Эдуард не был бы самим собой, если бы он не закрепил все свои преобразования единой правовой системой. Именно ради этого и велась война. Валлийский и англо-нормандский законы стали единым целым. Основные законы, наполовину английские, наполовину валлийские[150], распространенные в шести графствах, заняли место старого права Гвинеда и множества противоречивых законов, существовавших в прилегавших к нему районах. Валлийцам позволили сохранить систему наследования, по которой все сыновья получали равные доли имущества своего отца, но, из уважения к ортодоксальному христианскому взгляду на женитьбу, незаконнорожденные исключались из претендентов на наследство. Компургация продолжала применяться в гражданских тяжбах между валлийцами, но не использовалась, как уже давно в Англии, в разрешении криминальных дел. Гражданское право осталось валлийским, уголовное было англизировано.

В остальном Эдуард все оставил в Уэльсе без изменений. Он сохранил феодальную юрисдикцию и воинскую власть маркграфам, помогавшим ему во время войны. Без гражданской войны и радикального изменения аристократического общества, в котором он вырос, король не мог поступить иначе. Он оставил народу бывшего княжества и кантрефов столько привычных для них правил, сколько было необходимо для поддержания мира и порядка, введя моральные и правовые стандарты, характерные для латинского христианского мира. Король оставил валлийцам наиболее ценимые ими вещи: язык и, с некоторыми исключениями, прежних чиновников и вождей, чтобы заполнить английские официальные и административные должности, которые он предоставил для лучшего упорядочения. Другими словами, он оставил им не валлийское государство, которое завоевал провокационным путем, но модель национальной уэльской государственности.

Барды, хранители культуры и знаний кимров, разделявшие мечты Ллевелина, горько оплакивали его смерть. И многие валлийцы, ненавидевшие любое правительство, включая тех, кто боролся на стороне Эдуарда, почувствовали железную хватку нового закона. Дважды за десятилетие после завоевания северных территорий валлийцы восставали: когда Эдуард был в Гаскони в 1287 году, под предводительством бывшего союзника английского короля Риса ап Мареддуда, который охотнее взялся за оружие, нежели появился в суде графства Кармартеншир; и вновь в 1294 году. Но такие восстания не могли добиться многого, так как после завоевания Эдуард воздвиг новые замки, чтобы удерживать северные земли. Были построены четыре крупных крепости – Конвей и Карнарвон на северных мысах, имевших стратегическое значение, и Криссиет и Харлек, расположившиеся на холмах, доминирующих над западным прибрежным проходом вдоль Кардиганского залива. Затем появилась и пятая – после мятежа Мадога – в Бомарисе, чтобы контролировать пролив Менай. Они были созданы королевским строителем замков, Мастером Джеймсом из монастыря Св. Георга, в новом концентрическом стиле, усвоенном крестоносцами у греков и сарацин во время сирийских войн, с искусно размещенными башнями, тайными ходами и барбаканами, следующими один за другим ярусами стен[151]. Благодаря тому, что лучники располагались на разных уровнях за бойницами и зубцами, они могли обстреливать продольным огнем атакующих в любом направлении. Вместе с заново отстроенными лондонским Тауэром и Карфилли графа Глостера они стали венцом великого искусства средневековых военных инженеров, расцветшего в Британии, прежде чем оно было окончательно забыто.

Возле валлийских замков, со своей обычной доскональностью, Эдуард заложил торговые города, построенные по подобию новых бастид в Гаскони и Каркассоне, городе его дяди Людовика. Они отличались такими же прямыми улицами, расходящимися от замка, который защищал их. Эдуард заселил их колонистами из Англии, которым обещал земли и особые городские привилегии: право выбирать собственных бейлифов и упорядочивать торговлю с купеческими гильдиями, еженедельные базары и ежегодные ярмарки, освобождение от королевских пошлин и валлийской юрисдикции. Как в Рудлане и Флинте в Четырех кантрефах, он поощрял поселенцев, позволяя им строить свои дома, используя королевский лес, и освободив их от платы за аренду городской земли у феодала в первые годы жизни на новом месте[152]. Однако он держал их под контролем, в каждом случае назначая мэром констебля из близлежащего замка.

Эдуард очень гордился своим новым княжеством. Ведь он был не просто королем англичан, но вождем христианского рыцарства. А кельтский Уэльс, по крайней мере в легендах, был самой романтической из всех рыцарских земель: знаменитый дом Артура и рыцарей Круглого стола, Гавейна, Персиваля и Галахада. Четыре недели спустя после выхода уэльского статута, королева Элеонора родила в Карнарвоне сына, который, после неожиданной смерти своего старшего брата несколькими месяцами позже, стал наследником английского престола. Король, нарекший его своим именем, назначил мальчику валлийских няню и слуг, а шестнадцать лет спустя даровал титул принца Уэльского – любезность, которая, как говорили, пришлась по душе жителям княжества.

Позже, летом 1284 года, Эдуард объявил турнир «круглого стола» в Невине, на котором в его присутствии соперничали самые знаменитые рыцари христианского мира. Со смертью последних валлийских князей никто не оспаривал королевские претензии на право именоваться наследником легендарного Артура и Брута Троянского. Лишь несколькими годами ранее он помогал переносить останки Артура и королевы Гвиневеры, чудесным образом обнаруженные в Гластонбери, в новую усыпальницу. Теперь Эдуард со всей торжественностью перенес в Вестминстер предполагаемую железную корону Артура и мощи римского отца Константина Великого, которые были обнаружены вместе с фрагментами истинного креста – «распятием Св. Неота» – среди захваченных сокровищ Ллевелина. Идея государственности в XIII в. базировалась на обладании такими святыми реликвиями христианского и римского прошлого. Присвоив их себе, король надеялся завоевать сердца жителей Уэльса, так же, как и их земли.

В декабре 1284 года король устроил рождественский пир в Бристоле. После паломничества к мощам в Бери Сент-Эдмунде он впервые за три года вернулся в Вестминстер. Эдуард прибыл в Лондон, как отметил нориджский хронист, «в канун Вознесения, а в следующую пятницу вместе с королевой Элеонорой, магнатами королевства и четырнадцатью епископами участвовал в торжественном шествии; Джон Печем, архиепископ, нес крест, захваченный в Уэльсе. В этот день король открыл парламент в Вестминстере, который заседал семь недель, и на нем король учредил много новых законов и подтвердил хартии своих предков... Кроме того, в том же году он издал новые статуты в Винчестере против воров, дорожных бандитов, укрывателей и сообщников злодеев, статут об установлении дозора в сельской местности, приходах и городах и вырубке всех деревьев вдоль королевских дорог. Он также запретил слушания дел по воскресеньям и проведение ярмарок и базаров на территории церковных кладбищ»[153].

Так современник описал самый напряженный период в процессе создания законов в средневековой Англии. Летом и осенью 1285 года были обнародованы статут о купцах и Винчестерский статут, а также знаменитый свод законов, известный как второй Вестминстерский статут. Они увенчали собой работу над первым Вестминстерским и Глостерским статутами, прерванную войнами в Уэльсе. Созданные канцлером и судьями, новые законы несли на себе печать замыслов короля по объединению страны. Как говорится в пословице, «то, что касается всех, должно быть всеми одобрено», а посему они были представлены на рассмотрение магнатам и представителям графств и бургов на заседаниях парламента, состоявшихся на Троицу и в Михайлов день.