина горевать и роптать. Могла ли я думать, что всё это так обернется! Теперь я горько жалею, что советовала тебе поехать в усадьбу! Но ты слышишь, младшая сестра говорит, что тоже утопится, если ты лишишь себя жизни... Если не будет на свете обеих моих дочерей, зачем тогда жить немощной старой матери? Я тоже хочу умереть вместе с вами! Стало быть, ты обрекаешь на смерть родную мать, а это самый тяжёлый грех - ведь час мой ещё не пробил!.. Помни, здешний мир - лишь временный наш приют; не так уж страшен земной позор! Куда страшнее уготовить себе вечный мрак в беспредельной грядущей жизни, - сердце сжимается при мысли об этом! Какие бы горести ни выпали на нашу долю в сей жизни, это не должно нас заботить; но блуждать по скорбной стезе страдания в том, вечном, мире - вот чего нам должно страшиться!

- Твоя правда, я совершила бы смертный грех, покончив с собою! - осушив слёзы, отвечала матери Гио. - А раз так, отбросим мысли о смерти! Но если я останусь в столице, мне опять придётся изведать горькую муку. Давайте же удалимся прочь из столицы! - И на двадцать первом году от роду Гио постриглась в монахини и поселилась в хижине, сплетённой из сучьев, в глухом горном селении, далеко в местности Сага, вознося там молитвы Будде.

Её сестра Гинё тоже сказала:

- Ведь я поклялась умереть вместе с сестрицей, если она покончит с собою. Теперь же, когда она удалилась от мира, я и подавно с ней не расстанусь.

Девятнадцати лет от роду облеклась она в черную ризу схимницы и, уйдя от мира вместе с сестрою, молилась о будущей жизни. Печально и прекрасно то было!

Тогда промолвила мать их Тодзи:

- Если мир так устроен, что юные девушки уходят в монахини, зачем же их престарелой и слабой матери беречь свои седины? - И сорока пяти лет от роду она приняла постриг, обрила голову и вместе с обеими дочерьми всеми помыслами предалась Будде, молясь о грядущей жизни. Вот миновала весна,

да и лето уже на исходе.

Ветер прохладный подул,

об осенней напомнив погоде.

Время Ткачихе-звезде

с Волопасом воссоединиться55

Время желанья писать

на летучем листке шелковицы.

Волны Небесной реки

для такого листка не преграда

Станет веслом рулевым,

и другого Ткачихе не надо...

К западу солнце спешит

и за Чёрной горою садится.

Путь его скорбно следят

в одеяниях ветхих черницы.

"Там, где гряду облаков

озаряет закат, догорая,

Нас ожидает она,

благостыня заветного рая.

Радости Чистой Земли

мы познаем в рождении новом,

Чужды соблазнам мирским

и греховным телесным оковам..."

Но от деяний своих

не уйти - и порою вечерней

Слёзы монахини льют

о погрязших в пороке и скверне.

С наступлением ночи, заперев бамбуковую калитку, мать и дочери возносили молитву Будде при свете тусклой лампады, как вдруг кто-то тихо постучал в дверь.

Монахини испугались.

- О горе, не иначе как злой дух Мара56 хочет помешать нашим смиренным молитвам! Кто навестит нас глубокой ночью в этой хижине, сплетённой из веток, в глухом горном селении, куда и днём-то никогда никто не заходит? Эту тоненькую дверцу легко сломать, даже если мы её не откроем... Ничего другого не остаётся, как отворить дверь и впустить пришельца. Пусть он не пощадит нас, пусть лишит жизни - что ж, умрём, непрерывно взывая к будде Амиде, на которого мы возлагаем все упования, крепко веря в его священный обет!57 Если же, услышав наши молитвы, явился за нами святой посланник, он возьмёт нас с собой в Чистую Землю... Скрепимся же духом и усерднее возгласим святые молитвы! Так, ободряя друг друга, они отворили дверь, и что же? - то был не демон, в дверях стояла Хотокэ!

- Кого я вижу? Предо мной госпожа Хотокэ! Сон это или явь? - воскликнула Гио.

И Хотокэ, утерев слёзы, ответила:

- Если я расскажу вам всё без утайки, боюсь, вы не поверите мне, подумаете, будто я лгу, будто всё это я только сейчас придумала; но и молчать я не в силах, ибо не хочу, чтобы вы считали, будто мне неведомы долг и чувство! Поведаю же обо всём по порядку... Всё началось с моего непрошеного прихода в усадьбу князя, когда меня чуть было не прогнали и возвратили лишь потому, что вы замолвили за меня словечко. А я, вместо благодарности, осталась в усадьбе, - увы, беззащитная женщина, я осталась там против собственной воли! О, как я страдала! Потом, когда вас снова призвали и вы пели нам песни, стыд и раскаяние с новой силой жгли мою душу, а уж радости или веселья я не ведала и подавно. "Когда-нибудь и меня ждет такая же участь!" - думала я. Мне вспоминалась надпись, оставленная вами на бумажной перегородке, слова, что вы начертали: "...не дольше осенних морозов продержится летняя зелень!" Истинно так! - думала я. - Но с тех пор вы куда-то исчезли, и я не знала, где вас искать. Когда же мне рассказали, что, приняв постриг, вы поселились все вместе в глухом, далёком селении, меня охватила беспредельная зависть! Я непрерывно молила Правителя-инока отпустить меня, но он по-прежнему был глух к моим просьбам. И тут глубокие раздумья нахлынули на меня. Я думала: весь блеск, вся слава в этом суетном мире - лишь краткий миг, мимолётное сновидение! К чему все радости, к чему успех и богатство?.. В кои-то веки мне выпало счастье родиться на свет человеком, приобщиться к учению Будды, - а ведь это редкостная удача! Погрузившись в пучину смерти, нелегко, ох, нелегко будет снова сподобиться такого же счастья, как бы долго ни продолжалось круговращение жизни и смерти, сколько бы раз ни довелось умирать и снова рождаться!58 Молодость быстротечна, на неё нельзя полагаться! В нашем мире всё непрочно, всё зыбко, - мы не знаем, кто раньше сойдёт в могилу, юноша или старец... Здесь всё мимолётно - не успеешь перевести дыхание, а уж вот он наступает твой смертный час... Век наш короче жизни мотылька-однодневки, быстротечнее блеска молнии в небе! Горе тому, кто, опьянённый недолгой радостью жизни, не помышляет о том, что ждёт его после смерти!.. Вот с какой мыслью нынче утром я тайно покинула княжескую усадьбу и пришла к вам уже в новом обличье! - С этими словами Хотокэ сбросила с головы покрывало, и Гио увидела, что Хотокэ уже постриглась.