Я веду «Полонез» под острым углом к ветру, чтобы оставить в стороне стартовое поле со снующими на нем моторками. И вижу, что точно так же делает Фрэнсис Чичестер, пробираясь на «Джипси Мот-V» возле самого берега. Мимо меня проходит «Бинки-II», и Майк Мак-Маллен, который тоже выбрал «север», приветственно машет мне рукой. Рихард Конкольский, занятый чем-то на палубе своей маленькой «Нике», не замечает, как я проплываю около него с подветренной стороны.

За десять минут до старта я нахожусь возле судна гоночной комиссии и накладываю стопор[9] в момент подачи предупредительного сигнала. Через пять минут, сделав большой круг, я снова оказываюсь на том же месте. Проверяю время. И замечаю, что ветер слегка изменил направление. Теперь более выгодна противоположная сторона линии старта. На всех парусах мчусь на другой конец…

Стартовый сигнал я сперва вижу, а потом слышу, однако уже с первого мгновения держу яхту остро к ветру. Регулирую установку парусов, включаю на минуту подруливающее устройство и бегу на нос, чтобы поднять малую геную. Это занимает несколько секунд. «Полонез» идет под четырьмя парусами со скоростью шесть узлов…

К моему удивлению, «Вандреди трез» не набрала той скорости, какой я ожидал от нее. «Танкер», как тут ее прозвали, движется достойно, но обогнать «Полонез» почему-то не может. Я оглядываюсь назад. Среди массы парусов трудно кого-либо узнать. «Миранда» Пухальского стартует во второй группе. Перед стартом он говорил мне, что очень опасается толкучки на выходе. По-видимому, этого боялись все, и линия старта оказалась пустой.

Время идет. В воздухе шумно — вертолеты, самолеты, как и моторки на воде, не оставляют нас ни на минуту. Несколько поворотов — и уже большие яхты, стартовавшие с наветренной стороны, опережают «Полонез». Но все это пока лидеры, что доставляет мне огромное удовлетворение. Через два часа меня нагоняет «Секонд Лайф» и только через три — мой любимец «Стронгбоу».

Ветер крепчает, и я вижу, как у конкурента с подветренной стороны разрывается пополам парус. «Полонез» идет спокойно навстречу темноте. Надо подумать об ужине, пока шторм не разгулялся в полную силу.

Одним галсом я продвинулся далеко к середине пролива Ла-Манш, а вторым надеюсь попасть к мысу Лизард. Маяк на мысе уже мигает в густеющей темноте. Сильный ветер и непрерывно падающее давление обещают тяжелую ночь. Пролив Ла-Манш, особенно у западного мыса Корнелии, — не самое лучшее место для встречи со штормом, но гонки есть гонки.

На ужин я разогреваю консервы — спагетти по-болонски — и торопливо съедаю их. По крену яхты чувствую, что работа меня уже ждет. В этот момент вижу гостя: на кокпит сел почтовый голубь с металлическим кольцом на ножке, усталый и испуганный.

Тонкая стальная мачта гнется так сильно, что я решаю сменить передний парус на меньший. На носу промокаю до нитки и выгляжу, наверно, таким же усталым, как мой гость.

Спускаюсь вниз, нечаянно задеваю голубя, но он не улетает, а прячется под палубой, где садится на мою подушку, словно это место предназначено для него. Я бросаю мокрую одежду в сушилку, устроенную над двигателем, и переодеваюсь во все сухое.

Впереди теперь хорошо виден свет маяка, и это волнует меня все больше. Мне хотелось пройти около мыса, не делая поворота, но течение видимо, здесь более сильное, чем я предполагал, — относит меня к скалам. Хороша перспектива — закончить гонку в первую же ночь на скалах!

Несмотря на беспокойство, держу курс на маяк. Может, ветер переменится, и тогда я выиграю несколько часов у более пугливых коллег. Вдруг со страхом замечаю свет справа. Что это? Буй, берег, рыболовная сеть или судно на якоре? Свет движется. На всякий случай освещаю «Полонез» мощными огнями на краспицах мачты.

Разобрав, что это один из моих соперников зажег на мачте белый огонь, я облегченно вздыхаю. Вопреки здравому смыслу, он идет без единого паруса.[10] Этот, наверняка, не из пугливых, коль скоро оказался здесь, однако и он удирает от берега. Я выдерживаю еще четверть часа, потом тоже делаю поворот.

Из Атлантики идет, не встречая препятствий, огромная волна, которая здесь, на мелководье, дыбится и ломается. При повороте нос яхты целиком окунается в воду. На обратном галсе я все время слежу за расстоянием до маяка, чтобы не уплыть слишком далеко. Снова поворот в белой кипени. Мачты резко гремят, паруса пронзительно хлопают и снова все успокаивается, если это можно назвать покоем.

Удары волн сотрясают весь корпус. Подветренный край палубы шпарит по воде. С противоположной ее стороны летят косые брызги, обстреливая кокпит. Здесь, за иллюзорной занавеской из парусного полотна, я и нахожусь.

Свет маяка кажется таким близким, что меня невольно охватывает дрожь. Но, может, это от холода? Решаю не менять курса. Если расчеты верны, то через несколько минут свет передвинется вправо и передо мной откроется свободный путь. Эти минуты тянутся вечность, но наконец свет передвигается вправо. «Полонез» набирает скорость. Слева от меня остаются в черной ночи острова Силли, справа — мыс Лендс-Энд. Теперь можно немного и отдохнуть. Яхту удержит на курсе подруливающее устройство.

Под палубой я вспоминаю о голубе — тот выглядит умирающим. Вместе с подушкой, которую он успел загадить, я бросаю его в угол и валюсь на койку. Вой ветра не дает уснуть. Выхожу еще раз на палубу, проверяю расстояние до маяка и курс. Единственно, что меня беспокоит, удержит ли «Полонез» курс. Усталость берет верх. При этом направлении ветра ничего не должно случиться, а если ветер переменится, то меня разбудит курсовая сирена.

Через три часа я встаю отдохнувший. К рассвету серое море светлеет, по нему бегут белые буруны. С подветренной стороны виднеется белый парусок, который, будто наперекор погоде, резво движется вперед. Чтобы равняться на него, нужно менять паруса. Наступает очередной трудовой день.

Погода предполагается штормовая. Благодаря любезности радио Гдыни у меня есть подробный прогноз для всей Атлантики. Каждое утро в десять часов, слушаю я или нет, мне сообщают погоду. Разве сравнить с тем, что предусмотрело Би-би-си для гонщиков? Ежедневно в 2.14, с точностью до минуты, — по два слова на каждый из шести секторов океана. Всего — минута прогноза.

Сегодня, словно всех прогнозов мне было мало, я поймал ирландскую станцию Валенсия. Она предупреждает о сильных ветрах. Опасаясь спутать полученные сообщения, я выписал частоты и часы работы всех станций (включая океанографические суда), которые можно услышать на пути через Атлантику. Список вешаю над койкой. Если принимать все станции, то плыть будет некогда. Пока что я поймал французское радио. Первое сообщение: командор Оливо ранен во время шторма в голову. Где только он, этот шторм?

Вскоре и я оказываюсь в затруднительном положении. Поведение яхты при сильном ветре мне хорошо знакомо. Разрезая носом набегающие волны, она пробивает себе путь на запад. Брызги летят по всей палубе, а тряска такая, что сбивает с ног. Но я еще никогда не видел, чтобы мачта гнулась так сильно. Ведь перед стартом я проверил натяжение стальных тросов — вант, крепящих ее. Если так будет продолжаться, то скоро ей наступит конец…

Я спускаюсь под палубу и отодвигаю паруса,[11] закрывающие большие стальные планки — путенс-планки. В этом месте натяжение вант передается на борта яхты. Осмотреть его мне мешает бак с горючим, и я просовываю туда руку. Теперь понятно, почему гнется мачта — путенс целиком отгибается в ритме качки. Неизвестно, когда это случилось, но в данный момент ситуация стала уже опасной, если можно засунуть под планку два пальца.

В три скачка я оказываюсь на палубе и спускаю паруса. Что делать дальше? Такую аварию обычно устраняют на верфи. Может быть, вернуться в Ирландию? Исключено. Уменьшить парусность? А это значит — проиграть соревнование и прийти к финишу после всех. Надо попытаться исправить положение.