Тут виски кончился. Трехглазый Пахирту дал моему рабу те десять сиклей, что заработал на операции по поводу ранения моего астрального желудка и левого легкого, и велел купить еще. Мурзик с готовностью побежал.

Пока его не было, мы скучали. Разговор клеился плохо. Вскоре Мурзик вернулся. Принес дешевое пиво, воблу и сдачу в пять сиклей и три лепты. На стол выложил. Сикли хрустнули, лепты звякнули, пиво в бутылках стукнуло, а вобла прошуршала.

Мы открыли пиво и смешали его с виски. Пахирту рассказывал один случай из своей практики за другим. Некоторые были смешные. Я, в свою очередь, пригласил его посетить нашу фирму "Энкиду прорицейшн". Узнав, что мы с ним не просто братья, но коллеги, Пахирту разрыдался и полез обниматься. Я приник к его груди. Пахирту закрыл глаза. Слезы текли у него из-под век. Третий глаз помаргивал куриным веком и растерянно озирался по сторонам.

Мурзик набрался исключительно быстро и ушел блевать на газон, чтоб не поганить господский паркет, как он потом объяснил.

Мы засиделись у белого мага до темноты. Потом взяли рикшу и погрузили меня в плетеную корзину. Мурзик побежал следом. Несколько раз он падал и жалобно кричал из темноты, чтобы его подождали.

На следующий день я не пошел на работу. Лежал на диване, отходил. Грезил. Лоб себе щупал - может, и у меня третий глаз откроется. Ицхак, забежавший проведать меня в обеденный перерыв, сказал, что логичнее было бы предположить наличие третьего глаза у меня в жопе.

Мурзик подал гренки в кефире. Я с отвращением съел. Мурзик обтер мой подбородок, залитый кефиром, переодел рубашку, которую я тоже запачкал, пока кушал, и ушел на кухню - мыть посуду.

Я откинулся на диване. Позвал Мурзика. Приказал включить телевизор. По телевизору шла всякая муть. Несколько минут Мурзик переключал с программы на программу. У нашего телевизора есть и дистанционное управление, но Мурзик ему не доверял. Боялся, что телевизор от этого взорвется. Ему кто-то на строительстве железной дороги рассказывал, что был такой случай.

Потом я велел выключить телевизор и убираться. Мурзик ушел.

...Может, бабу? Или нет, не надо бабу. Какая баба, себя бы в рамках туловища удержать, наружу не вывернуться...

...Так все-таки что со мной случилось? Гад ли космическую энергию мне перекрыл, астральные ли паскуды тело мое искромсали? Может, это все от плохого питания?..

Тут в дверь позвонили. Мурзик не слышал. У него в кухне вода шумела.

- Мурзик! - крикнул я. - Мур-зик!

Он прибежал - руки мокрые, в мыле.

- В дверь звонят.

Мурзик открыл. Кто-то, не переступая порога, заговорил. Мурзик вполголоса ответил. Там поговорили еще. Мурзик ответил громче:

- Да не надо мне! Ну вас, в самом деле...

И захлопнул дверь.

- Мурзик! - капризничая, прокричал я с дивана. Когда он вошел и встал в дверях, спросил: - Кто приходил? Опять дворник? Ты что, снова мусор в окно вытряхивал? А? До помойки дойти лень? Смотри у меня...

- Да нет, - нехотя ответил Мурзик. И отвел глаза. Он был заметно смущен. - Это эти... из профсоюза.

- Из какого еще профсоюза?

- Ну, из профсоюза "Спартак", - пояснил Мурзик. - Это профсоюз такой рабский есть. Каждый месяц вноси в ихнюю кассу одну лепту. На выкуп, то есть. Когда подходит твой черед, тебя выкупают на профсоюзные деньги. Свободным, то есть, делают.

- Никогда не слышал.

- А зачем вам о таком слышать, господин? - удивился Мурзик. - Вы человек благородный и знатный. Вам рабский профсоюз как, извините, не пришей кобыле хвост...

- Ну, - зловеще поинтересовался я, - и почему ты им сказал, что тебе не надо? Ты что, Мурзик, никак, на волю не хочешь?

- Так... а что мне на воле делать? На ту же шпалоукладку наниматься? В гробу я эту шпалоукладку видел... Лучше я за вами ходить буду. Всё в тепле да в ласке... Да и про этих, профсоюзных-то, про спартаковцев, на руднике знаете, что рассказывали?

Я улегся поудобнее. Мне было муторно и скучно. Так скучно, что даже мурзиковы каторжные россказни сгодятся.

Мурзик сбегал на кухню, выключил воду. Принес мне кофе. Хоть это делать научился - кофе варить. Впрочем, что тут уметь - ткни пальцем в кофеварку, а потом догадайся выключить ее, вот и вся наука.

Я взял кофе и начал пить. Как всегда, мой раб навалил полчашки сахару. Никак не может отделаться от привычки мгновенно пожирать без остатка сразу все, до чего только руки дотянулись.

- Ну вот, - начал Мурзик. - Был у нас такой забойщик во второй смене. Звали его Зверь-Силим. Прозвание у него такое было. Зверь. Этот Силим и рассказывал, как связался на свою голову со спартаковцами. Ну, как сегодня: явились и предлагают - вноси, мил-человек, по лепте в месяц. Кассу соберем. Через два года настанет твой черед, всем миром из рабства выкупим. Вызволим, значит. Чем профсоюз, мол, хорош? Все взносы одинаковые. А цены-то на рабов разные. Если на кого не хватает - из кассы добавят. И эта... юридическая поддержка... Ну, платит Селим, платит... Честно по лепте в месяц отдает...

- А где он деньги брал, твой Силим? - перебил я.

- А где придется, - пояснил мой раб. - Когда заработает по мелочи, а когда и сопрет... Ну вот. Проходит два года - профсоюзных ни слуху ни духу. Силим ждет-пождет, а их и не видать. Что такое? Стал искать. А их и нету. Сбежали. Утекли и кассу с собой унесли. Вот ведь... Силима вскоре после этого на воровстве поймали и продали. На наш рудник и продали. Вот дробит Силим камень, дробит, а сам мечтает, как спартаковцев этих повстречает и что он с ними сделает. А у него уж чахотка начиналась. Кровью харкать стал. Кровью харкает, бывало, всю породу заплюет, а сам ярится. И вот...

- Свари еще кофе, - перебил я.

Мурзик резво сбегал на кухню и вскоре вернулся с новой чашкой кофе. Я отпил два глотка.

- Забери. Не хочу больше.

Мурзик забрал у меня чашку. Глядел куда-то невидящими глазами. Вспоминал. Машинально отпил мой кофе.

- Ну вот, значит, а тут пригоняют как раз новый этап, человек десять, все свеженькие, толстенькие, кругленькие... В шахте оно как? Помашешь, значит, кайлом с полгодика - либо подыхаешь насовсем, либо жилистый такой делаешься. А эти еще гладкие были. Их кнутом ударишь - кровь пойдет. А у нас уж шкуры такие дубленые, что и кровь не проступает, бей не бей... Силим-Зверь лежит на отвалах, кашлем давится. И вдруг - аж глаза у него засветились. Узнал! А тот, профсоюзный-то, Силима не признал. Беспечально рядом плюхнулся. Поротую задницу потирает. Силим ему и говорит грозно так: "Помнишь меня?" Тот: "Чаво?" Силим поднялся. "А вот чаво!" И все припомнил. И про одну лепту в месяц, и про то, что через два года никто выкупать его не явился...