— Что же это вы, душенька, а? — сказал, стараясь придать как можно больше строгости своему бархатному голосу. — Что же это вы так всех напугали?

Озабоченно покивал, подал глазами незаметный знак служанке.

"Они не посмеют. Тогда ведь ничего не случилось. Мне страшно. Юджин!"

— Госпожа сама не понимает, что творит, — служанка, ворча, приподняла Кармелу и стащила рубашку с ее правой руки. Потом привычным жестом подоткнула ей под плечи подушку. — Ровно безумная. Не понимает, что все только ради ее добра делается. Да опустите голову, неча навесу держать!

Не слушая, Кармела напряженно следила за лекарем.

— Намочите полотенце, Пеппа, — велел он. Взял его, мокрое, горячее, выжал и опустил Кармеле на лоб. Она глухо вскрикнула от неожиданности.

— Ну-ну… Ничего плохого не случилось…

— До чего вы привередливы, госпожа, — осердилась Пеппа, всплескивая мокрыми руками.

— Еще!

Второе полотенце горячо прильнуло к обнаженному плечу. Горячие капли стекали по руке, падали на постель. Кармела лежала, сильно откинув голову, тяжело и с хрипом дыша. Лекарь достал блестящий ланцет, облил его кипятком и тут перехватил ее взгляд. В ее расширенных глазах метнулся ужас, как у зверя.

— Ну что вы, — произнес он как можно мягче. — Не надо бояться. Во-первых, это совсем не больно, а во-вторых, поверьте моему многолетнему опыту, это пойдет вам на пользу. Ведь вы же хотите выздороветь?

Не отвечая, Кармела вжималась в постель.

— Ну, ровно кисейная барышня, — пробурчала служанка. — Не обращайте на нее внимания, мой господин, нечего с ней церемониться. Делайте, что положено; она еще после благодарить вас будет, уж поверьте. А вам, госпожа, стыдно это. Сами лезли, никто не просил. А ежели крови боитесь — так отверните голову, а то сомлеете на грех. Ну!.. — красной распаренной рукой она повернула голову Кармелы к стене. От этого прикосновения к девушке точно вернулись силы. Кармела рванулась, отбросив эту руку, сдирая с себя налипшие полотенца. И снова рухнула на подушки. Келья плыла.

— Нельзя так, дорогая моя, — звучал откуда-то увещевательный голос лекаря. — Вы себе навредите. Постарайтесь не двигаться.

Горячая примочка снова легла на плечо. Кармела не смогла отстраниться. Потом он перехватил ее руку ремнем повыше локтя, резко дернул на себя, отводя от кровати и выворачивая, так что каждая жилка на ней болезненно напряглась, смахнул полотенце и одним движением ланцета вскрыл вену. Потекла кровь, медленная и густая. Служанка подставила таз. Темно-вишневые капли срывались и падали в воду, растекаясь в ней и бледнея. После короткой обжигающей боли Кармела погрузилась в какое-то оцепенение, когда можно ничего не желать и ни о чем не думать. Она смотрела, как кровь стекает по руке, которую придерживает лекарь, как позванивают о таз капли. Потом все закружилось и погрузилось в темноту.

Беспамятство было секундным. Сдержав болезненный стон, Кармела открыла глаза. Глядела, как лекарь мокрым полотенцем отирает кровь, зажимает надрез, накладывает на плечо повязку.

— Все. Все, голубушка. Вы молодец.

— Какая она храбрая, наша госпожа, — проговорила служанка уважительно, поправляя Кармеле подушки и обтирая ее покрытый холодным потом лоб. — Даже не застонала…

— Она очень слаба, — сказал между тем лекарь аббатисе. — Но, я думаю, теперь пойдет на поправку.

Мать Сюзон холодно кивнула.

Служанка перебросила через локоть полотенца, взяла таз и вышла. Лекарь, склонясь над Кармелой, закутал ее в одеяло, осторожно уложил поверх перевязанную руку. Служанка вернулась с небольшим глиняным кувшином. Лекарь перелил из него в чашку немного вина, разбавил водой, заставил Кармелу выпить. Настоятельница следила за этим холодным взглядом.

— Благодарю вас, мессир Бертольдо, — вдруг обратилась она к лекарю. — Ваши услуги неоценимы для нас. Надеюсь, вы не откажетесь прийти, если появится нужда вновь прибегнуть к этому средству?

— В этом нет необходимости, — поучающе произнес лекарь. — Даже наоборот. Она потеряла много крови от ран, и злоупотребление может оказаться губительно. Хороший уход, покой — этого достаточно. А сестры вашей обители опытны и всегда с тщанием ухаживают за ранеными и больными.

Мать Сюзон проглотила похвалу, не перебивая, только пальцы на четках вздрагивали. Потом ее губы сложились в недобрую улыбку:

— Я думаю, ей могут навредить только собственные необдуманные поступки. Впрочем, как вам будет угодно.

И вышла из кельи.

Кармела обессилено закрыла глаза.

После полуночи ее подняли с постели, как была, в рубашке, повели. Она едва переставляла ноги, опираясь на монахинь — сил сопротивляться не было. Коридоры были темны. Вдали звучало заунывное пение, колокольный звон. Свет мазнул по стене. По узкой лестнице среди каменных столбов двигались безликие фигуры — одинаковые черные рясы, капюшоны, толстые горящие свечи в руках. Шествие было безмолвным, только шаркали подошвы по ступеням и трещал воск. А хорал рос.

Кармелу вовлекли в вереницу, и она видела, спускаясь, черную спину монахини перед собой и бесконечные мятущиеся огоньки свечей. Лестница закончилась, незаметно перейдя в обширный сводчатый подземный зал. Сестры стали полукругом, и огоньки, вздрагивая, выхватывали из тьмы то край росписи, то деревянный лик святого, то железный узор незажженного хороса. А подальше — черепа и кости, горками сложенные у стен. Дурманяще пахло воском и вердийскими смолами. Перед алтарем на грубо тесаном каменном полу стоял пустой гроб. Кармелу толкнули в него, покрыли пеленами. Загремел древний гимн. Она не понимала слов, от слабости закрывались глаза. Сквозь мелодию прорвались грозные слова, а хор стихал, едва вторя им, пение делалось мягче, жалобней. Голос настоятельницы взмыл на высочайшей ноте:

— Восстань!!

Кармелу подняли из гроба и поставили на колени перед огромным деревянным распятием. Холод пола, проникший через рубашку, сковал ноги. Кармела едва держалась. Ей в руки вложили свечу, но пальцы разжались, и свеча упала. По собору пронесся испуганный вздох. Монахиня подхватила свечу и снова зажгла, сунула в руки Кармеле и сжала их крепко своими.

— Не хочу, — прошептала та, разбуженная воспоминанием. Ее не стали слушать.

Хор звучал торжественно и гордо.

— … При жизни искупление…

— Счастливая…

— Ответь же перед ликом вседержителя, — звучно произнесла аббатиса, — своей ли волей и добрым разумением делаешься ты невестой Христовой?

— Отвечай!.. — зашипела монахиня, жарко дыша в ухо запахом луковой похлебки. Больно стиснула кисти с зажатой свечой.

Кармела подняла лицо. Христос парил перед ней на кресте, резаный из сухого крашеного дерева. Прямо у глаз блестели ярко-вишневые раны на его ногах. Девушка повернула голову: на плече сквозь рубашку проступила кровь, почти черная, а не такая праздничная и нарядная.

— Отвечай!.. Отвечай!.. — слова лезли в уши, как насекомые. Кармела покачала головой.

— … своей ли волей…

— Нет, — она не сумела крикнуть, голова закружилась, ударила в виски ярко-вишневая кровь. Мать Сюзон еще что-то говорила, тупыми ножницами кромсала пряди Кармелы, вырезая святой знак креста. Светло и ликующе взмыл хорал, свет вспыхнул, смывая тьму. Брызнула на склоненную голову вода.

— Волею Господа нарекаю тебя сестра Мария!

Ее подняли с колен, надели рясу, капюшон, накинули на шею шнурок с распятием. Хотели повести вокруг алтаря. Кармела сделала шаг, пошатнулась и крестом рухнула на плиты.

Каждому по справедливости.

Дверь скрипнула, прошелестели шаги. Сестра Лайза остановилась за спиной:

— Куда ты смотришь, сестра Мария?

Девушка у окна крепче вцепилась в решетку.

— Куда ты смотришь? — повторила сестра Лайза. Кармела неохотно обернула к ней горящее широкое лицо с крепко стиснутыми губами, пышные взлохмаченные волосы прикрыли щеки и часть лба, упав на глаза, но даже сквозь них глаза эти, темные и чуть выпуклые, светились гордо и упрямо.