Рауль мягко улыбнулся:

— Простите, что пришлось вас потревожить. Мне посоветовали… И… Скажите, у вас нет брата?

— Нет, — сказала она огорченно.

— А может, какой-нибудь родственник-мальчик?

Кармела покрутила головой.

Лицо Рауля застыло.

— Жаль, — сказал он с горечью. — Я так надеялся. Вы так на него похожи. Месяца три назад… Когда я был готов убить себя… Когда едва не погиб в трактирной драке, — он пришел мне на помощь. А потом все так счастливо переменилось…

Рауль говорил торопливо, глаза его сияли.

— Кто-то заплатил за меня все долги. Я спрашивал у Христа и святой Катарины — покровительницы моряков. Они молчат. Но сердце… сердце говорит мне, что это он. Я ничего о нем не знаю. Только имя и название корабля. И еще… — он прикрыл глаза, точно припоминая, — у него была царапина от шпаги, вот тут, на щеке…

Кармела медленно, словно во сне, тронула пальцами щеку.

— Корабль, что привез спасение, зовется «Марисоль». Ведь он ваш?

— Дядин, — прошептала Кармела.

— Я должен найти моего спасителя. Должен вернуть ему долг!

— Мне кажется, — Кармела смущенно потупилась, — он не возьмет у вас денег. Это был подарок.

Рауль подался вперед, порывисто стискивая ее руку:

— Вы что-то знаете? Не молчите!

Она застонала. Он опомнился и бережно поднес ее руку к губам:

— Простите.

Поцелуй обжег. Едва сдержав слезы, она спрятала лицо в подушки, сказала невнятно, стыдясь лжи:

— Мне казалось. Я не знаю…

Рауль опустил голову на руки.

— Простите меня, — повторил еще раз. — Я утомил вас. Я пойду.

— Нет! — она резко села, прикрываясь одеялом. — Нет, не смейте, не уходите!

И добавила совсем тихо:

— Конечно, вы уже отдали долг вежливости… — Рауль взглянул удивленно и остался на месте. — Я ни разу не слышала вашей игры на гитаре, — по-детски смущаясь, шепнула она.

— Хорошо, — кивнул он. — Дайте гитару.

Она покраснела.

— Тереса… Тереса отобрала все платья и унесла ключ.

— Я найду сам, — улыбнулся Рауль.

— Там, в соседней комнате.

Он принес инструмент, сел, коснулся струн. Темная прядь скользнула на лоб, лицо стало мечтательным и добрым, как у сказочного принца. Кармела вдруг вспомнила, как он своей тонкой сильной рукой смывал кровь с ее щеки. Ей захотелось поцеловать эту руку…

Наваждение покинуло Кармелу, она вновь увидела крест, раскрашенную статуэтку мадонны и серебряного Христа. Поднялась с застывших колен. Отыскала гитару, села, прижавшись к деке щекой, погладила струны. И сидела так, пока не уснула.

Ночь тревоги.

Ночь смотрела на Иту августовскими звездами. Ветер шелестел в листве сада, сладко пахли маттиолы. Ночные бабочки слетались на свет фонарей. Сад был полон шорохов, смеха, чьего-то легкого дыхания. И на террасе, в полутьме, все любовались ночью.

— Вот час, когда ангелы спускаются на землю…

— И сочиняются стихи…

— И «Грозный» берет на абордаж очередное судно, — с мрачным юмором докончил губернатор. Он только что поужинал и благодушно прикрыл черепашьими веками зеленоватого колера глаза, на безупречном сюртуке, обтягивающем дородную фигуру, сверкал синей звездой недавно полученный орден святого Мицара — высшая награда Республики. В руке у сластены-губернатора дымилась тонкая фарфоровая чашечка.

— Ах, муженек! — с сердцем воскликнула дона Бьянка. Непонятно было, относится это к пиратам или к безуспешным попыткам красавицы-толстушки заставить мужа похудеть.

— Все так и есть, — сообщил губернатор, с чмоканьем прихлебывая шоколад. — Кстати, о стихах… Помнится, наш юный друг…

— Я не пишу стихов, — резко сказал Рауль.

— Ну тогда спойте! — воскликнули дамы. Кто-то бросился за гитарой.

— Говорят, — перебирая кружева широкой и откровенно прозрачной юбки, шепнула на ухо подруге молоденькая дона Эстрелла, — он владеет гитарой не хуже, чем клинком.

— И сердце ни одной девушки в Ите не может устоять перед ним, — ехидно добавила та, желтолицая из-за больной печени и от того же язвительная. — Поглядим?

Раулю подали инструмент. Он положил пальцы на струны и произнес хриплым, точно чужим, голосом:

— Белинас. Погиб на дуэли пятьдесят лет назад.

Пусть сто вод протекут в реке…

Сто ветров пронижут город насквозь…

Но вечной молитвой на языке:

Избавь меня от любви, господь…

Его глаза потемнели, голос звучал, точно шепот ветра.

Услышь меня, всеблагой, внемли!

В венце из терний и горьких звезд

явись и милость свою яви,

избавь меня от любви, Христос!

Она приходит, как ураган,

сжигает душу, сжигает плоть.

Ее б я залил кровью из ран…

но ты не простишь, всеблагой господь.

Без сожаленья удар приму,

подставлю грудь и паду крестом.

Оставь же чистой душу мою.

Избавь меня от любви, Христос…

Рокот струн оборвался. Они глядели в молчании. Дона Эстрелла плакала. Рауль, задыхаясь, отвел волосы со лба и увидел: вцепившись в резной столбик террасы, глядела на него Анхела Торрес.

Глядела глазами черными, как ночное небо. Потом ее запекшиеся губы шевельнулись:

— Я люблю вас, Хименес…

Он почти бежал, не в силах выдерживать взгляды. А они заговорили о другом.

— Что это вы там о "Грозном?" — вопрошал губернатора дон Паломас.

— Женушка сетовала на мою задержку в департаменте. Так вот, "Грозный…"

Последний месяц пираты были главной темой разговоров для Иты и ее окрестностей, впрочем, как и для всех приморских городов. Этот бич Республики, уничтоженный, согласно флотским реляциям, возникал вновь и вновь. Неуловимые, недосягаемые, пираты захватывали суда, грабили и сжигали береговые поселки, под носом у таможни перехватывали ценные грузы. Особенно славен был корабль Кейворда. Сегодня его видели в Саморе, завтра в Йокасле, а через неделю он уже помогал меским контрабандистам в их опасных, но прибыльных делах. Твердили, правда, что сам Кейворд давно уже почил на дне моря с ядром в ногах, но «Грозный» не унимался.

В Ите его однако еще не видели. Объясняли это тем, что будто бы именно Ита избрана была для перепродажи грузов; что доверенные люди Кейворда владели тут лавками и складами и даже имели собственные корабли. Но поиски ничего не дали. Все фрахты были тщательно выправлены, снабжены личной подписью губернатора и печатью, и отцам города пришлось отступиться. А зря. В слухах насчет «Грозного» была большая доля истины.

— Надеюсь, «Грозный» не причалил у Трокского маяка? — засмеялся дон Паломас, взбивая букли так, что с них посыпалась пудра. Паломас, второй секретарь морского департамента, был аристократом и модником. Он носил такие узкие панталоны, что в них опасно было садиться, а шпажонка его, говаривали завистники, была короче, чем язык. На беднягу замахали руками.

— Нет, — успокоил губернатор. — Мне пока не докладывали. Впрочем, нам недолго осталось волноваться. Тут нет шпионов? Так вот, в Ломейе наконец-то решили взяться за него всерьез. Готовится ловушка. Галеон, до палубы набитый солдатами. Разумеется, пиратов убедят, что там серебро. Они погонятся, и…

— Их схватят! — не выдержал Валисьенте, длиннокудрый и хорошенький, точно девушка.

Губернатор поморщился — этот мальчишка испортил ему весь эффект.

— А дальше? Дальше? — защебетали дамы.

— Их схватят, — пожал плечами губернатор. — А чтобы дело не сорвалось, за Львиной Горой будет спрятана эскадра.

— А когда назначена охота? — спросила дона Бьянка.

— Я думаю, недели через две, если Господь будет милостив, — отвечал супруг.

"Через две недели?.." Завороженная песней Рауля и растерянная его уходом, Кармела уловила только это да еще "Львиная Гора".

"Уничто-жен?!.." Она шагнула вперед. Все застыли, перепуганные ее видом.

— Дона Анхела, что с вами, голубушка?

— П-простите, ваше сиятельство, — сказала она, заикаясь. — Мне нехорошо. Позвольте…