— Давай! Мочи! Так его!

— Взять, Баксик, маленький, взять! Лапу! Лапу!!

Те, кто сделал ставки, особенно бесновались и переживали. Минут через пятнадцать белая манишка бультерьера стала кроваво-розовой, и на арене появлялось все больше пятен ярко-алой крови. И эта кровь, и хриплое, словно предсмертное дыхание псов, их рычание и визг еще сильнее и горячее заводили толпу, и деревянные перила, казалось, из последних сил сдерживали напор, с которым толпа сжимала арену боя.

В этом бое большинство ставок было сделано в пользу этого крупного мощного бультерьера, с головой, похожей на ракету. Немецкие овчарки давно утратили былое уважение — считалось, что у них неважная психика. Но этот лохматый немец с черной спиной и рыжим подпалом как оказалось, обладал железной волей и сильным характером — он и не думал уступать бультерьеру, он не боялся его визгливого напора и он был сокрушительно-стремителен в своих почти что волчьих движениях.

И когда язык Бакса посинел, и он стал задыхаться, уже не в силах вырваться из челюстей немца, хозяин его закричал отчаянно:

— Все ребята!! Растаскиваем! Хватит!

— Мы на тебя ставили, эй, мужик! Пусть дерется!

— До конца давай! Буль недорезанный!!

— Но как?! Его же задушит щас! — хозяин бультерьера, маленький, щуплый мужичонка, кинулся к Уху:

— Давайте разнимать! Скорее!

Ухо усмехнулся, не отрывая взгляда от катающихся по арене псов:

— Не, так не пойдет! Пусть бабки отрабатывает.

— Баксик, он после ранения, у него еще рана прежняя не зажила… — растерянно лепетал хозяин бультерьера.

— Вот пускай твой Баксик и отработает наши баксы, ха-ха! — хмыкнул кто-то из публики, и толпа засмеялась, довольная невольным каламбуром.

— Не фиг было собаку тогда на бои ставить, козел! — зло и хищно сплюнул Ухо. — Давай, не мешай бою!

— Но это… моя собака!! Хватит уже! Он же умрет!! — закричал хозяин Бакса.

Лохматый немец терпеливо и упорно выжимал из Бакса последние глотки дыхания и жизни.

— Вали отсюда! Твой буль — дерьмо, пусть подохнет!

— Обычная овчарка с ним справилась!

Хозяин бультерьера попытался было оттащить овчарку.

— Не трогай мою собаку, падла! — заорал на него хозяин овчарки, и между ними чуть не вспыхнула потасовка, но их вовремя растащили люди Бонуса.

— До конца!! — ревела толпа.

По-зимнему медленно разгорался морозный день.

Бакс задохнулся под свист разгоряченной толпы. Когда хозяин донес его до машины, он был уже мертв.

О Баксе забыли сразу же, как только новая пара псов, свежих и энергичных, сшиблась на арене: это были два питбультерьера. И новая кровь уже капала на арену, на кровь Бакса и кровь лохматого немца, а потом на кровь измученных, покрывшихся пеной питов, которых все-таки растащили, лилась и лилась кровь алабаев, бультерьеров и стаффордширов…

В большом и прохладном холле они были вдвоем — Бонус и Харис с Закабанной, хозяин знаменитого азиата Китая. Большие окна с тонированными стеклами смотрели прямо в заснеженный лес. Шум голосов, собачий лай, гудки автомобилей не были слышны здесь. Почти пустой холл сиял отполированным паркетом. В углу темной мерцающей громадой высился огромный телевизор. Бонус и Харис сидели, утонув в громоздких кожаных креслах. Харис, неприметный, невысокий, с лицом непородистым и незаметным, с тихим голосом, на первый взгляд мог показаться совершенно случайным здесь человеком. Он был в спортивном костюме и с золотым перстнем на пальце. Что-то властное и пронзительное таилось во взгляде его восточных узковатых глаз. Харис медленно цедил джин с тоником.

— Ну что, в вашем собрании? Националы все выступают?

— А пусть его выступают… — Бонус ухмыльнулся. — Все это до поры, до времени. Кому-то очень выгодно разыгрывать эту карту. Чтобы под шумок награбить побольше.

— А тебе тоже выгодно, Бонус? — усмехнулся Харис.

— Нет, Харис, мне это не выгодно. Я хочу поднять эту страну из руин.

— Ты?! Ох, не смеши меня! Небось уже прикупил себе домик в Майами, а? И семью в Испанию отправил?

— А если бы твоим детям угрожали убийством, ты бы что сделал?! Я не собираюсь уезжать из этой страны. Это моя страна. И давай оставим этот разговор. Кажется, мы еще не договорились.

— Сколько, пять или шесть? — лениво спросил Харис. — Ты все же хочешь делать ставки?

— Давай пять. Пока… — Бонус заметно волновался, но старался скрыть это за широкой улыбкой. Он не пил. Его бокал так и стоял нетронутым.

— Нет, мне все-таки интересно! — Харис вскинулся, потянулся к пачке сигарет и ловко вышиб из нее одну. — Пять штук зеленых ты готов выложить… Это что за пес у тебя?! Вон тот маленький белый буля, которого мне Алик сегодня показал? Ты уверен, что это не фуфло какое? Тут даже не в бабках дело. Мне просто интересно, из принципа. Зачем ты эту мелочевку выставляешь против моего Китая…

— Это мои проблемы, Харис. Хочу и выставляю. Ты-то что дергаешься, раз твой Китай такой крутой?

— Ладно, Бонус, по рукам. Ну так как будем — насмерть или на «скреч»?

— Насмерть, Харис, насмерть, потому что на кой мне нужен этот буль, если он не возьмет твоего? Мне не жалко. Может, тебе жалко? Пес-то у тебя дорогой. Мой ведь так… почти дворняга!

Глаза Хариса блеснули подозрительно и недобро. Он усмехнулся:

— Не пойму я, Бонус, зачем ты этот балаган устроил? А может, хитришь? Может накачал своего пса чем, а?

Бонус рассмеялся, встал и похлопал Хариса по плечу:

— Брось, братан, чего сочиняешь, ты ж не писатель!

Одевшись, они вышли на улицу. Возле арены сгущалась толпа. Все смотрели на Китая, которого наконец вывели из машины помощники Хариса.

Это был настоящий гигант, большой и золотисто-желтоватый, с густой шерстью, мощными крепкими лапами, квадратной головой с полностью купированными ушами. Нос у Китая тоже был розовато-коричневый. В маленьких темных угрюмых глазах мерцала какая-то нездешняя дикость — казалось, этот алабай вообще не понимал, что за мир его окружает. Он был словно отгорожен от всех — от собак, от людей, от машин; однако в его ленивой, неспешной грации таилось что-то опасное, неясное, и потому пугающее. Харис привез этого алабая из какого-то дальнего туркменского аула, затерянного в горах Копет-Дага.

Когда Алик увидел Китая, ему стало не по себе. Показалось, что алабай этот размером не меньше льва. И тело у него было не рыхлое, и не сухощавое, а такое, какое нужно — широкое, жесткое, мускулистое — будто только что его привезли с диких азиатских просторов. Ведь многие алабаи, которые рождались и росли уж в городе, постепенно деградировали, превращаясь в комнатных собачек для красоты. Но этот!

Зря он, Алик, во все это ввязался. Ясно, как божий день, что маленький Крис этому псу не соперник. Да и вообще, такая разница в весе и росте просто выходит за всякие рамки. Это не честный бой, а кровавая бойня. Но Бонус сказал, что толпе нужна кровь, ей нужна смерть — не экранная, не виртуальная, а самая настоящая, реальная.

Да, Крис хорош сейчас, он в прекрасной форме. Несколько последних дней Алик по утрам устраивал ему лыжные пробежки. Каждый день, с десяток километров Крис волок Алика по лыжне и по сугробам, по буреломам и горам. Сам Алик добегался до того, что похудел килограмма на четыре. А Крис наоборот, будто еще в груди и плечах раздался.

Трясущимися руками Алик пристегнул карабин, вывел Криса, пошел к арене. Шел, еле сдерживая рвущегося с поводка пса и ощущал себя так, как будто идет к собственной виселице. Крис же, почуяв всеобщее возбуждение, смешанный шум голосов, лая и рычания, унюхал и запахи крови, страха и смерти, что витали над черной возбужденной толпой. Он весь превратился в комок ярости и ненависти, готовый растерзать каждого, кто попадется ему на пути.

Толпа встретила их криками и свистом. В этом свисте и Алик, и Крис услышали разочарование и насмешку: Слишком трудно было вообразить, что маленький бультерьерчик сможет стать серьезным соперником огромного молчаливого алабая.