Когда после своих длительных, напряженных и неохотно предпринятых поездок магнаты и уполномоченные местных общин встретились с королем и его советом в Вестминстере, им был преподнесен документ, набросанный королевскими судьями на французском – языке рыцарства, – и зачитан им канцлером Бернеллом. Его целью было определить границы, очистить и там, где необходимо, реформировать закон. «Так как, – говорится в преамбуле, – наш господин король имеет большое рвение и желание улучшить состояние своего королевства в тех делах, в которых требуется улучшение для общей пользы святой церкви и королевства, и так как святая церковь находилась в плохом состоянии, и прелаты и духовные лица этой страны терпели много обид и с народом обходились иначе, чем это следовало, и мир плохо поддерживался, и законы не выполнялись, как следовало, и преступники карались слабее, чем положено, благодаря чему народ не боялся нарушать законы, – король установил и издал вышеуказанные постановления, которые он считает необходимыми и полезными для всего королевства»[103].

Пятьдесят одна статья этого королевского постановления в парламенте охватывает все сферы жизни государства. В них простым, почти разговорным языком изложены официальные меры против тех крупных злоупотреблений, которые королевские уполномоченные выявили во время своей зимней ревизии. Как и Великая Хартия, они начинаются устранением злоупотреблений против Церкви – что касалось каждого. Указ запрещал лордам злоупотреблять церковным радушием: без приглашения вставать на постой со своими слугами в домах, принадлежащих церкви, забирать силой зерно, рыбу в прудах или охотиться в ее парках без разрешения. Не позволялись различные формы продажности и притеснения, широко практикуемые шерифами, неправедными судьями и бейлифами, налагаемые взыскания на тюремщиков, охранявших преступников, делавших непомерные деньги на заключенных. Также были ограничены права владельцев береговой полосы на грузы кораблей, потерпевших крушение на их землях[104] – знак растущей важности коммерции – и совершенно отменили их в случае, когда корабли терпели крушение на земле, принадлежащей короне.

Даже более важны были провизии, защищавшие права владельцев и арендаторов земель – главного источника средств к существованию большинства англичан. Не менее тринадцати статей связано с мерами, доступными людям в спорах о собственности. Статут пытался восстановить в правах тех, кто во время гражданской войны был насильно лишен собственности, и предотвратить получение легальных прав на собственность хитростью вступивших во владение ею. По настоянию судей ассизов, постоянно сталкивавшихся с одной и той же проблемой, новый закон был непреклонен по отношению к тем, кто провозглашал обязательства и повинности, на которые не имел права, арестовывал скот до тех пор, пока жертвы, опасаясь полного краха, не уступали несправедливым требованиям[105]. Шерифов направляли, даже когда дело касалось личных привилегий, привести в исполнение приказ о возвращении владения движимой вещью – законный ответ на принудительную опись имущества в возмещение долга, которым захваченное имущество возвращалось владельцу в ожидании судебного разбирательства. Им были даны полномочия призвать местных жителей выступать против тех, кто игнорировал такие приказы и сравнять с землей их пастбища и замки.

Целью этого реформаторского кодекса было сохранить, хотя и ценою больших изменений в обычном праве, права обеих сторон – лордов и держателей – против тех, кто воспользовался преимуществом смутного времени, захватив что-либо нечестным путем. Дети, находившиеся во власти опекунов, таким образом, были защищены от тех, кто отчуждал их имущество; а также были зафиксированы весьма разумные суммы для феодальных платежей и повинностей на каждом уровне земельной иерархии. Так, «помощь», которая могла быть взыскана с рыцарского держания, когда лорд посвящал в рыцари своего старшего сына или выдавал замуж свою старшую дочь, теперь определялась 20 шиллингами (примерно 50 фунтов по современным меркам). Такие платежи, как было установлено, должны были собираться только тогда, когда сын лорда достиг возраста 15 лет, а дочь – семи. Идеал защиты специальными средствами истинных прав каждого человека в соответствии с его статусом пронизывал все нововведения. Выработанный практикующими судьями, он отражал уже зафиксированное в английском праве предпочтение конкретных мер абстрактным принципам.

Копии акта – «новых правил и статутов... предписанных для блага государства и облегчения жизни народа», известные как первый Вестминстерский статут – были разосланы, подобно Великой Хартии Вольностей, всем шерифам. Он был оглашен в судах каждого графства, сотни, города, бурга, и всем судьям, шерифам и бейлифам было приказано проводить его в жизнь[106]. Это было первое звено в длинной цепи парламентских статутов, введенных Эдуардом в большом совете в присутствии собравшихся магнатов и представителей народа. Такие статуты как изменяли общее и обычное право, так и становились его частью. Они получали свою силу не только от устно передаваемого обычая, но и из письменных документов, выпущенных с королевской печатью и сохраненных в свитках или регистрах парламента, которому до конца своего царствования Эдуард приказал собираться в Вестминстере. Переписываемые адвокатами в свои руководства, ставшие неотъемлемой частью оснащения любого практикующего юриста, они цитировались в судах и принимались судьями как подтверждение закона.

Парламент, который Эдуард собрал в Вестминстере весною 1275 года, был призван не только для того, чтобы одобрить предложения короля по реформированию законодательного процесса. Он был созван и для утверждения нового вида залога. С изменениями в земельной и экономической структуре страны большинство старых феодальных источников дохода приходило в упадок, а король, поддерживая растущие финансовые потребности государства, нуждался в новых и дополнительных платежах. Он вернулся из крестового похода, глубоко увязнув в долгах, и вынужден был занять под высокие проценты денег у североитальянских купцов-банкиров. Частично он желал их выплатить, что и заставляло его так внимательно изучить права и требования короны по отношению к своим держателям и должникам.

Шестьюдесятью годами ранее Великая Хартия запретила сбор дополнительных платежей с земли без согласия собрания магнатов, которых всегда было трудно заставить раскошелиться. В поисках нового дохода корона вынуждена была все больше обращаться к налогу на движимое или личное имущество, которое не имело такой неприкосновенности как земля в глазах правящего класса. Его главным обладателем в налоговом отношении являлись купцы городов, которые владели хартией, мастера, производящие обивочные ткани, и экспортеры шерсти, которые на протяжении последнего столетия создавали с помощью своих стад новую форму народного благосостояния.

По закону, король не был обязан совещаться с купцами по поводу обложения налогом их товаров. С незапамятных времен феодальные лорды облагали поборами города и рынки своих владений; именно с этой целью они их и основывали. Но времена изменились, и купцы больше не являлись беспомощными, полусвободными вилланами, какими они были до того, как феодальная знать Европы благодаря крестовым походам познакомилась с роскошью Востока. В то время как Генрих III настаивал на своем праве облагать их налогом по собственному волеизъявлению, почему они и вынуждены были перейти в стан мятежников, Эдуард уговаривал торговцев столицы и юго-восточных портов, осознавая их власть, проистекавшую благодаря контролю над наличностью и кредитом. Он видел, что свободно заключенные соглашения, по которым купеческая община брала на себя ответственность за свои налоги, вероятнее всего, оказались бы более ценными для короны и в элементарных административных условиях того времени обеспечили бы более верный доход, чем любое силовое принуждение.