Одолев рвоту, бедняга прокашлялся и тут же начал страдать от несовершенства мира, по сравнению с чем все ведомые ему прежде муки похмелья были сущим блаженством. Но Аннаэр он уже не интересовал.

Подошел автобус.

За невысокой решеткой, ограждавшей территорию корпуса, виднелся обшарпанный пустующий двор. Здание молчало. Молчали деревья, асфальт и сама решетка. Серые слепые окна были одинаковы и пусты. “Чертов Дом”, - вспомнила Аннаэр. Примитивы называли корпус Чертовым Домом.

Впечатление пустоты было обманчивым, по крайней мере в данный момент, хотя большую часть года корпус действительно пустовал. Лет тридцать назад, еще до рождения Аннаэр, это вменялось Ящеру в вину, и в здание пытались вселяться другие факультеты. Сначала моделисты скандалили, отбивая корпус обратно, потом такие попытки прекратились сами по себе… Примерно тогда же вокруг института появились поля трезвости.

Уборщиц Мезозойский Ящер тоже не любил. По справедливости эта должность должна была принадлежать самым тупым и несчастным из примитивов, которых мастер видеть рядом с собой не хотел. Брать же на нее людей с высшим образованием, волею судеб оказавшихся в отчаянных обстоятельствах, Ящер считал кощунством. Посему каждая аудитория в здании имела своего домового – или аудиторного, что вернее по сути, но трудно произносимо. Домовые должны были следить за чистотой, держать в порядке приборы и пугать примитивов, буде те случайно окажутся в пределах досягаемости, - с чем они вполне справлялись. Нормальные люди обходили Чертов Дом за три километра, поэтому рядом с ним было тихо и чисто. Этого и добивался Ящер.

Аннаэр немного постояла у ворот и вошла. Она поздоровалась с хозяйственной феей, бежавшей куда-то с охапкой новеньких швабр, и мимоходом погладила существо, жившее на прилегающей территории. Существо это было выдумкой Ящера и прецедентов в мировом фольклоре не имело. Призрак вахтера потребовал у нее пропуск, но Аннаэр его не заметила, и призрак скрылся в ящике с надписью ПК-34.

К началу зачета она опоздала. Ящер, одетый по-уличному, стоял у окна и выговаривал кому-то. Был он не в духе, и почему-то казалось, что Ящер надел очки, хотя никаких очков он отродясь не носил. Прозрачные, как стекло, ледяные глаза бросали на стены бледно-зеленые отсветы.

- Во мне нет ничего человеческого, - говорил он, слегка откинувшись назад и не глядя на свою жертву. Речь Ящера была лишена какого-либо выражения, но по тому, что именно он говорил, было ясно, что он глумится над несчастным, и более того - наслаждается этим. Судя по всему, предыдущей репликой того было что-то вроде: “Будьте человеком!”

- Я не агрессивен, не любопытен, не добр и не зол…

“Как же, как же…” - отчетливо подумал студент. Ящер услышал. Его рука над зачеткой замерла и экзаменуемый сглотнул.

- Закройте дверь, - сказал Лаунхоффер, почему-то обращаясь к нему, хотя в дверях стояла Аннаэр. – Сквозняк. Аня, здравствуй. Иди сюда. Готова? А вы идите. Три. С минусом. Перед цифрой.

Студент кашлянул и недоуменно воззрился на него.

- Идите, - повторил Ящер и щелкнул пальцами. Студент вздохнул и исчез.

Из лаборантской вышла огромная белая кошка, вспрыгнула на стол Ящера и с невыразимым презрением оглядела присутствующих. Зрачки у нее были круглые, человеческие, и смотреть на нее было жутко.

- Это не кошка, это Варька, - непонятно объяснил Ящер.

Варька хрипло мяукнула, широко раскрыв розовую пасть. Клыки у нее тоже были немаленькие.

“А где же ваш Котангенс?” – подумала Аннаэр.

- Помер Котангенс, - сказал Ящер. – Он и так при мне сорок лет прожил, кошки столько не живут. Замучился он. А Варька сколько хочешь проживет. Она такая же кошка, как вы – люди. Аня, ты без подготовки демонстрацию провести можешь? Так иди сюда. Прошу.

Аннаэр подошла к кафедре. Родинка на запястье исчезла. Модель вспыхнула в воздухе, похожая на связку светящихся воздушных шариков. Сквозь них, посмеиваясь, взирал со стены моложавый Толкиен. Аннаэр вдруг заметила, что люди на портретах следят взглядами за Ящером: сосредоточенные Вернадский и Обручев, недовольный Льюис, суровый Бах, печальный Андреев… Шарики медленно тускнели. Взгляд Ящера все еще блуждал по стенам, на миг задержавшись на портрете Циолковского, - лик ученого исчез, и в раме, как на экране, пошел какой-то старый советский фильм. Варька снова мяукнула. “Интересно, по какому принципу Ящер выбирал портреты?” – подумала Аннаэр.

- Время запускать? – спросила она.

- Не надо. И так видно. Неплохо. Четко, аккуратно. Но – стандарт.

- Извините.

- За что?

Аннаэр, не ответив, свернула модель. Ящер посмотрел на нее, прищурившись.

- Аня, я тебя не узнаю, - сказал он. – Что с тобой?

Аннаэр вздохнула.

- Эрик Юрьевич! – спокойно и внятно произнесла она. – У меня умерла мама.

- Давно? – мгновенно спросил Лаунхоффер.

- Вчера днем.

Собственно, это не было неожиданностью. Аннаэр была поздним ребенком, мать, отчаявшись выйти замуж, в сорок лет родила ее и воспитывала одна. Год назад у нее случился инсульт, она не вставала, не говорила и не всегда узнавала дочь. Аннаэр измучилась, бегая по врачам, все деньги, которые она только могла достать, уходили на новейшие лекарства, такие же бессмысленные, как и аспирин. “Тяжелый случай”, - говорили светила, покачивая головами, лысыми и седыми, - “Готовьтесь к худшему”.

Аннаэр готовилась. Но все равно эта потеря была самой чудовищной из возможных. Исчезни Вселенная, она не была бы огорчена сильнее.

- Где она?

- Дома. Вечером увезут.

- Дай лапу, - неожиданно ласково сказал Лаунхоффер.

Аннаэр протянула руку, не понимая, с чего бы это Ящеру быть таким чувствительным. Тот усадил ее в кресло, обнял ее кисть холодными ладонями и внимательно поглядел в лицо своими глазами-стекляшками. Никакого облегчения Аннаэр не почувствовала, было непонятно, зачем он вообще это делает. Мысли и эмоции Мезозойского Ящера были человеческими в еще меньшей степени, чем у его вымерших холоднокровных тезок. Девушка только машинально отметила, что территория, подконтрольная Лаунхофферу, теперь составляет в радиусе не три километра, как это было год назад, а шестьдесят пять…

- Иди домой, - сказал Ящер, – зачет я тебе поставлю.

Она безропотно поднялась и вышла из аудитории.

Шел дождь. Она прошла мимо остановки, забыв о существовании автобуса. Зонта она с собой не захватила. Ветер бросал влажные волосы ей в лицо, они пахли тиной и почему-то лавандой. Улица медленно текла сквозь нее, она видела, как в ложбинках и выбоинах на асфальте рождаются лужи.

Час или два спустя дождь кончился. Она стояла рядом с домом, под собственными окнами, на берегу огромной лужи, преграждавшей путь к подъезду. Обойти лужу не составляло труда, но после этого надо было миновать подъезд, подняться по лестнице и войти в квартиру, где покоилось неизмеримое горе.

Аннаэр смотрела в серое зеркало лужи. Обрывки белых облаков висели в небе, среди них метались черные птицы. Их крики гремели в ржавых жестяных крышах. Она вспомнила физический план одной из своих моделей. Слежавшаяся земля, бесконечные плоские равнины и мелкие звезды в черном небе. Там были очень изящные законы физики и химии, но почему-то сейчас Аннаэр думала о физплане. Там жили люди. Она никогда не работала отдельно над формами жизни, поэтому сделала их копиями настоящих людей. Они строили землянки, ели диких кошек, женились, пели… Она долго следила за их развитием, но цивилизация не дала взлета. Слишком тяжелые условия. Они так и не узнали о том, какую стильную физику придумала Аннаэр. “Никогда больше не буду делать некрасивые миры”, - подумала она. – “Если вообще буду еще что-то делать…”

Над ее головой раздался звук распахивающейся рамы.

- Аня! – закричала мать, живая и здоровая мать, высунувшись из окна. – Что ты стоишь, обойди ее по краешку! Давай скорей, обед стынет! Зачет-то сдала?