Адин усмехнулся, головой покачав, будто недоумевая, как такое получилось.

— В общем, мне повезло. Мне и Иррашу. Потому что мы пусть и смутно, но помним, что значит детьми быть. Любимыми. Остальным гораздо меньше подфартило.

— Адин, я…

— Подожди. Это всё присказка была, сказка ещё впереди, — пообещал демон, пристраивая руки на колене. — Я уже говорил: детей дворян из дома отсылают, как только они штаны мочить перестают. Не у всех родителей хватает денег, мозгов, понимания и Тьма знает чего ещё, чтобы воспитать отпрысков правильно. А корона постоянно нуждается в образованных чиновниках, офицерах, придворных. И образованных правильно… Прости, я опять, кажется, заговорился, — ивтор покосился на Арху виновато.

— С тобой такое бывает, — проворчала лекарка.

— Профессиональный перекос, — Адин улыбнулся застенчиво. — Так вот, у высшего дворянства есть такая, скажем, общественная нагрузка. Они принимают детей своих вассалов, обучают их, содержат за свой счёт, вместе с собственными отпрысками. Вот так мы все дружно и оказались в замке Харратов.

Ивтор помолчал, подобрал с земли новую ветку, поворошил ей костёр.

— Я не знаю, с чем это сравнить. Поэтому просто расскажу. Общая спальня на пять, а то и десять воспитанников. Кровать одна на двоих, одеяло тоже. Комнатки крохотные, без окон, чтобы сквозняков не было: душно, вонь, как в конюшне. Зимой холод жуткий — каминов-то нет. Пойди, протопи такую громадину! Никаких лесов не хватит. Новая одежда выдаётся один раз в год. Вырос ты из рубашек, не вырос — никого не интересует. Сам штаны разодрал — сам чини. Представь, как штопает ребёнок? С утра и вечером вполне взрослая муштра. Днём занятия: языки, этикет, генеалогия, каллиграфия, чтоб её… — демон хмыкнул, словно что-то приятное вспоминая. — Мне это каллиграфия сложнее всего давалась. Неправильно написанное пытался пальцем стереть. А наказание одно — розги. И за невыученный урок, и за испорченную бумагу, и за испачканные руки.

— Адин, пожалуйста!.. — почти взмолилась ведунья.

Но ивтор в ответ только головой отрицательно мотнул.

— Но всё это можно перетерпеть. Самое сложное — голод и невозможность одному остаться. Чего ты так смотришь? Самый настоящий голод. Представь, сколько стоит прокормить ораву подростков в тридцать с лишним голов? Нет, родители за нас, конечно, что-то там платили, но не все. Кто-то вообще на попечении короны был. У кого-то не родители, а опекуны. Да и лорду Харрату никакого дела, сыты там его воспитанники или нет. Естественно, и завтраками, и ужинами кормили, но за день напластаешься так, что… В общем, есть хотелось постоянно. Особенно маленьким тяжело приходилось — старшие еду отбирали. Потом-то сами старшими стали. Крестьяне из деревни, что рядом стояла, нас ненавидели. Мы их поля с огородами как саранча обирали, и вырасти толком не успевало. И ведь ничего не поделаешь: лорды! Ну, местные мальчишки, понятно, иногда вылавливали по одному, морды били. Не веришь, что так быть может?

— Верю, — кивнула Арха, старательно в сторону глядя. Кормилица Дана ей похожее рассказывала. Не от хорошей же жизни маленький лорд в собачьей конуре прятался. — Ты говори.

— Да я, в общем-то, уже закругляюсь. Последнее, что сказать хотел. Вот говорят, что собственничество у демонов в крови. Может и так, только… Мы постоянно жили толпой. На плацу, в классах, на обеде. Даже в кровати ты не один, даже одеяло приходится делить. Ничего, кроме одежды, своего нет, а если есть… У Шая медальон был с материнским портретом — спёрли. Потом оказалось, просто из зависти. Как так? Ни у кого нет, а у него есть? Вот и спёрли, в нужник выкинули, чтобы и у него ничего не было. И за всё приходится драться: за кусок хлеба, за неразболтанный тренировочный меч. И за то самое одело тоже. Прости, у меня с тех пор на одеяла и кровати фетиш.

Адин опять улёгся на землю, заложив руки за голову, прищурился на солнце, белым мячиком маячившем в небе.

— Я жутко крестьянам завидовал. Всё мне казалось, что у них какая-то необыкновенная свобода есть. Захотят — в лес пойдут, захотят — в поле. И никакой горн им не указ. Жизнь-то у нас по горну считалась: побудка, на уроки, на тренировки. Мне очень хотелось горнистом стать. Мерещилось, будто он в замке командует, и все ему подчиняются.

— Стал? — спросила лекарка, очень стараясь носом не хлюпать.

— Стал, в конце концов. Правда, быстро об этом пожалел. Горнисту-то поворачиваться быстрее других надо, вставать раньше, урок заканчивать раньше.

— И в чём мораль? — Арха всё-таки всхлипнула.

Хорошо хоть, получилось зло, а не жалостливо.

— А мораль вот в чём, — кивнул Адин, словно с чем-то соглашаясь. — Я уже говорил, что нам с Иррашем повезло. И всем пятерым повезло ещё раз. Не знаю, почему. Наверное, потому что Дан урод, вроде меня. Правда, сам он говорит, будто в этом книжки виноваты, но читали-то многие.

— А мне говорили, ты самым начитанным был.

— Возможно, — пожал плечами демон. — Говорю же, читали многие. Только вот совсем немногие решили: так неправильно. Жить так неправильно, детей воспитывать неправильно. Я ещё раз говорю: это не хорошо, и неплохо. Это так, как оно есть. Не мы первые. И отцы так росли, и даже пра-пра-прапрадеды. Что твоё — твоё, защищай когтями и клыками. Нет никакой дружбы и любви, бывает взаимовыгодное сотрудничество, но не часто. Один из партнёров всё равно выгоды получит больше. Нет преданности, есть честь и клятва сюзерена. Нет обязательств, есть долги, которые подсчитывает Тьма. Это закон нашего мира, понимаешь?

— Нет, — буркнула ведунья. — Не понимаю и понимать не хочу.

— Во-от, — с удовольствием протянул Адин. — И Дан тоже так думает. А ещё и других убедил. Кого-то больше, кого-то меньше. Главное, ему удалось нас в кучу собрать, хоть он и самый младший. Впятером-то оно пережилось как-то… проще, что ли?

— Как младший?

— Да вот так. По возрасту мы все старше его. Но ты опять не про то. Наш лорд Харрат всегда играет теми картами, что ему сдают, и правила старается не нарушать. Он их меняет, правила-то. Ну вот захотел законы сменить и не бунты стал устраивать, а в политику по самые уши залез. Захотел тебя при себе иметь и потихонечку, полегонечку начал играть ситуацией.

— Мо-ло-дец! — сквозь зубы процедила Арха.

— Я тоже так думаю, — согласился ивтор.

— Всё это, конечно, замечательно. Но к чему этот рассказ? Чтобы я его пожалела?

— Да не о жалости речь, — демон глянул на лекарку, как на не слишком умную ученицу, умудрившуюся расстроить наставника. — Я говорю, он умеет и может менять правила. Ему главное понять какие и зачем. А некоторые вещи хаш-эду в голову не придёт. Вот чего ты хочешь? Чтобы он свою любовь и заботу демонстрировал? Так объясни, зачем ему это надо.

— В смысле, зачем ему это надо?! — от возмущения у ведуньи даже дыхание перехватило. — Если он любит, то…

— Что? Обязан это делать? То есть, ты его не любишь?

— Почему?!

— Как-то я не заметил, чтобы ты с ним нежничала, — хмыкнул ивтор.

— Он пошлёт меня вместе с моей нежностью! Дан же занят постоянно, у него дела великие!

— Какие?

— Откуда я знаю? Со мной он не делится!

— А почему он с тобой не делится? — Адин опять сел, положив руку на колено. — Что ты сделала, чтобы он с тобой делился?

— То есть я должна!..

— Нет, — перебил её демон жёстко. — Никто. Никому. Ничего. Не должен. Все наши долги мы обязаны очень тщательно взвешивать — это закон Тьмы. Каждый решает за себя. Вот и решай, что тебе хочется, что из этого «хочется» необходимо и что ты готова за это отдать.

— Да я за него!..

Арха захлопнула рот, даже зубами скрипнула, отвернулась обиженно.

— Посмертие отдала? — спокойно уточнил демон. — Никто и не спорит, поступок, стоящий немало. Правда, сиюминутное геройство с не слишком понятной оплатой в будущем — это легко. Гораздо сложнее ежедневно, ежечасно жертвовать своими «хотелками». Смиряться с тем, что любимый храпит или чавкает или домой поздно возвращается. Но дело в другом. Какая же это любовь, если постоянно меряться, кто кому сколько сделал?