Ицхак ударом ноги своротил у Мурзика таз, едва не выбив ему при этом зубы. Таз опрокинулся, вода разлилась.
- Прибери, - сказал я, поднимая ноги в чистых носках, чтобы не замочились. И когда Мурзик вышел за тряпкой, повернулся к Ицхаку: Гуманист хренов! Да этот беглый каторжник спит и видит, как мы с тобой... и все свободные вавилонские налогоплательщики...
Мурзик вернулся с тряпкой и принялся гонять воду. Ицхак еще некоторое время горевал по поводу своих отношений с Луринду, а потом заинтересовался путешествиями в прошлые жизни. Спросил меня, был ли я уже в прошлом. Я сказал, что был и собираюсь еще.
Мурзик на мгновение замер, а потом как бы между прочим вставил:
- А вот у меня там такой друг остался... сотник...
И пошло-поехало. Остановить Мурзика было невозможно. Он сидел на корточках с грязной тряпкой в руках и захлебываясь рассказывал о своем сотнике.
...Как они в составе тысячи вошли в Вавилон. Встречал их Город цветами и кликами радости. Медленно ехали по лазоревой дороге к храму Инанны. И проплывали на изразцовых стенах, чередуясь, воины в долгополых одеяниях, с копьями в руках, с заплетенными в косички бородами, и тучные черные быки с отогнутыми назад рогами. И сказал десятнику сотник: "Знавал я тут одну харчевню за Харранскими воротами - ох, и знатная же это была харчевня, сынок!" И повернули коней, улучив миг, и поехали в ту харчевню.
И встретила их пригожая харчевница, телом дородная, ликом приветливая. Руками всплеснула, на шее у сотника повисла, да и десятника приветила. И угостила их кашей. Отменная была каша, домашняя, сытная, из настоящей пшеницы, зернышко к зернышку. Отведали с наслаждением. Как домой вернулись.
А пригожая харчевница за руку мальца вывела и сотнику на колени посадила: твой, говорит. Сотник на мальца поглядел - тому уже седьмой годок пошел - и заплакал...
...А то еще поехали как-то они с сотником в одну деревню. Там девка жила - петь искусница. Навезли ей подарков разных. Девка эта при храме числилась, храмовая рабыня, только не из тех, что для утехи паломников, а простая, для работ. Она в поле работала, а поле храмовое было, вот как. Ну, откупили они у надсмотрщиков время девкино, отвели ее на берег канала, какой для орошения нарочно прокопан был, и дали хлеба с медом, а еще - две цветные ленты с золотой ниткой, вплетенной узором. И петь попросили.
Ох, как она пела! Заливалась птахой. И не было такой песни, какой она не знала. А еще знала множество таких, каких ни десятник, ни сотник в жизни не слыхивали. Обо всем для них спела, а после засмущалась и прочь побежала. И ленты за ее спиной развевались вместе с волосами...
...А то еще раз они с сотником...
Тут я сказал:
- Да заткнись ты со своим сотником! Лучше убери отсюда всю эту грязь и согрей нам чаю. Не видишь разве, господин Ицхак в расстройстве. Да руки помой, прежде чем к посуде прикасаться! Всему тебя учить надо, чушка неумытая...
Мурзик послушался. Ицхак помолчал немного. Видно, грусть в себе успокаивал.
- Ты ведь всяко ее трахать сможешь, - утешил его я. - Ведь она же не отказывает. А жениться не обязательно.
- Сегодня не отказывает, а завтра диссер свой защитит - и откажет. Ух, знаю я таких стервищ! - Он погрозил кулаком отсутствующей Луринду.
Я уж и не знал, как друга утешить.
- Ну, хочешь - я ее выебу?
Ицхак разволновался.
- Не смей, слышь! Баянка, не вздумай! Как друга прошу...
- Да ладно, - лениво ответил я, - я просто так спросил, для порядка... Давай Мурзика в ночной магазин сгоняем? Пусть нам портвейна купит...
- Не хочу портвейна, - сказал Ицхак.
Я понял, что он всерьез прилепился душой к этой бляди.
- Иська, есть только один способ. Ты должен постичь свое былое величие. И с высоты этого величия плюнуть.
В глазах Ицхака появилась слабая надежда.
- Ты думаешь, поможет?
- Чем джанн не шутит? Вдруг поможет! Вон, Мурзик-то у меня как расцвел... десятником себя вспомнил...
- А ты кем себя вспомнил? - спросил Ицхак.
- О, мой опыт многообразен и неоднозначен... Скажу тебе, Изя, что дело это серьезное и на полпути останавливаться я не намерен. Я желаю выяснить о себе все. Я ношу в своем теле древнюю душу. Душу славную и богатую подвигами. Думаешь, почему я стал ведущим специалистом?
- Потому что я тебя пригласил, - брякнул Ицхак.
- А пригласил ты меня потому, что ощутил скрытые во мне возможности. Думаешь, это все просто так? Нет, Изя, просто так ничего не бывает. Переселения души, Изя, вещь тонкая, хрупкая даже и в то же время несокрушимая...
Я долго пересказывал Ицхаку речения учителя Бэлшуну. Но ходить к учителю пока что запретил. Сказал, что поначалу он хочет закончить опыты со мной. Поскольку видит во мне неисчерпаемые перспективы. И только потом я возьму на себя смелость рекомендовать учителю обратиться к опытам с Ицхаком.
- Но ты будет ему настоятельно рекомендовать? - с надеждой спросил Ицхак.
- Разумеется! - сказал я.
Мурзик подал нам чай и вставил реплику:
- Уж в таком-то деле, как у господина Ицхака, сложностей никаких и нет. Сходили бы к той же Алкуине. Уж это-то она умеет: отворочу, приворочу...
- Приворожу, - поправил я, чувствуя в рассуждениях моего раба отзвуки его разговоров с Цирой. Ревность шевельнулась в моей груди. - Что для тебя сгодится, Мурзик, то благородному господину древних семитских кровей ровно укус клопиный.
- Я как лучше хотел... - проворчал Мурзик. И забрал чайник, чтобы мы с Ицхаком не обварились ненароком.
Ицхак выпил чаю и молвил печально:
- Ну, я пойду.
Я встал его проводить.
- Не горюй, Иська, - сказал я. - Это месяц бельтану, проклятый, тебя ест. Вот выпадет снежок и сразу полегчает.
- Угу, - сказал Ицхак. - А к этому, к учителю, своди меня как-нибудь, ладно? Может и впрямь мне это поможет... Присох к потаскухе, ну что ты тут поделаешь. А она ведь и вправду плоская, хоть в дисковод вставляй...
И удалился.
Когда он ушел, я наорал на Мурзика и, обиженный, улегся спать.
Второе путешествие в прошлое моей души было немногим удачнее первого. На этот раз я увидел себя надзирателем полевых работ. Сотни полторы полуголых чернокожих рабочих ковырялись на пространстве в два с половиной суту. Рыхлили землю. По соседству еще сотня занималась прокладкой канала. Над ними надзирал другой смотритель.