– Вы наконец вернулись домой, Мэннеринг? И, я полагаю, в добром здравии? Воспользуйтесь же этим, вам недолго осталось!

– Ах, если бы вы знали, как мне не терпелось услышать ваш голос, – весело отозвался Джон. – Я так хотел описать вам то, что сейчас лежит передо мной на столе... Это маленькая стопочка бумажек, не новых, конечно, но все-таки очень привлекательных. Лаба так любезно мне их отдал, что я, право же, не мог отказаться!

– Что??? Вы были...

– У Башни? Ода! Видите ли, ваш Лаба ужасно бросается в глаза. Я встретил его совершенно случайно и тут же пошел следом, раздумывая, кого же он собирается прикончить в этот раз. Честное слово, меня сильно удивило, что Лаба ограничился боксом и остался при своих трех убийствах, по официальному исчислению...

Грюнфельд буквально задохнулся от ярости.

– Кто вам сказал?

– О, вы и вообразить не можете, как я популярен – все меня обожают, везде друзья. В Париже, например... Вотя и узнал всякие замечательные истории о вашем Лаба. В следующий раз, когда вы позвоните, я наверняка буду знать и вашу подноготную.

– Следующего раза не будет, – холодно и угрожающе, но спокойно проговорил Грюнфельд.

– Как вы еще молоды! Поверьте старому дедушке вроде меня: не стоит делать таких категоричных заявлений – рискуешь ошибиться. И на вашем месте, Грюнфельд, я бы подлечился!

– Что?

– Не разыгрывайте удивление, Грюнфельд. Я, конечно, говорю не о минеральной водичке и не о сыроедении. Но если вы будете продолжать нюхать кокаин, то скоро не сможете управлять ни своими людьми, ни делами! Вы слишком легко теряете голову. Я просто содрогаюсь, вспоминая, как вы обошлись вчера вечером с беднягой Минкс. А теперь прощаюсь с вами – прогулка к Башне меня задержала, и я не успел толком позавтракать. Впрочем, беседа с вами доставила мне массу удовольствия.

Джон повесил трубку, представляя себе, как бесится Грюнфельд. В слепой ярости человек чаще делает ошибки или глупости, чем когда он хладнокровен.

Беседа с Грюнфельдом привела Джона в отличное настроение. Он открыл банку клубничного джема и уже запустил туда ложку, как снова зазвонил телефон. Это оказалась Лорна.

– Милый, я узнала то, что вы просили. Можете меня поздравить!

– Так быстро? Как вам это удалось?

– О, вся заслуга принадлежит маме. От меня требовалось только не перебивать. Мама прекрасно знает Рутлендов, а они в родстве с Клайтонами. Ваш Ричард – паршивая овца в семействе, дорогой мой. Он внушает наихудшие опасения своим несчастным родителям. Влюбился в какую-то француженку. Клайтоны бедны, но очень горды и пуще всего на свете ценят дворянскую частицу. А посему увлечение сына их страшно беспокоит!

– Они напрасно тревожатся: эта француженка – праправнучка Людовика Шестнадцатого! Можете сообщить об этом своей матушке, ее это наверняка заинтересует.

– Как? Мари-Франсуаза? Вы могли бы предупредить меня! – возмутилась Лорна. – Ладно! Слушайте дальше. С некоторых пор Ричард совсем зачудил: получив неожиданно наследство (кажется, от дяди), он, вместо того чтобы "подремонтировать" семейный кров, оставил деньги у себя. И никто не знает, куда он их девал.

– Я знаю. Он доверил их ла Рош-Касселю, а тот позаботился как молено быстрее все истратить.

Лорна присвистнула.

– Начинаю понимать. А потом, поскольку родители довольно резко осудили все его художества, мальчик хлопнул дверью и исчез в неизвестном направлении.

– Могу просветить вас и на этот счет: Ричард живет в семейном пансионе в Стретхеме и, как вы сами понимаете, дела его не блестящи. Клайтон обручен с Мари-Франсуазой, разорен ее отцом и к тому же в курсе истории со Звездами! Если когда-нибудь все это всплывет, семейству Клайтонов придется пережить довольно неприятные деньки!

– А как выглядит этот Клайтон?

– Молодой петушок, претенциозный и раздражительный, и, кроме того, его голос действует мне на нервы.

– Раздражительный? У Мари-Франсуазы характер тоже далеко не покладистый. Похоже, в этой семейке тарелки будут летать с утра до ночи!

– Если они вообще поженятся. По-моему, оба едут не в ту сторону, – сказал Джон, даже не подозревая, насколько он близок к истине. – Дорогая моя, я охотно проговорил бы с вами еще много часов, но, кажется, в дверь звонят. Сейчас суну в карман пистолет и пойду открывать.

– Не шутите с этим, Джон!

– И не думаю шутить! Я позвоню вам вечером. А пока думайте обо мне хотя бы время от времени.

Джон и в самом деле не шутил. Он повесил трубку, вынул из ящика стола маленький пистолет калибра 7,65, положил в карман и только тогда пошел открывать. Увидев черную шляпу и неизменный зонтик сэра Дэвида, а чуть поодаль – коричневую фетровую шляпу Бристоу, Мэннеринг широко распахнул дверь.

– Долго же вы возились, дорогой друг, – сказал сэр Дэвид. – Прятали свои сокровища?

Джон поморщился: сам того не зная, сэр Дэвид попал в точку. В ящике за комодом мирно дремали белые маски, газов? е пистолеты и прочие мелочи того же рода.

– Никаких сокровищ у меня нет, но я говорил с красивой женщиной, а потом решил принять кое-какие меры предосторожности, – Джон показал гостям пистолет. – Вы даже не спрашиваете, есть ли у меня разрешение?

– Если бы его у вас не было, – насмешливо отпарировал Бристоу, – вы бы предпочли промолчать.

– Опять эти вечные подозрения! А что вы думаете о моем подарке, Дэвид?

– О, даже не знаю. Мы с вами слишком давно знакомы, – вздохнул сэр Фоулкс, усаживаясь и принимая предложенный Джоном "Бенсон". – Но я вынужден поблагодарить вас, даже если не очень верю, что вы рассказали всю правду об этой таинственной Звезде!

– А как пресса? Ничего не просочилось?

– Вы же знаете, что французская полиция просила сохранить тайну, – буркнул Бристоу. – Так что мы никому ничего не сообщали.

Сэр Фоулкс снова заговорил с очень серьезным, почти суровым видом:

– Я хотел бы поговорить с вами о мадемуазель де ла Рош-Кассель, Джон. Чувствую, что вы скрываете от нас какие-то важные сведения. И мне это не особенно по душе. Во-первых, где она?

– Как это где? – искренне удивился Джон. – Я не сомневался, что Линч к ней кого-нибудь приставит!

– Да... она остановилась в семейном пансионе.

– И что же? Барышня сбежала?

– Нет, ее похитили.

– Похитили?

– Да. В ее комнате все перевернуто вверх дном и сильно пахнет хлороформом. Именно поэтому я и подумал о вас. Вы тоже часто пускали в дело хлороформ.

– Не я один, – проворчал Джон. – Им пользуются сотни врачей и еще больше дантистов. А кроме того, вы, кажется, путаете меня с кем-то другим. Честное слово, не понимаю, мне-то зачем нужен хлороформ?

– Им часто пользуется Барон...

– Снова эта старая сказка! Во всяком случае, я не похищал Мари-Франсуазу!

– Вот как? Вы уже зовете ее по имени?

– Ну... будь у нее фамилия попроще...

– Вы можете доказать, что сегодня утром не были в Стретхеме? – вмешался Бристоу.

Джон смущенно улыбнулся. Он ни в коем случае не хотел упоминать о Бидо, Гарстоне и компании.

– В какое время, дорогой мой?

– Между десятью и одиннадцатью.

– Я был в Челси. Полагаю, вы не посмеете ставить под сомнение свидетельство мисс Фаунтли?

– Конечно, нет, – отозвался Бристоу. – Но мне хотелось бы иметь еще одного свидетеля.

– Ну что ж, около десяти посыльный принес сирень. Я сам открывал ему дверь. Можете записать номер телефона цветочника – букет заказывал я. Хотите позвонить?

– Нет, пожалуй, это лишнее. Но вы могли быть в Челси в десять часов и еще до одиннадцати успеть в Стретхем.

– На хорошем реактивном самолете – да! Может, вы лучше пошевелите мозгами, Билли, и избавите себя от кучи ненужных вопросов? Как, по-вашему, на кой черт мне понадобилось похищать Мари-Франсуазу?

– О, мы просто сами ничего не понимаем, – честно признался сэр Дэвид.

– Сочувствую. Но если Линч так заботился о том, чтобы не потерять из виду эту драгоценную крошку, то почему он никого не послал следить за ней?