– Так мы ни о чем не договоримся, – раздраженно сказал Патов, возвращаясь к своему месту. Но садиться не стал, а оперся о спинку стула и о чем-то задумался.

– Я и не пришла договариваться, – покусывая губы, сказала Лариса, – я пришла требовать! Одного тебя! Если ты уедешь с той певицей, то вернешься уже не сюда! – встала Лариса со стула. – Я об этом позабочусь!

Решение пришло неожиданно. Жаль, конечно, Ларису, но ничего не поделаешь… Уступить ее желаниям он не мог: это значило бы попасть к ней в вечную зависимость, жить под угрозой постоянного шантажа. Да и не пара она ему… Красива, конечно, ничего не скажешь, но этого мало. Нет той раскованности, что у Клавы, умения держать себя в обществе независимо, с какой-то колдовской загадкой в глазах. К тому же он не испытывал к Ларисе чувства любви. Был просто чисто физиологический интерес здорового мужчины к красивой, влекущей к себе женщине. Да и тот уже со временем стал не таким жгучим. Было и еще одно соображение: договоренность с Игорем Сергеевичем о их дальнейших совместных действиях. Он просто обязан забрать с собой Клаву на курорт, играя роль влюбленного. Как уж там дальше будут развиваться между ними отношения – неизвестно, но ехать нужно с ней. Это для окружающих объяснит его частые посещения ресторана «Уют». А с Ларисой… Угроза с ее стороны не пустой звук: она знает, если и не все, то многое, и без долгих раздумий выложит это где нужно. А сама на свободе останется: скажет, что делала все по принуждению. Под страхом… Ну, в крайнем случае, получит год-два условно. Больше Патов не колебался и нажал кнопку вызова дежурных санитаров.

Явившиеся подручные выслушали приказ своего шефа молча и без всякого удивления.

После ухода санитаров Патов выпил чистого спирта, отдышался и обессиленно сел за стол.

– Вик-то-ор! – донесся из конца коридора женский крик. Было в нем столько ужаса, мольбы и надежды, что Патов обхватил голову руками, зажав уши. Но крик не повторился. Посидел так некоторое время, затем, опустив руки, прислушался. Привычную больничную тишину нарушало только жужжание осы, бившейся между двойными рамами окна. Виктор Георгиевич набрал номер и, дождавшись ответа, спокойно сказал:

– Андрей Васильевич! У меня неприятность: старшая медсестра… словом, я вынужден был поместить ее в изолятор. Да… Конечно, могу и сам установить, но… свой сотрудник все-таки… Непривычно как-то… Будет лучше, если диагноз установит кто-нибудь, не связанный с больницей. Да, я очень прошу… Завтра с утра. Пустая формальность… Я позвоню еще Сыртову. – Виктор Георгиевич облегченно вздохнул, закурил сигарету и набрал очередной номер: – Коллега! Это Патов… У меня неприятность: старшая медсестра…

На охоту выехали глубокой ночью, когда на смену липкой духоте вот-вот должна была прийти предрассветная прохлада, а вместе с ней несколько часов освежающего сна. Жогин, мысленно проклиная тот день и час, когда он согласился посетить этой край непривычных обычаев и традиций, быстро собрался и, позевывая, спустился с веранды в темный колодец двора. В переулке, у задних ворот, тихонько позвякивали удилами лошади.

Хозяин дома за ворота выходить не стал: попрощался со своим гостем во дворе. Крепко пожав руку Жогину, покровительственно похлопал его по спине и пожелал счастливой охоты.

– Тоже хочется поехать, – признался Расул-ака. – Давно в горах не был. – И, сожалеюще вздохнув, добавил: – Нельзя. Дела. Всю жизнь как верблюд работаю.

«Оно и видно! – с иронией подумал Жогин, глядя на пухлые щеки хозяина дома и выпирающий из-под халата живот. – Заработался, бедняга. Тебе, если на охоту ехать, медведя нужно взнуздать – лошадь такую тушу долго не пронесет».

– А где ружья? – недоуменно спросил своих спутников Жогин, когда низкорослые, мохнатые лошади вынесли их из тесного переулка на широкую грунтовую дорогу, ведущую за город.

– Уже там, – успокоил его один из спутников. – Наш товарищ вперед поехал. В заповеднике охотиться нельзя. Это так… по знакомству мы едем. Сейчас люди, знаешь, какие? Увидят, что с ружьями поехали, сразу разговоры пойдут. Кому это надо?

«Какой дурак сейчас будет следить, с чем мы едем? – подумал Жогин. – И если прятаться – зачем тогда лицензия? А если они боятся, что нас кто-то сейчас увидит с ружьями, то как же их товарищ вез днем сразу несколько штук? Они, наверное, меня за придурка считают… Ладно, посмотрим, кто кого вокруг пальца обведет».

Спутников было двое. Оба молодые, крепкие, в седлах сидели, как влитые. Ехали все время рядом с Жогиным, сжав его с двух сторон. Выехав в степь, пустили лошадей легкой рысью.

– Ночью хорошо ехать, не жарко, – рассуждал один из сопровождающих. – К утру уже в горах будем, а там всегда прохладно. Хоть бы ирбиса удалось убить, – мечтательно сказал он. – Расул много денег дал бы за шкуру…

– Убьешь! – заверил его второй. – Куда он денется?

Жогин ехал молча, не поддерживая разговора. Возникшие у него в начале поездки подозрения крепли и, наконец, перешли в уверенность: едут они к той незримой черте, за которой для него наступит небытие. Это нужно было предвидеть с того дня, когда он поселился в просторном доме у Расула. Его и поселили-то на краю города затем, чтобы поменьше бывал на людях, а возможная слежка за ним легко бы обнаружилась. Жогин оглянулся назад: огни города были видны далекой мелкой россыпью, зато по сторонам начали смутно вырисовываться очертания холмов. Рассвет был недалек. «До вечера они со мной цацкаться не будут, – подумал Жогин. – Не в их интересах… За день меня могут в их компании черт-те сколько людей увидеть».

Сунув руку во внутренний карман пиджака, Жогин снял пистолет с предохранителя и натянул поводья. Не ожидавшие этого спутники, проскочили мимо него и остановили своих лошадей в нескольких метрах впереди. Выстрелы были не очень гулкими: наступавший с гор предрассветный туман приглушил звуки.

«Я вам покажу ирбисов, сволочи! – мысленно выругался Жогин, разворачивая лошадь. – Подбирай вот их теперь! Надо стороной выехать к вокзалу, – подумал он. – А там сесть на любой ближайший поезд и катить… Можно сначала в сторону Сибири двинуть, а потом где-нибудь пересесть. Пока кинутся, то да се… А вообще-то бояться нечего: Расул не скажет, кто его людей уложил. А вот Виктору обязательно сообщит. Ну, там я как-нибудь управлюсь, только бы целым добраться. Растрясу, гада, тысяч на двести, а то и больше, и документы заставлю выписать на чужую фамилию, будто я в психушке лечился. Вот тогда можно будет и нору искать…»

Друян любил этот сквер в центре города, с его широкими тенистыми аллеями, по которым молоденькие мамы катали нарядные детские коляски, Расположен он был рядом с прокуратурой, и после трудового дня было приятно посидеть где-нибудь в укромном уголке наедине со своими мыслями. После душных кабинетов и прокуренных коридоров прокуратуры, наполненных сдержанным гомоном многочисленных посетителей, чистый воздух сквера и его тишина воспринимались как заслуженный подарок в конце дня.

Не успел Друян развернуть свежую газету, как из-за голубых елей, росших возле декоративной груды валунов, появился мужчина и направился к скамье. Одет он был небрежно: и коричневая рубашка без галстука под серым костюмом, и легкие замшевые туфли кофейного цвета были далеко не первой носки. Но эта прдуманная небрежность шла скорее от приличного достатка, чем от бедности.

Незнакомец поздоровался с Друяном, как с давним знакомым, назвав его по имени-отчеству, и, сев на скамью, сразу приступил к деловому разговору:

– Меня, Сергей Викторович, попросили поговорить с вами об одном деле…

– …выгодном для меня и наверняка противозаконном. Так? – с усмешкой закончил фразу Друян.

– Почему вы так думаете? – несколько растерялся незнакомец.

– Потому что вы решили поговорить об этом со мной в неофициальной обстановке. Кроме того, в отличие от вас, я не знаю, с кем говорю…