Все это стало для Эдуарда откровением. Чтобы обеспечить деньгами свои проекты, а затем войны с Уэльсом, он взял большие займы у текстильных мануфактур Рикарди и Фрескобальди из Лукки и Флоренции, а взамен, способствуя их закупкам английской шерсти, пожаловал им преимущества для расширения своих доходов, получив кредит, который они смогли ему предложить. В надежде на рост торговли в своем собственном королевстве, он последовательно поддерживал купцов, используя их в качестве банкиров, посредников, сборщиков и откупщиков пошлин и консультируясь с ними в парламентах и ad hocпрофессиональных собраниях или colloquia. Считая, что торговля зависит от взаимного доверия и выполнения договора, он пытался заставить уважать договорные обязательства и торговые добродетели честных сделок и предложить тем, кто жил этим, более быстрые средства для осуществления правосудия, нежели медленные и формальные процедуры общего права.

Летом 1283 года, во время заседания парламента в Шрусбери, приговорившего уэльского патриота Давида к смерти, в шропширском поместье своего канцлера Актон Бернелл Эдуард издал статут, дающий торговцам дополнительные средства к доказательству и взысканию долгов. «Ввиду того, – гласит преамбула, – что купцы, продавшие свои товары в долг разным лицам, до настоящего времени терпели большие убытки из-за отсутствия закона, с помощью которого они могли бы быстро вернуть свои деньги в день, назначенный для уплаты этого долга, из-за чего многие купцы воздерживались от приезда в эту страну со своими товарами к ущербу как самих купцов, так и всего королевства, король в своем совете приказал и постановил, что купцы, желающие обеспечить себе получение денег, данных в долг, пусть предлагают своим должникам (при заключении долговой сделки) являться к мэру Лондона, Йорка или Бристоля и в присутствии мэра и клерка, специально назначенного для этой цели королем, официально признать свой долг и срок его уплаты. И это официальное признание пусть будет занесено в свиток рукой этого клерка, которая должна быть всем известна»[171]. Когда срок платежа наступал, предъявлением обязательства должника перед мэром, в чьих списках оно было зарегистрировано, кредитор мог потребовать ареста движимого имущества и арендуемой собственности должника и их распродажи городскими властями. Если же этого было недостаточно для оплаты долга, то должник мог быть арестован и посажен в городскую тюрьму, где его держали на хлебе и воде, пока его друзья не найдут способ спасти его.

Теперь, в этот созидательный 1285 год, Эдуард пошел еще дальше. Осознав, что из-за подкупа и тайного сговора городских чиновников заморские купцы все еще сталкиваются с трудностями в осуществлении правосудия, он вместе с канцлером огласил новое постановление под названием «Статут о купцах». В соответствии с ним, как только обязательство не соблюдалось, должник должен был быть заключен в тюрьму; если же начальник городской тюрьмы отказывался принять его или позволял ему бежать, он становился ответственным за долг. Если по прошествии трех месяцев должник не смог продать свое имущество для удовлетворения кредитора, к кредитору переходило не только право владения всем его движимым имуществом, но и его землей на праве фригольда, внутри или вне города. Это был революционный прецедент особенно в то время, когда владение землей рассматривалось неприкосновенным. Затем он мог поручить свои права над полученным имуществом – владение на правах аренды по статуту о купцах, как это называли, – любому человеку, готовому купить его или держать его, пока долг не будет выплачен из дохода на это имущество.

Эдуард решительно хотел согласовать отправление правосудия в своем государстве со своей доминирующей властью и тем, что, как он полагал, является диктатом правосудия. Когда это не удалось, король стал чтить «свободы» корпорации не больше, чем мятежную феодальную знать. Летом, когда был издан второй Вестминстерский статут, он бросил вызов привилегиям большинства крупных городов Англии. После первой Уэльской войны Эдуард вступил в прямой конфликт с гражданскими властями Лондона, приказав огородить стеной традиционное место собрания свободных горожан перед собором Св. Павла, и проложить обходную дорогу, чтобы не допускать там ночных сборищ воров и проституток, принесших этому месту дурную славу. С незапамятных времен в городе было самоуправление; считалось, что оно существует еще с римских времен. Но те, кто осуществлял управление от имени горожан, теперь были инертными и некомпетентными; являясь членами небольшой группы олдерменских семей, они давно уже потеряли способность поддерживать порядок среди непослушных ремесленников и подмастерьев, а также криминальных отбросов, наводнивших узкие улицы и паперти быстрорастущей столицы. Дважды за последние семьдесят лет Лондон сыграл главную роль в восстаниях против короны; последние часы жизни отца Эдуарда, Генриха III, были отравлены воем лондонской толпы, когда в ответ на звон колоколов собора Св. Павла она хлынула к Вестминстеру, осуждая спорные выборы мэра.

Перед своим возвращением в Англию Эдуард обеспечил должность мэра нуворишу виноторговцу Генриху ле Уолейсу, энергичному и умелому автократу по призванию, который грубыми и авторитарными методами пресек беспорядки низов. После того как Уолейса отправили в другую, не менее неспокойную столицу короля, Бордо, его место было отдано богатому кентскому землевладельцу, Грегору Рокслейскому (Gregor of Rokesley) – представителю одной из древнейших городских фамилий, – который провел несколько административных реформ, в частности, касавшихся ведения гражданских и законодательных записей. Уже в самом начале его семилетнего пребывания на посту мэра появилась первая городская династия общественных клерков. Но удовлетворять строгие королевские требования к общественному порядку Роксли слишком сильно мешали гарантированные муниципальные права и свободы. В 1281 году, за два года до начала второй Уэльской войны, из-за непрекращающихся жалоб на преступления, ссоры и бегства от правосудия, он был заменен Уолейсом, который провел серию решительных реформ, фактически установивших над всеми горожанами полицейский надзор. Продолжая королевскую политику освобождения торговли от ограничений и помощи итальянским капиталистам, которые обеспечивали короля кредитами, всем заморским купцам в городе было дано полное гражданство, суд для решения своих споров и право выбора половины суда присяжных по всем делам, в которые они оказывались втянутыми.

Этого город перенести не смог. На осенних выборах 1284 года, за несколько месяцев до возвращения короля из Уэльса, Роксли был восстановлен в должности мэра практически единогласно. Снова разразились старые городские беспорядки и увеличилось количество преступлений, и летом 1285 года вслед за знаменитым групповым убийством в священных стенах Св. Марии ле Буа, в которое был вовлечен и общественный клерк, Эдуард назначил юридическую комиссию под председательством своего казначея Джона Керкби для расследования состояния общественного порядка в столице. Керкби, такой же непреклонный и ловкий в переговорах, как и сам король, приказал Роксли явиться в Тауэр и предстать перед ним и баронами казначейства. Когда на том основании, что мэр не должен посещать дознания, не связанные с вольностями города, Роксли снял с себя одежды мэра перед появлением, Керкби сразу же провозгласил, что поскольку город теперь находится без мэра, то он лишается своей юрисдикции и она должна вернуться к короне.

Это было именно то, чего добивался король; как и во всех других случаях, когда он заставлял своих советников быть пешками в его игре. Без колебаний Эдуард принял город на свое попечение и назначил губернатора. Правление патрицианских семей пришло к концу, их заменили королевские чиновники. В последующие двенадцать лет не проводилось выборов мэра или шерифов, а олдермены назначались судом казначейства, переместившимся в Гильдхолл. Керкби, год спустя ставший епископом Илийским, построил себе великолепный дворец на возвышенности с видом на Холбурнскую долину и западную стену города, который после своей смерти он завещал своим преемникам в епископском сане; а красивая маленькая часовня Св. Этельреда, созданная по образцу парижской Сен-Шапель, до сих пор стоит посреди викторианских домов Или Плейс[172]. Тринадцать лет спустя Лондон вернул свое право на самоуправление, но даже во время королевской опеки городские суды продолжали отправлять старинное традиционное правосудие, которое с этого времени во всех делах, касающихся преступлений и общественного порядка его жителей подчинялось общему праву и провизиям Винчестерского статута. Лондон стал частью государства, а не как итальянские, фландрские или немецкие города, чем-то отдельным от него.