Шарп увидел рядом с собой Хогана.

— Вернитесь, сэр!

— Я пойду с вами!

— Нет, вам нельзя. Кто тогда взорвет мост? Хоган повиновался. Не обращая внимания на хаос, царивший справа, Шарп бежал вниз по берегу, считая шаги. Через шестьдесят шагов он решил, что этого достаточно. Стеррит исчез. Шарп повернулся к солдатам.

— Стоять! В три шеренги!

Его стрелки уже заняли позицию, им не требовалось никаких приказов. У себя за спиной Шарп слышал крики, отдельные мушкетные выстрелы, но все заглушал грохот копыт и свист сабель.

Он не оглянулся. Солдаты из Южного Эссекского смотрели мимо него.

— Смотреть на меня!

Они перевели на него глаза.

— Вам не грозит опасность. Только делайте то, что я скажу. Сержант!

— Сэр!

— Проверь кремни.

Харпер хмыкнул. Людей из роты Стеррита следовало успокоить, заставить думать о чем-нибудь знакомом, и огромный ирландец прошел по рядам, вынуждая солдат оторвать глаза от страшного зрелища и осмотреть свои мушкеты. Один из пехотинцев, белый от страха, поднял глаза на могучего сержанта.

— Что с нами будет?

— Что будет? Ты наконец сможешь отработать свои деньги, парень. В бою. — Харпер проверил кремень в замке мушкета. — Болтается, как сиськи у бабы, приятель, подтяни-ка его!

Сержант окинул взглядом ряды солдат и рассмеялся. Шарп сумел спасти восемьдесят мушкетов и тридцать штуцеров. Теперь французам, да благословит их Господь, придется сражаться по-настоящему.

Это была бойня. Всего лишь четыре минуты назад стройные шеренги пехотинцев — тысяча шестьсот человек — во главе с офицерами стояли в поле, теперь же большая их часть мчалась к мосту. Солдаты побросали мушкеты, ранцы, все, что мешало бежать и, следовательно, приближало страшные сабли французской кавалерии.

Командир французов хорошо знал свое дело. Он направил часть людей вдогонку за беглецами, не давая им свернуть в сторону, причем делал все спокойно и четко, как на тренировочном плацу. В результате огромная масса пехотинцев сгрудилась у входа на мост, где они становились легкой добычей всадников. Другая часть конницы была брошена против остатков британского каре — маленькой группы солдат, отчаянно сражавшихся у знамени полка, но Шарп видел, что у французов остается в резерве еще две кавалерийские шеренги — они вступят в бой, если пехота англичан придет в себя.

Нет никакого смысла охранять мост. Он и так защищен от французов массой столпившихся там солдат. Шарп прикинул, что около тысячи людей устремились к мосту, по которому едва ли может проехать повозка, запряженная мулами. Тягостное зрелище. Шарпу и раньше приходилось сталкиваться с паникой на поле битвы, но ничего подобного он в жизни не видел. Менее сотни всадников вселили ужас в души тысячи пехотинцев. Толпа на мосту не могла продвинуться вперед, задние ряды напирали слишком сильно, испанцы и англичане отчаянно толкались, дрались, царапались, надеясь спастись от гусар, сабли которых несли смерть. Даже те, кому удалось попасть на мост, не могли считать себя в безопасности. Шарп видел, как многие попадали в воду — в мосту были дыры, а кое-где Хоган приказал снять перила.

У французов не было ни единого шанса пробиться сквозь этот живой заслон; да они и не пытались захватить мост. Их главная задача заключалась в том, чтобы поддерживать панику, охватившую врага, не дать ему перегруппироваться и повернуться к гусарам лицом, ощетинившись мушкетами со штыками. Всадники даже начали проявлять некоторую апатию. Шарп заметил, как один из гусар подгоняет бегущих, нанося удары плоской частью клинка. Не так-то легко убить человека саблей, в особенности если он повернулся спиной и не сбросил ранец. Неопытные кавалеристы наносили впечатляющие удары, сверкающие клинки описывали широкие дуги, а сбитые с ног солдаты с удивлением обнаруживали, что пострадали лишь их ранцы и мундиры. Ветераны же дожидались того момента, когда оказывались на одном уровне со своей жертвой, а потом наносили удар назад, стараясь попасть в незащищенное лицо, и Шарп знал, что раненых будет гораздо больше, чем убитых, причем ранения окажутся страшными, глубокими, до самой кости.

Нет, сражаться следовало иначе. Знамена Южного Эссекского все еще развевались над головами солдат, но каре уже окончательно распалось. Англичане были вынуждены образовать нечто вроде кольца, всадники теснили их, и им пришлось отбиваться от сабельных ударов и копыт штыками и мушкетами. Совершенно безнадежная схватка. Французы бросили большую часть своих сил против этого маленького отряда; у них было мало шансов захватить мост, но внутри отчаянно сопротивлявшегося кольца находился куда более значительный приз — знамена. Для французов покинуть поле боя с захваченными знаменами противника означало стать героями, покрыть себя славой — о такой победе по всей Европе будут ходить легенды. Гусар, захвативший знамя, сам называет свою награду, будь то деньги, женщина или чин, поэтому всадники отчаянно пытались преодолеть сопротивление британцев. Южный Эссекский защищался с не меньшей решимостью, их силы подкрепляло фанатичное желание сохранить знамена. Потеря знамени — неслыханный позор.

Шарпу потребовалось всего несколько секунд, чтобы оценить обстановку; у него не было выбора, он должен идти вперед, к знаменам, в надежде, что кольцо оставшихся в живых солдат продержится до тех пор, пока его рота сможет пустить в ход мушкеты и штыки.

Он. повернулся к солдатам. Харпер снова оказался на высоте. Стрелки рассредоточились среди солдат роты Стеррита и старались успокоить ошалевших от ужаса людей. Закаленные солдаты в зеленых мундирах улыбались Шарпу. Солдаты в красных явно нервничали. Шарп заметил, что по краям роты Харпер поставил по взводу стрелков, ведь фланги будут самым слабым местом, только крепкие нервы и надежные штыки остановят фланговую атаку кавалерии. Два встревоженных лейтенанта оказались внутри этих маленьких фланговых отрядов — как и другие люди роты Стеррита, они не сводили глаз с толпы, собравшейся возле моста. Им хотелось бежать, оказаться в безопасности на другом берегу, но тут Шарп заметил двух ветеранов-сержантов, которые уже не раз смотрели в глаза смерти и хладнокровно ждали приказа.

— Мы пойдем вперед, к нашим знаменам. — Шарп увидел, что лица некоторых солдат побелели от страха. — Вам нечего бояться. Во всяком случае, до тех пор, пока вы не покинули свою шеренгу. Понятно? Вы должны держать строй. — Он говорил просто, но с большим напором, тем не менее, некоторые по-прежнему видели только беглецов на мосту. — Тот, кто покинет строй, будет расстрелян. — Теперь на Шарпа смотрели все. Харпер ухмыльнулся. — И никто не начнет стрелять без моего сигнала. Никто.

Они его поняли, Шарп снял с плеча ружье, бросил его Пендлтону и вытащил свой тяжелый палаш.

— Вперед!

Он сделал несколько шагов, прислушиваясь к командам Харпера, определяющего ритм наступления. Потом ускорил шаг. Времени оставалось совсем мало. По его расчетам получалось, что преодолеть первые двести ярдов будет несложно. Отряд двигался по открытому плоскому участку земли, здесь еще не было французских всадников.

Самыми трудными окажутся последние сто шагов, когда роте придется держать ряды и одновременно перебираться через тела убитых и раненых, а французы поймут, какая опасность им угрожает.

«Интересно, — подумал Шарп, — сколько времени прошло после залпа испанцев? Наверное, всего несколько минут». Вдруг он снова ощутил, как его охватила знакомая отстраненность — она исчезнет только после последнего залпа или сабельного удара. Шарп замечал самые незначительные детали; казалось, он стоит на месте, а пыльная, растрескавшаяся, высохшая земля сама движется у него под ногами. Он видел каждую бледную травинку, даже муравьев, спешивших куда-то по своим делам. Ему вдруг показалось, что сражение за знамена происходит где-то совсем далеко, звук был приглушенным, хотелось побыстрее сократить это расстояние. Душу охватило возбуждение, подъем, предчувствие близости битвы. Некоторые люди приходят в волнение от музыки, другие от денег; кто-то получает удовольствие от работы на земле, но инстинкты Шарпа обострялись именно в подобных ситуациях. Его влекла опасность боя. Он провел в армии половину жизни, хорошо знал трудности и несправедливость солдатской судьбы, не раз видел сочувствующие взгляды людей, чья работа позволяла им спокойно спать ночью, но ни одному из них не было суждено испытать ничего подобного. Шарп знал, что далеко не все солдаты чувствуют то же самое, иногда он даже стыдился своего восторга — но только в тех случаях, когда у него было время подумать, и никогда в такие моменты, как сейчас.