Веретенников приехал в одиннадцатом часу вечера; шашлык уже подсыхал, а я напробовался накупленных вин до легкого головокружения.

После обычных объятий и поцелуев, мы уселись за стол, поставленный мною в саду под яблонями. Валерий сразу же начал говорить тост за дружбу.

"Он сильно изменился", – отметил я, слушая. Серые глаза друга выглядели выцветшими. И была в них какая-то затаенная умственная безнадега, завладевающая человеком, потерявшим всякую надежду выбраться на волю из лабиринтов со всеми удобствами и полным набором современных благ.

Выпив за тост и закусив половинкой помидора, я вкратце рассказал о себе, затем Валерий поведал мне, что полгода назад уходил от жены, пару месяцев жил с любовницей, бывшей однокурсницей, а потом вернулся. Покинув, конечно, лучшую в мире женщину. Ради жены, ради семьи, ради детей.

"Бывает же такое ", – подумал я и предложил тост за возвращение блудного сына. Одним движением расправившись с фужером, Валерий сказал, что последнее время с ним что-то непонятное происходит.

– Я становлюсь все более и более расчетливым, – делился он, глядя как я колдую над мангалом. – Ничего не куплю, пока не узнаю, сколько это стоит в соседнем магазине или киоске. Жене скандалы устраиваю, когда она покупает что-то, на мой взгляд, ненужное. Копеечки на улицах подбираю... Дома вещи по местам расставляю. Ничего с собой не могу поделать...

– Ничего страшного, – успокоил я друга, подавая шашлык, – это весьма распространенная среди мужиков мания, разновидность обычной паранойи. Интересно, что у женщин эта же болезнь имеет совершенно противоположные признаки – они становятся расточительными засранками.

– От чего это? – спросил Валерий, грустно рассматривая палочку пересохшего шашлыка.

– Это попытка уйти от неверия, я так думаю. От неверия в Бога, в супруга, в завтрашний день, в смысл жизни. Я сам этой болезнью страдал. Когда с Верой Юрьевной, Полькиной матерью, жил. Особенно меня раздражали эти дурацкие мыльца-освежители для унитазов. А она мимо них пройти не могла. Больному этой манией кажется, что если делать все по уму: все поставить на места, денежку правильно израсходовать, сказать правду жене и теще, то все станет ясным, все образуется, все получится и все появится, в том числе и свет в конце тоннеля. А женская страсть к покупкам – это вообще отпад! Психологической наукой неопровержимо установлено, что больше всего любят покупать фригидные женщины. Понимаешь, половой акт для женщины – это суть приобретение, при нем в ее организме одним членом больше становиться. И если женщина, в силу каких то причин, не получает удовольствия от таких "приобретений", то она восполняет этот недостаток в магазине. То есть приобретает там.

– А расчетливый мужчина что в магазине восполняет?

– Потом что-нибудь придумаю. Давай есть, шашлык совсем остыл.

Расправившись с пятью палочками и тремя фужерами, я рассказал Валере о розовом алмазе. Как он у меня появился. И откуда мог появиться у Сома Никитина.

Веретенников выслушал меня, нарочито внимательно наблюдая за маневрами комаров, и время от времени точными ударами сокращая их численность.

– А сейчас алмаз случайно не в Алмазном фонде? – спросил он, удовлетворенно рассматривая останки очередного камикадзе.

– Да нет, вот он... – сказал я, доставая из кармана брюк синенькую коробочку.

Валерий принял ее, раскрыл и стал смотреть. Глаза его сделались резкими, губы сжались, тело утратило расслабленность прилично выпившего человека.

– Ты возьми его в руки, муха не кусается, разве только болтает всякую чушь, – усмехнулся я, довольный произведенным впечатлением.

– Нет, это все не про меня... – задумчиво проговорил Веретенников, взяв камень в руку и рассматривая его на просвет. – Предпочитаю сидеть на зарплате и под боком у жены. Не нужна мне другая жизнь. Не дамся, и не рассчитывай.

– Это ты мухе говоришь? – не мог я не улыбнуться.

– Нет, тебе, – порозовел Валерий. – Я зарекся с тобой в истории ввязываться. Хватит с меня твоих приморских сумасшедших и мумии Хренова.

– Неужели ты сможешь удержаться от этой замечательной авантюры? – удивился я. – Этот алмаз стоит миллиард долларов! А сколько их может быть на Кумархе?

– Смогу удержаться, – кисло улыбнулся Валерий. – Запросто смогу. Потому что он не стоит моей жизни.

– Ну, как знаешь, – расстроился я. Расстроился не оттого, что друг отказался, а оттого, что он совсем другой. Не как Баламут и Бельмондо... Знает, сколько стоит жизнь, знает, что надо, а что не надо делать. Правильный, короче. Наверное, из-за этого нас и тянет друг к другу: подспудно я хочу стать правильным, а он – авантюристом.

Некоторое время мы разглядывали друг друга. Я думал, что смог бы безошибочно предсказать все события в дальнейшей жизни Веретенникова, а он тщился угадать, чем закончится завтрашний мой день.

Однако, человек предполагает, а Бог располагает. Через минуту я понял, что значительно преувеличил свою проницательность, а Валерий уразумел, что ближайшие, а может быть, и последние его дни пройдут под моей звездой или, точнее, под знаком Меркурия, покровителя авантюристов. И эти мысли пришли нам в голову сразу же после того, как лампочка, освещавшая наш стол, погасла, и через секунду мы были схвачены и обездвижены полудюжиной настырных мужиков.

Пришел я в себя в доме на диване. Поняв, что одинаково крепко связан и побит, повернул голову и на диване напротив увидел Веретенникова, бесчувственного и серого лицом. Руки его были завернуты за спину и скручены телефонным проводом. Рядом с ним стоял в задумчивости коренастый багроволицый человек. На мочке его правого уха бросалась в глаза большая, поросшая волосом, черная родинка. Постояв некоторое время, человек принялся обыскивать Веретенникова так, как будто делал это во второй или третий раз. "Алмаз ищет", – догадался я.

Человек с родинкой закончил рыться в одежде все еще беспамятного Валеры, повернулся ко мне и, увидев, что я очнулся, спросил, четко выговаривая слова:

– Где алмаз с мухой?

– Какой алмаз? – удивился я, отмечая, что бандит похож на Гошу Грачева, систематически избивавшего меня с пятого по шестой классы, избивавшего до тех пор, пока я совершенно неожиданно для себя не превратил его в отбивную котлету.

Багроволицый выдавил: "Твою-бога-душу-мать", подошел ко мне, хлестанул ладонью по глазу. Гоша тоже любил бить ладонью по глазу, особенно незаметно подкравшись сзади. Стало очень больно и если бы я мог немедленно отдать ему эту дурацкую стекляшку, то я бы, конечно, отдал. Вместо выбитого глаза ее не вставишь, а миллионером я был уже много раз и все во вред своему здоровью.

– Где алмаз с мухой? – склонившись надо мной, вновь спросил краснолицый.

– Послушай, мужик, тебя случайно не Гошей зовут? – щуря слезящийся глаз, начал я наводить мосты и тянуть время. – Мы с тобой случайно не в одной школе учились? Ведь ты Гоша по кличке Грач?

– Нет, меня в школе Баклажаном звали, – покачал головой бандит. И выцедил:

– Ты мне, сука драная, зубы не заговаривай. Где алмаз?

Лицо его от напряжения стало фиолетово-баклажанового цвета. "Вот откуда кличка", – подумал я и начал наводить тень на плетень.

– Неужели ты думаешь, что из-за этой розовой стекляшки с такой безвкусно-низкопробной начинкой я буду терпеть боль в голове и твое паскудное общество? На столе он лежал в открытой синенькой коробочке. Приятелю моему это украшение тоже ни к чему – за минуту до того, как ты нас повязал, он от нее наотрез отказался... Ты лучше пойди, своих поспрошай. Может, кто и видел, в чей рот муха залетела.

Немного подумав, мужчина вышел из комнаты. Через минуту со двора послышались возмущенные голоса его сообщников. Разобрать о чем говорят на разбойничьей пятиминутке, мне не удалось: застонал Веретенников. Повернув голову, я увидел в его глазах боль, страх, и нечеловеческое желание запустить в меня чем-нибудь тяжелым и эффективным, таким же тяжелым и эффективным, как баллистическая ракета с разделяющимися боеголовками.