— Вот и правильно, — похвалила богиня, обходя ведунью, перед ней становясь. Арха её не видела, только слышала, как подол шуршит. Неприятный звук, ползущую змею заставляющий вспомнить. — Так и нужно приветствовать. А то ишь ты, взяли волю со мной как с соседкой лясы точить.

— Чем я прогневала тебя, Мать? — едва слышно пролепетала лекарка.

И ведь ни на йоту не претворялась. Страх такой накатил, что пальцы на ногах поджались, а в позвоночник будто ледяной кол всадили.

— Прогневала? Ты? Меня? — сухой короткий смешок точно старухе принадлежал — седой скрюченной ведьме. — Да что ты, девонька! Мне ль на очередное предательство гневаться? Привыкла уж за столько-то эпох! Меня дети родные живьём похоронили, так что ждать от приблуды шаверской? Бабку свою ни за что продала, чего уж про прародительницу говорить?

— Я не предавала… — только и смогла выдавить.

Язык одеревенел, не желал ворочаться. И во рту мерзко стало, будто бедную монету сосала.

— Ах ты паршивка! Думаешь, если на коленях ко мне приползёшь, то я в любое вранье поверю? — пальцы — жёсткие, будто вовсе неживые — впились в подбородок, заставляя задрать голову, смотреть в лицо, закрытое плотным чёрным покрывалом. — Или рассчитываешь: чуйка у меня совсем пропала? Не настолько я ослабела, чтобы пирожка в твоей печке не углядеть! Чей подарочек? Уж точно не мой! А ну отвечай, чего тебе Тьма посулила за то, чтоб твой рогатый тебя обрюхатил?

Ладонь, Арху удерживающая, сжалась так, что щёки по зубам размазались. Тут не до внятных ответов — не взвыть бы. Да и что отвечать на такое?

— Ишь ты! Матерью Свершителя захотелось стать! Да только знаешь, что я тебе скажу? — головное покрывало, обрисовывающее только нос, оказалось близко-близко. Чужое горячее дыхание, яблоками пахнущее, коснулось лица. — Пророчество штука такая, его вывернуть, что носок. Вы кусков натаскали, сложили, как мозаику и радуетесь: получилось! Но неизвестно ещё, в чью сторону тот Свершитель чашу-то наклонит — ко Тьме или к Свету. А, может, ещё и Равновесию выигрыш достанется. Учитывали бы это, мухлёвшицы! И уж поверь, все силы, что мне детки любимые оставили, приложу, а вам с того прибытку не видать!

— Я не понимаю… — смогла-таки промычать Арха.

Наверное, молчать бы стоило. Тем более что так, как Мать сейчас, её и Тьма не пугала. Даже, пожалуй, в храме шаверов ведунья себя посмелее чувствовала. По крайней мере, тогда желание белье обмочить настолько острым не было.

— Не понимает она! — фыркнула Богиня и отбросила лекарку с такой силой, что она на бок завалилась. — Тварь лживая! Или скажешь, что не брюхата?

— Я не…

— Молчи! Я слова пока не давала! Или закон забыла? Тот, кто жизни другим дарит, сам продолжения не имеет! Равновесие всегда и во всём! Так чей подарочек у тебя в пузе? Может, к Свету на поклон пошла? Впрочем, это мне без разницы. Убирайся к своей госпоже, а меня призывать больше не смей. Помощи тоже не жди! И вот тебе мой подарок напоследок: тот, кто Свершителю вашему дороже жизни станет, к твоей хозяйке и отправиться! Вот тогда и ты, и щенки твои слезами умоетесь.

— Да за что?..

— За что? Ты ещё спрашивать смеешь? — Мать повернулась к лекарке так резко, что подол чёрного платья вздулся колоколом. А под ним ничего — пустота. Только листья взметнулись, словно от порыва ветра. — Равновесие, дитятко! Оно всегда соблюдаться должно. Ты меня по сердцу как ножом резанула. Ну, так пусть и у тебя болит. Мучайся теперь. А как думала? Мол, ласковый телятя от двух маток сразу сосать может? Так ведь я не дойная корова. Прочь пошла!

Мокрый ветер хлестнул по лицу пощёчиной, выжимая слёзы из глаз. Пахнуло горьким, мёртвым. Листья закружились, зашелестели, зашептали угрожающе, вырастая ураганом. Ведунья падала, проваливалась в пустоту, у которой границ не было.

А галка продолжала орать — надсадно, монотонно, будто секунды отсчитывая.

***

Неожиданно по-весеннему радостное солнце купалось в графине с водой, отчего по накрахмаленной до картонной жёсткости скатерти плясали радужные блики. Вот только Арху они не радовали совершенно. Воспалённые от недосыпа глаза слезились, слишком яркий свет колол иголочками. Но отвести взгляд и в голову не приходило. Лекарка будто заворожённая таращилась на блескучий графин.

— Нож, — негромко напомнил Дан.

— Что?

— Говорю, что не стоит размазывать масло пальцем. Для этого нож есть.

Хаш-эд сидел, откинувшись на спинку стула, кофеёк прихлёбывал. Сложенная салфетка рядом с полупустой тарелкой лежала — завтракать лорд Харрат уже закончил, а теперь пристально так за невестой наблюдал. Интересно, давно ли?

Арха опустила голову, послушно нож взяла. И заметила своё отражение в серебряном квадратном кофейнике — размытое, нечёткое, но всё равно различимое. Светлое платье под горлышко, прилизанная строгая причёска, спина прямая, будто палку проглотила. Впрочем, в жёстком, как доспех корсете особо и не ссутулишься.

Желание швырнуть этот проклятый нож, и лучше всего в сверкающий графин, вспыхнуло костром. Пришлось, сцепив зубы, положить его на стол — аккуратно, чтоб не приведи Тьма, не звякнул.

— У тебя что-то случилось? — поинтересовался Дан.

Лекарка глянула на хаш-эда и поспешно глаза опустила. В этот момент она демона почти ненавидела. За его вечную бесстрастность, за безупречность. За бархатный костюм, кружевные манжеты и бриллиант на пальце ненавидела тоже.

В смысле, почти ненавидела.

— Нет, у меня всё в порядке. Просто немного голова болит.

Ответила как надо, как учили. Вот только голосок подвёл, дрогнул истеричной ноткой. Его лордство это, конечно, заметил. Небрежным жестом велел слугам, наизготовку, как статуи стоящим, удалиться. Подождал, пока двери за ними закроются.

— Так в чём дело, котёнок?

Ну да, отвертишься от него! Если уж упёрся, так клещами вытянет.

— Ты сегодня опять поздно будешь? — спросила Арха, деликатно воды из бокала пригубив.

Идеально чистого бокала, словно его специально перед завтраком полировали. Только два пятнышка — следы от её собственных пальцев. Которые тут же захотелось стереть салфеткой. Желание было почти таким же горячим, как и ножами швыряться.

— Скорее всего, — бесстрастно ответил лорд Харрат. — А почему ты спрашиваешь? Разве на сегодняшний вечер мы что-то планировали?

— Мы планировали… — смешок вышел почти истеричным. — Нет, мы ничего не планировали. Наверно мне просто надоело сидеть по ночам у окна, тебя выглядывать.

— А зачем ты сидишь? Много раз тебе говорил: ложись спать. Меня дожидаться нет ни смысла, ни необходимости. Ты прекрасно знаешь, где, с кем и зачем я провожу вечера.

— Я не знаю, — спокойно положить салфетку всё же не получилось — швырнула, угодив в тарелку с ненавистной кашей, выглядящей как сопли тролля. — Ты сказал, что вы с Адашем заседаете, заговоры плетёте. Проверить, так ли это, возможности у меня нет.

— В очередной раз спрашиваю: в чём дело? — температура тона хаш-эда разом упала на пару десятков градусов. — Котёнок, из-за меня сегодня отложили заседание имперского секретариата. Только ради того, чтобы я мог с тобой спокойно позавтракать. Но ты недовольна.

— Странно, правда? И чего это мне недовольной быть? — прошипела лекарка. — Наверное, стоит благодарственную молитву Тьме вознести за то, что из-за меня отложили проклятое заседание драного секретариата! Тебе в ножки не поклониться? Или сразу башмаки облобызать?

— По всей видимости, ты себя просто неважно чувствуешь, — Дан поставил чашку. Встал, даже стулом не скрипнув. — Думаю, что сегодняшний день тебе следует провести в постели. В твоём положении…

— Да провались оно, это положение! — Арха тоже вскочила — ножки её кресла проскрежетали по полу, наверняка оставляя на зеркальном паркете уродливые царапины. — Лучше бы этого всего вообще не было!

— Арха! — теперь голос демона звучал предупреждающе. — Не наговори того, о чём жалеть станешь.

— Я стану жалеть? — а вот не расхохотаться истерично всё-таки получилось. Правда, пришлось щеку до крови прикусить. — Если б ты только знал, как я жалею! Обо всём! А больше всего о том, что мы вообще сюда вернулись! Зачем мне это, а?