– Ты что, читаешь такие книжки?

– Все надо читать. Ты не боишься опоздать?

– Страшно боюсь! Который час?

– Пять минут девятого…

– Я же не буду сорок с лишним минут ехать на метро.

– Верно… тебе надо быть в девять?

– Да, Морис, в девять. Где, черт побери, моя сумочка?

– Посмотри на стуле, под жакетом…

– Ах да… спасибо…

Красавица Фирмена, свежая и отдохнувшая, хотя и с легкой синевой под глазами, заканчивала сборы в комнате на набережной Отей, готовясь отправиться в мастерскую к Генри, где она была портнихой по юбкам.

Она проворно и стремительно шныряла по крошечной комнатенке, запаздывая, как и все парижские работницы.

Морис лениво возлежал в постели, закинув руки за голову, и с любовью поглядывал на прелестную девушку, завершающую туалет.

– Ну вот ты и готова, – сказал он. – Видишь. Могли бы еще поваляться минут пятнадцать.

Фирмена улыбнулась:

– Какое там поваляться! Словно я ничего не понимаю! Я и так еле-еле успеваю.

– Эка невидаль, ну опоздаешь, придешь после закрытия дверей…

Фирмена бросила шнуровать ботинок и взглянула на любовника:

– Да что с тобой, наконец? Ты что, не понимаешь, что я тороплюсь?

– Как знать! Говоришь, что идешь в мастерскую, а сама…

Фирмена стрелой метнулась через комнату и встала на колени возле кровати, где предавался лени Морис; опершись на нее, она взяла в ладони голову любовника и страстно поцеловала его в лоб.

– Злюка! – проговорила она. – Гадкий злюка! Хочешь мне сделать больно? Что ты еще втемяшил в голову? Ну пораскинь умом, разве я встала бы в такую рань, бросила бы тебя, милый, если бы мне не надо было в мастерскую!

Вместо ответа Морис пожал плечами.

– Как знать! – повторил он. В глазах молодого человека неожиданно мелькнула печаль, меж тем как Фирмена подарила ему еще один пылкий поцелуй, вложив в него всю свою любовь.

Она была очень хороша собой, прелестная и своенравная парижаночка, вызывающая буйное восхищение всех мужчин на улице, и возможно, Морис не так уж заблуждался, со страхом рисуя будущее, задаваясь вопросом, сможет ли он сохранить подле себя и только для себя свою очаровательную возлюбленную.

Тем временем Фирмена продолжала:

– Как ты можешь злиться и ревновать после вчерашнего… такого дня! И такого вечера! Господи, какие эгоисты эти мужчины! Не люби я тебя, негодника, разве я была бы здесь? Ты хоть знаешь, что мне предстоит услышать вечером от мамы?

Морис погрозил подружке пальцем:

– Вечером? Но ты обещала вернуться…

– Да, решено, но прежде я заскочу на улицу Брошан! Не могу же я без предупреждения не ночевать дома две ночи подряд… Мама будет переживать, решит, что меня убили.

Фирмена резко поднялась с пола.

– Ты что-то совсем меня заболтал, – продолжила она. – Так я никогда не соберусь…

Она дошнуровала ботинки. В два счета водрузила на голову шляпку, легонько и ловко взбила кудри, взгляд в зеркало придал ей бодрости:

– Морис, это из-за тебя у меня такие глаза? Злюка… В мастерской меня засмеют…

Она вновь встала на колени у постели любовника:

– Ну, поцелуй меня! Будь умницей, раз уж ты не работаешь… До вечера… До половины десятого…

– Половины десятого, а пораньше никак?

– Думаю, пораньше не получится. Я постараюсь…

Они снова поцеловались.

– До вечера, дорогой!

– До вечера, дорогая!

Последняя улыбка, последний взгляд на часы.

– Я побежала! – сказала Фирмена.

Площадь л'Опера, черный людской муравейник двух лестниц метро.

В тот же понедельник утром, когда время близилось к девяти, тысячи пар глаз устремились на часы банка «Комптуар д'Эсконт», что расположился на углу улицы Четвертого Сентября и авеню л'Опера, следя за неумолимой и роковой стрелкой, которая так много значила для них. Стрелка показывала без десяти девять. Одни безропотно принимали ее приговор, другие бунтовали:

– Да эти часы врут, постоянно спешат! Спорю, мои идут точнее…

Стрелка бесстрастно продолжала свой ход и, несмотря на сыпавшиеся упреки, привлекала все большее внимание. Может, она и правда ошибалась? Увы! Пытающиеся ее уличить были бессильны, ибо знали, что не стоит покушаться на столь официальный механизм, как банковские часы, удостоенные чести сообщать прохожим время!

Те, кто с такой тоской взирал на часы «Комптуара д'Эсконт», принадлежали к многочисленной армии служащих, продавцов и работниц, последние двадцать пять минут бороздивших элегантные окрестности площади л'Опера.

Этим утром работницы запаздывали чаще, чем обычно, что было объяснимо. Накануне они притомились, поздно легли, ужинали всей семьей, предавались любовным утехам; в мастерскую же теперь влетали пулей, браня про себя начавшуюся рабочую неделю, но глаза их еще светились вчерашним весельем, а души ликовали при воспоминании о счастливых часах!

На Рю де ла Пэ, возле заново отстроенного известным модельером великолепного особняка, где и размещалась фирма «Генри», толпилась группа оживленных, элегантных и нарядных работниц. Они запрудили весь тротуар, не желая ни минутой раньше положенного входить в мастерскую, но готовые ринуться в здание с первым боем часов.

Среди работниц фирма «Генри» пользовалась почетом. И действительно, патрон отбирал себе не только самых умелых и способных, но и самых элегантных и красивых.

Этим утром работницы вовсю чесали язычки.

Девушки обменивались подробностями вчерашнего. Некоторые похвалялись кавалерами, поджидавшими их в субботу вечером у дверей мастерской и только что доставившими их обратно. Другие уверяли, что приехали на машине, а не в метро! Третьи, напустив высокомерный вид, вышучивали хвастуний, стращали их всяческими бедами… За последних заступались и снова ссорились, без умолку трещали, вовсю перемывали друг другу косточки!

Внезапно в плотно сбитой группе произошло движение, и около полудюжины работниц бросились навстречу хмурой девчонке, которая с видимым удовольствием шлепала громадными башмаками по ручейку.

– Негодница! – воскликнула мадемуазель Марта, одна из заправил в юбочной мастерской. – Марго, ты неисправимая замарашка!

Удивленная подобному обращению девчонка вздернула голову, но нахлобучка ничуть ее не смутила:

– Ну и что? Как хочу, так и развлекаюсь!

Марго, вернее Маргарита Беноа, приходилась красавице Фирмене, любовнице Мориса, младшей сестрой… И являла собой полную ей противоположность. Насколько Фирмена была элегантной, опрятной и ухоженной, настолько Марго казалась равнодушной и безразличной к собственной наружности и даже чистоте! Она была грязнулей в полном смысле слова. Правда, девчонке едва минуло двенадцать, возможно, она и не думала, что в один прекрасный день кто-то захочет за ней приударить.

Несмотря на свой хронически неряшливый вид, Марго работала у «Генри». Она исполняла почетные, хотя и малооплачиваемые обязанности подручной, вызывая жгучую зависть у своих сверстниц-работниц. Они не упускали случая вставить, что Марго никогда бы сюда не взяли, а уж тем более так долго не продержали, не будь она сестрой красавицы Фирмены!

Та же, напротив, несла в себе дух фирмы! Великолепная мастерица, она обладала столь изящной внешностью, столь изысканными манерами, что будущее назначение манекенщицей было у нее почти в кармане.

У «Генри», как и в других мастерских, манекенщицам завидовали; хорошеньким девушкам со стройными фигурками, часто просто красавицам, было судьбою написано если не преуспеть на своем поприще, то, по меньшей мере, найти среди мужей или любовников клиенток богатого содержателя.

Тем временем Марго, видимо, что-то задумав, собрала в кружок несколько работниц.

– Эй вы, слышите! – сказала она, кривя жирный от жареной картошки рот. – А у нас новость!

Мадемуазель Анна, крупная зрелая женщина, уже подбирающаяся к сорока, законченный тип вечной работницы, которой не дано испытать ни взлетов, ни падений, последние несколько месяцев компаньонка Фирмены по юбочной мастерской, озабоченно перебила крошку: