Караван был собран и готов к отправлению. В качестве проводника мы наняли одного из местных жителей по имени Клавус. Вверив нашу судьбу Всемогущему и Всемилостивейшему Богу, мы выступили в путь из города Гурганийи в понедельник, третий день месяца дулькады 309 года{5}.

Вечером того же дня мы остановились в поселении, называемом Замган: это, можно сказать, врата в земли тюрков. На следующее утро с рассветом мы направились в Гит. В тех местах снега было еще настолько много, что верблюды проваливались в него по колено. По этой причине мы были вынуждены задержаться в Гите на два дня.

Наш дальнейший путь пролегал напрямую через пустынные, безлюдные земли тюрков. Порой нам за несколько дней не встречалось ни единого путника в этой степи, голой и ровной, как стол. Десять дней мы пробирались вперед, страдая от мороза и непрерывных снежных буранов, по сравнению с которыми холодная зима в Хорезме казалась летним днем. Все прежние трудности и неудобства были забыты, и порой мы впадали в такое уныние, что подумывали даже развернуть караван и возвратиться назад.

В один из этих дней, когда было особенно холодно и ветрено, Такин подъехал ко мне в сопровождении одного из тюрков, с которым он вел разговор на тюркском наречии. Смеясь, Такин повернулся ко мне и сказал:

– Этот тюрк говорит: «Чего хочет от нас наш Господь? Он же явно вознамерился убить нас всех такой стужей. Если бы мы знали, чего он от нас хочет, мы непременно сделали бы это для него, лишь бы не мерзнуть».

На это я ответил:

– Передай ему, что он хочет только одного – чтобы ты сказал: «Нет бога кроме Аллаха».

Тюрк рассмеялся и сказал:

– Знай я об этом раньше, я бы повторял эти слова без устали.

Вскоре караван вошел в большой лес, где не было недостатка в сухих дровах и где, укрывшись от бурана, мы и остановились на ночлег. Погонщики развели костры, мы согрелись, сняли с себя теплую одежду и смогли наконец просушить ее.

Судя по всему, караван Ибн Фадлана попал в район, где погода была более благоприятной. По крайней мере, далее в его тексте отсутствуют упоминания о слишком сильных морозах.

Мы вновь отправились в путь и ехали каждый день с полуночи до времени послеобеденной молитвы – причем начиная с полудня вплоть до остановки мы старались по возможности ускорить продвижение каравана. Проведя в пути пятнадцать дней и ночей, мы наконец приблизились к высокой горе в окружении огромных скал. Во многих местах из расщелин били прозрачные источники, вода из которых собиралась в небольшие, но глубокие озера. Мы проследовали дальше, пока не оказались на землях, принадлежащих одному из тюркских племен. Люди этого племени называют себя огузами.

Огузы – кочевники и живут в домах из войлока. Некоторое время они остаются на одном месте, а затем снова отправляются в путь. Их жилища беспорядочно разбросаны по степи в соответствии с кочевым обычаем. Жизнь их полна лишений и трудностей, и влачат они свое земное существование беспорядочно и бессмысленно, словно сбившиеся с караванной тропы ослы. Никакая религия не связывает их с Богом. Они никогда не молятся, но при этом своих вождей награждают званиями, подобающими лишь Аллаху. Так, когда кому-либо из них требуется совет в каком-то деле, он обращается к вождю со словами: «О Всемогущий, как мне поступить в том или другом случае?»

Все свои дела и поступки они совершают, посоветовавшись лишь между собой. Я, впрочем, не раз слышал, как они повторяют священные слова: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – пророк его», но говорили они это лишь для того, чтобы в какой-то мере приблизить себя к мусульманам, быть может, расположить нас к себе, а не потому, что верили в сказанное.

Правителя тюрков-огузов зовут Ябгу. Это своего рода имя-титул, и любой человек, который становится правителем этого племени, носит это имя до тех пор, пока находится у власти. Его помощник всегда носит имя-титул Кударкин, и так именуется второй человек племени, вне зависимости от того, кто является вождем в настоящее время.

Огузы не совершают омовений ни после справления большой или малой нужды, ни после совокупления, ни в других случаях, когда омовение предписано правоверному мусульманину. Они вообще практически не пользуются водой, особенно в зимнее время. Ни заезжим купцам, ни другим магометанам не следует совершать омовение в их присутствии. Мыться можно лишь ночью, когда тюрки не видят этого. Заметив совершающего омовение, они начинают сердиться и говорят: «Этот человек хочет наслать на нас порчу и для этого погружается в воду». Застигнутому в момент омовения приходится откупаться от них немалой суммой во избежание еще больших неприятностей.

Ни один магометанин не имеет права войти в земли тюрков до тех пор, пока кто-либо из огузов не согласится принять его в качестве гостя. Со своим хозяином чужестранец остается на все время пребывания в этих землях. В качестве подарков хозяину преподносится красивая одежда из страны ислама, а его супруге – перец, просо, изюм и орехи. Когда мусульманин приезжает к стойбищу своего хозяина, тот ставит для него шатер и приводит овцу, чтобы сам мусульманин мог ее зарезать. Тюрки овец не режут, а забивают их до смерти ударами по голове. Огузские женщины никогда не закрывают лиц в присутствии мужчин – как своих соплеменников, так и чужестранцев. Не стремятся они и к тому, чтобы как можно лучше прикрыть свое тело от взглядов посторонних. Как-то раз, остановившись у стойбища одного из тюрков, мы зашли в его юрту и завели беседу с хозяином. Его супруга присутствовала при этом. Во время разговора женщина вдруг задрала подол своего одеяния и, нисколько не смущаясь, почесала волосы в срамном месте. Мы прикрыли лица и тихо произнесли: «Господи, прости!» Муж этой женщины только засмеялся и обратился к переводчику со словами: «Скажи им, что мы открываем свои тела в их присутствии, чтобы ввергнуть их в смущение, но не для того, чтобы показать нашу доступность. Это лучше, чем прикрыть свое тело, но оставить его доступным для постороннего».

Супружеская неверность практически неведома этому народу. Причина тому проста: любого, уличенного в этом грехе, разрывают пополам. Происходит это так: они стягивают друг к другу верхушки двух деревьев и привязывают к ним провинившегося. Распрямляясь, деревья разрывают надвое несчастного грешника.

Мужеложство также считается у тюрков страшным грехом. Известен случай, произошедший с одним странствующим купцом, который остановился в гостях у клана самого Кударкина. Этот купец задержался на некоторое время в гостях для покупки овец. У хозяина был сын, безусый подросток. Ценой беспрерывных ухаживаний, имеющих целью сбить с толку неразумного юношу, гость сумел добиться его расположения и склонить к близости. Купец и уступивший его домогательствам подросток были застигнуты хозяином дома на месте преступления. Сначала тюрки хотели убить за это прегрешение и самого купца, и юношу вместе с ним. Но купцу после многочисленных нижайших просьб и молений было позволено выкупить свою жизнь. Он заплатил хозяину четыреста овец за оскорбление, нанесенное ему и его сыну, и, обретя желанную свободу, поспешил как можно скорее покинуть земли тюрков.

Все тюрки выщипывают себе бороды, оставляя на лицах лишь усы.

Брачные традиции тюрков таковы: когда один из них просит руки женщины, принадлежащей к другому роду, он оговаривает с главой клана стоимость своей избранницы. Плата за невесту обычно выражается в некотором количестве верблюдов, вьючных животных и предметов повседневного обихода. До тех пор пока не выплачен весь выкуп, согласованный со старшими мужчинами из рода невесты, жених не имеет права приближаться к своей избраннице. В тот же день, когда им внесена последняя часть выкупа, он без лишних церемоний приходит к шатру, в котором располагается ее семья, и вне зависимости от ее желания осуществляет свое право на обладание ею прямо в присутствии ее отца, матери и братьев, которые ему не препятствуют.