А теперь этот корабль, последний из шести «тайфунов», ещё числившийся «условно-боеготовым», стоял у причала и медленно умирал под заунывный вой полярной пурги. Он всё ещё надеялся на чудо, и люди, обитавшие в его чреве, тоже надеялись – правда, с каждым днём все меньше и меньше…

Двое офицеров, пряча лица от секущей снежной крупы, торопливо прошли по трапу на борт лодки. Внутри было тепло, и горел свет: корабль всё ещё жил, он не хотел умирать – он хотел выйти в море и служить стране, создавшей это чудо техники. Но корабль не знал, что этой страны больше нет…

– Задрог, Дмитрий Сергеич? – иронически спросил один из офицеров с погонами капитан-лейтенанта у своего спутника, взглянув на его покрасневшее лицо.

– Так точно, – отозвался второй, дуя на озябшие пальцы. – Есть такое дело…

– Ладно, лейтенант, есть у меня немного «эн-зэ». Не могу допустить гибели боевого товарища от переохлаждения – офицерская совесть не позволяет.

Ильин заколебался. Пристрастия к спиртному он никогда не испытывал, но лейтенант и в самом деле замёрз, и к тому же ему не хотелось обижать товарища. Несмотря на разницу в званиях – две звёздочки – это много, – они сдружились, почувствовав родственные души. Пантелеев (тогда ещё лейтенант) пережил самые трудные времена флота, когда офицеры атомных подводных ракетоносцев, элита вооруженных сил страны, с вершин всеобщего почета и уважения были сброшены вместе со своими семьями в самую настоящую нищету. Многомесячные задержки жалованья, невероятное ухудшение социально-бытовых условий – в том числе банальное недоедание – стали обычным явлением. Жёны плакали, люди зверели, многие были готовы бежать куда угодно, и рапорта об отставке пачками ложились на стол начальства. Но Михаил Пантелеев выдержал, не согнулся, не изменил своей юношеской любви к флоту. Он остался в строю, и вот-вот должен был придти приказ о присвоении ему очередного воинского звания «капитан третьего ранга». Вообще-то звание каплей выслужил уже давно, но где это и когда начальники с крупнокалиберными звёздами на погонах любили офицеров, не стеснявшихся говорить им правду в глаза?

– Не угнетайся, – добавил Михаил, заметив колебания молодого лейтенанта. – Я тебя не на пьянку зову, по пять капель – и хорош. До вахты у тебя времени много – выспишься.

– Ладно, Андреич, – сдался Дмитрий, – ты и мёртвого уговоришь.

В каюте капитан-лейтенант разделся первым и, пока Ильин снимал шинель, успел извлечь из рундука фляжку со спиртом, два гранёных стаканчика и «чуток бросить на зуб». В шестидесятых-семидесятых годах содержимое провизионных камер советских атомных субмарин поражало. Моряки-подводники в изобилии снабжались превосходным молдавским «каберне», черной и красной икрой и прочими деликатесами, которыми мог похвастаться далеко не каждый столичный ресторан. Но в восьмидесятых всё это гастрономическое изобилие уступило место гораздо более скромному рациону – отношение «руководителей партии и правительства» к «защитникам подводных рубежей отчизны» изменилось. И только военно-морское «шило» на флоте не переводилось никогда, невзирая ни на войны, ни на разруху, ни на разгул демократии.

После первого стаканчика в организме и на душе потеплело, а после второго между друзьями вновь пошёл разговор на больную тему, волновавшую обоих. Медленное умирание флота вроде приостановилось, но его реанимация шла черепашьими темпами, вызывавшими понятное раздражение у людей, небезразличных к судьбе России. Во времена советские, когда десятки атомных подводных ракетоносцев бороздили все океаны планеты от полюса до полюса, от закладки до передачи флоту субмарины размером с крейсер проходило всего два-три года, а для торпедных лодок-охотников – и того меньше. Именно этот флот положил конец морскому господству американцев и сделал возможным переговоры об ограничении стратегических вооружений.

А теперь, когда отслужили своё ветераны прежних серий, пошли на слом «наваги» и «мурены», а в строю оставались с десяток «кальмаров» и «дельфинов», постройка «князей» – ракетоносцев четвёртого поколения – растягивалась на десятилетия. Головной «борей» – «Юрий Долгорукий», прозванный «Юрием Долгостройным», – по аналогии со старинным парусником «Трёх иерархов» называли ещё и «Трёх президентов»: подводный крейсер был заложен при Ельцине, спущен на воду при Путине и достраивался при Медведеве. А ведь было, было время, когда боевые корабли выпекались на верфях как блины на хорошей кухне.

– Не понимаю я, – горячился Ильин, – есть деньги на строительство казино, бизнес-центров, борделей, мать их, а на флот – нету! Ну да, ушли опытные инженеры и рабочие-судостроители, заводы годами простаивали – это понятно, но финансирование! Программу возрождения флота приняли – хорошую программу, да, – но она пока что только на бумаге! Неужели наши олигархи не понимают, что лучше быть независимым удельным князем, чем вассалом чужого короля? В мире уважают сильных – это же и дураку ясно! Или я ни хрена не понимаю? Или президент ничего не может сделать с этой бандой?

– Вечные российские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?», – глубокомысленно заметил Пантелеев, вновь наполняя гранёные патрончики. – Дело надо делать, каждому на своём месте, а философия… Давай-ка я тебе лучше одну сказочку расскажу, да не простую, а с подковыркой.

Они выпили, и Михаил пояснил:

– Рыбачили мы, значит, в прошлом отпуске на Селигере – люблю я это занятие. И набрели в глуши как-то под вечер на одну избушку на курьих ножках, где обитал весьма колоритный дедок. Он-то нам эту баечку и поведал.

Пантелеев уселся поудобнее на койке и начал, входя в роль былинного сказителя:

– Жил-был некогда на Руси воин-богатырь и мечом булатным рубежи державы от врагов хранил – всяких летучих змеев и кощеев почтенного возраста выводил в расход без разговоров о правах разных вредных меньшинств. И вот дошли до него слухи, что завелась в одном краю гниль непонятная – люди стали портиться, про честь и совесть забывать. Воин снарядился и пошёл туда, чтобы на месте разобраться в ситуации. Прибыл, огляделся, и видит – топает ему навстречу плешивый крючконосый мужичок неопределённого возраста, мелкого роста и непонятно какой профессии. Богатырь хотел сходу его мечом по маковке приложить – уж больно внешность у этого типа была пакостная, – но придержал руку. Вроде как и не за что – прохожий никаких враждебных действий не производил. Наоборот – как увидел воина, разулыбался до ушей, словно родственника встретил, и говорит ему: «Ратник славный, устал ты, поди, воевать без выходных и даже без перекуров! Весь ты изранен, а царь-батюшка отпуск тебе не даёт. Пойдём ко мне, друг ситный, хоть немного отдохнёшь». И безобидный такой весь из себя – глазки добрые, ручки тонкие, и ни меча в этих ручках нет, ни даже ножика перочинного.

«В Андреиче умер артист, – думал Дмитрий, слушая друга. – Складно плетёт…»

– Пришли они к терему на опушке леса, справа озеро, лебеди плавают – красота. Ну, зашли внутрь этого домика индивидуального проекта и улучшенной планировки, и тут-то у нашего богатыря челюсть так и отпала. Роскошь кругом, музыка играет, стол сервирован по первому разряду. И девки разномастные шастают в большом количестве, в исподнем и без оного. В общем, мечта мужчины. «Вот, – говорит плешивец, – расслабляйся, служивый, – всё твоё. – И добавляет вкрадчиво: – Только за прелесть эту платить полагается. Золото у тебя есть, защитник земли русской?» – «Нет, – отвечает ему воин, – не копил я злато, зачем оно мне?» – «Ой, зря, – покачал головой крючконосый. – Золото – оно всему голова, всему цена, всему мера. Ну, не беда – я помогу. Отдай мне в залог свой меч – на время, – а я тебе золота отсыплю». И поддался богатырь на уговоры – видно, морок на него навёл этот мелкорослый, да и девки тоже, сам понимаешь. Короче, отдал меч, взял кредит и ушёл в разгул – потешил плоть по полной программе.

«Да, – подумал Ильин, – можно понять мужика…».

– Долго ли, коротко ли, – вдохновенно продолжал рассказывать каплей, – но пришло к нашему доброму молодцу похмелье. Приметил он, что еда дерьмецом отдаёт, что по углам хоромы крысиные глазки посверкивают, и что за лицами девок ведьмячьи хари проступают. Вскинулся воин и давай искать хозяина заведения, чтобы, значит, меч свой вернуть. Да только нет нигде плешивца – как в воду канул, вместе с мечом. Тут-то и понял парень, что развели его на сладком, как пацана. Порушил голыми руками всё здание – девки в лягушек превратились и в озеро попрыгали, роскошь золочёная черным прахом рассыпалась, – а что толку? Крючконосого и след простыл!