Неприятности в Тасмановом море были и у Алека Роуза. Ему пришлось высадиться в Новой Зеландии, потому что на мачте лопнула топовая оковка. А Робин Нокс-Джонстон при сильном шторме проходил проливом Фово между островами Стьюарт и Южный. Но ни один из них по разным причинам, не плыл к югу от острова Стьюарт. Какие отсюда я должен сделать выводы? Тут, по словам Чичестера, верно только одно: «в ревущих сороковых» никто не может быть уверен в завтрашнем дне.

Ночь на исходе, а яхта все мчится на юг. Давно следовало бы повернуть на восток, но пока ветер не стихнет хоть немного, делать этого нельзя. Впереди — Антарктида и айсберги.

В тряске и хаосе звуков связь с Гдыней кажется необъяснимым явлением. Узнав мои координаты и самочувствие (как всегда отличное), оператор резонно замечает, что я заплыл слишком далеко на юг. Я улыбаюсь про себя и отвечаю ему:

— Мне хочется прислать вам весточку от пингвинов!

Никто не может сказать мне, куда следует плыть. После столь необычных приключений в Индийском океане я предпочитал идти через Тихий океан самым безопасным и одновременно самым быстрым путем. Безопаснее всего было бы плыть как можно севернее — в зоне переменных ветров, а быстрее всего — к югу от Новой Зеландии, в зоне «неистовых пятидесятых». Мне очень хотелось обогнуть мыс Горн до того, как кончится лето, и я вышел из Хобарта на юго-восток наикратчайшей трассой — через Тасманово море.

Приняв решение обойти Новую Зеландию с юга, я понимал, что придется встретиться или с островом Стьюарт, или с архипелагом Снарес. Как и все мореплаватели, больше всего я опасался земли перед носом судна. А посоветовать мне, что же лучше — идти проливом Фово между островом Южный и островом Стьюарт, либо между островами Стьюарт и Снарес, либо южнее обоих этих островов, — никто не мог. Погода могла быть плохой всюду, но чем дальше на юг, тем она хуже. Но и в хорошую погоду пролив не менее опасен из-за сильных течений и бесчисленных рифов в нем.

Итак, советчиков у меня не было, а эра клиперов давно миновала (впрочем, между «Полонезом» и клиперами было мало общего). Теперь мореплаватели обычно не проходят мимо Новой Зеландии без остановки. Что же касается меня, то я хотел бы как можно скорее миновать мыс Горн.

Но когда два нерешительных пешехода хотят разминуться… Вместо того чтобы обойти Снарес мористее, я едва не налетел на его зловещие скалы. Судя по карте этот остров должен был быть прямо по носу яхты. Его скалистые берега были бы отлично видны, но стояла ночь. Что за адская ночь! В другое время я мечтал бы о таких условиях: свежий западный ветер и мелкий дождь, который ничуть не мешает, когда сидишь под палубой в каюте. А сейчас с палубы я высматривал во тьме, не замаячат ли впереди высокие скалы. И хотя вероятность столкновения с небольшими островками на глубокой воде была незначительной, заставить себя лечь спать я не мог.

Кланяясь на обе стороны, «Полонез» мчался в мокрую темень. От бортов отваливались белые пласты фосфоресцирующей воды, за кормой в кильватер тянулась зеленоватая водяная коса, исчезающая в море и дожде. Если бы ночь была ясной, я наверняка разглядел бы темные контуры земли и не боялся бы так столкновения с нею. Между тем ничего не происходило, а беспокойство все возрастало. Я напряженно смотрел вперед, прикидывая в уме, какое влияние могут оказать на курс яхты течения. В точность показаний компаса я перестал верить и полагал, что лаг тоже «врет». Короче говоря, я не знал, где нахожусь. Впрочем, такое состояние для яхтсмена-одиночки в открытом океане — совершенно нормальное. В первый же солнечный день я смогу исправить все ошибки, допущенные приборами, и свои собственные, и точно определить координаты. Но как сделать это ночью, да еще когда перед носом скалы?

Чтобы обрести покой на ближайшие недели, я должен был непременно увидеть эти скалы. Мне было необходимо убедиться в том, что я правильно плыву, и проверить свое местоположение… Я решил дождаться рассвета и спустил сначала один парус, потом второй. «Полонез», потеряв скорость, беспомощно закачался на волнах.

Наступивший день был туманным и дождливым. Снова «Полонез» мчался на всех парусах, оставляя позади милю за милей. Вокруг — никакого намека на острова. Я сменил курс, не теряя надежды увидеть гористые берега острова Стьюарт, — я знал, что он где-то впереди, за туманной стеной. Но местоположения своего я по-прежнему не знал, а по сигналам далеких африканских и европейских радиомаяков ориентироваться было невозможно.

Я проскочил мимо островов Снарес и Стьюарт и вышел в Тихий океан, так и не поняв, что же испортилось (кроме погоды): секстант, хронометр, лаг или компас. Солнце показалось только через два дня, и я смог определиться астрономически, однако даже после этого мои сомнения ничуть не уменьшились.

Моему удивлению не было границ, когда в тот же день после полудня я увидел Баунти — архипелаг островов, не таких гористых, как Снарес. Небольшие серые холмики возвышались над синей водой там, где они и должны были быть, — чуть в стороне от курса «Полонеза». Лишь из-за неверия в правильность счислений в последние дни я потерял надежду увидеть эти острова. Вероятно, первооткрыватель их, знаменитый капитан Блай, был удивлен меньше меня.

Теперь я плыл на расстоянии нескольких десятков миль от островов и видел над ними тучи птиц. Я знал глубины между островками и места, где можно безопасно высадиться, — эти сведения я почерпнул из лоций. От вида самих островов меня распирала гордость за свои успехи в навигации. Я плыл правильно и больше не сомневался в показаниях лага и компаса. И если бы меня спросили сейчас, знаю ли я, где нахожусь, я вознегодовал бы.

Я проснулся в пять часов утра от боли в горле. Конечно, орать вчера во всю глотку дельфинам: «Эй, моряк…» и «Властелином моря станет только тот из нас…» не было нужды. Кто-кто, а дельфины остались репертуаром довольны. Они скакали перед яхтой и плясали под килем. Но и мою радость можно было понять: более чем в тысяче миль от Тасмании я сумел определиться по мрачным куполообразным холмам, называемым Баунти. Ошибка составляла всего несколько миль…

В тот вечер я долго потирал ногами в спальном мешке, пока не согрелся и не заснул. Не удивительно, что вылезать из тепла у меня не было ни малейшей охоты, но нужда оказалась сильнее.

Во второй раз я позволил себе встать около десяти часов: в конце концов воскресенье сегодня или нет?! Да, сегодня у меня воскресенье и завтра тоже будет воскресенье, так как я пересеку Международную границу перемены дат.

Сколько ни рассуждай о логике времени, а дважды прожить один и тот же день — событие. Размышляя таким образом, я приступил к «проживанию» первого воскресенья, угостив себя грейпфрутами с сахаром. Потом подумал, не вернуться ли мне на койку и не проспать ли весь этот день, коль скоро завтра снова будет тот же самый день. Но ветер переменил направление на западное, затем на северо-западное и нужно было установить паруса сообразно новому курсу. К тому же я заметил, что ослабло крепление подруливающего устройства. Полез в ящик с инструментами и запчастями за шестигранным ключом и извлек оттуда свежие помидоры (правда, уже не очень свежие), которые у меня «живут» тут до съедения. Полакомился ими, потом скоренько определил по солнцу местоположение и осмотрел в зеркале секстанта свой левый глаз. Он докучает мне уже несколько дней, и улучшения пока не видно.

Перед обедом прочитал от корки до корки праздничную «Культуру», что ненадолго отвлекло внимание от понижающегося давления. На обед — бульон и гигантская порция австралийского консервированного мяса с рисом, которое по вкусу было похоже на консервы для собак. Положение спасла только бутылка вина.

Тем временем небо затянула нежная вуаль перисто-слоистых облаков и стрелка барометра стронулась с места. Вот холера! Все признаки на небе и земле… Изменение направления ветра, типичные формы облаков и понижение давления предвещали, осторожно говоря, очередные неприятности. Мне как будто вынесли условно смертный приговор…