— Да, это я, — мой голос на фоне его выглядит затравленным шепотом, но все же я не опускаю взгляда, продолжая изучать сидящего передо мной мужчину, который удовлетворенно кивает и вновь переводит внимание на бумаги. В это время дверь за моей спиной открывается, и мимо меня проходит высокий мужчина, так, что я успеваю увидеть лишь его спину, широкие плечи, облаченные в отлично сидящий на нем серый костюм, чувствую его горький парфюм, запах которого окутывает меня с ног до головы и, кажется, заменяет собой весь воздух.

Также стремительно он пересекает комнату и, достигая самого дальнего угла, скрывается в тени. Я вижу только его силуэт, вижу, как он устраивается в глубоком кресле и, не произнося ни слова, ни звука, вынуждает меня еще больше сжаться от страха.

— Мисс Холл, меня зовут Аруш Болман, и, перед тем, как вы обретете хозяина, нам необходимо закончить некоторые формальности.

Я истерично всхлипываю, непонимающе уставившись на его блестящие мясистые губы, с такой легкостью произнесшие эту фразу, и мотаю головой, отказываясь верить в действительность. Ведь сейчас, в эту самую секунду, я должна проснуться в своей кровати, в своей квартире, затем зайти в кухню, подставить лоб для маминого поцелуя и пожелать ей доброго утра, обнять свою сестренку и сказать ей на ушко, что у нас все будет хорошо. А потом меня ждет работа и шутки Элисон, два доллара в ладони и дорога домой. В этот раз обязательно через пруд, потому что сегодня мне особенно тоскливо.

— Эти формальности включают в себя подписание контракта. Хотите ознакомиться? — он протягивает мне бумаги, но я не могу даже пошевелиться от нахлынувшего на меня отчаяния, поэтому он пожимает плечами и, перебирая листы, задает вопрос: — Как вы хотите, чтобы ваши близкие получали деньги? Мы можем выслать фиксированную ставку, взятую от средней продолжительности жизни человека в этих условиях, либо же они могут получать выплаты раз в месяц. В таком случае вы, прожив меньше средней продолжительности, можете потерять значительную сумму. И наоборот, если вы переживете рубеж, то ваша семья получит куда больше, чем установленная ставка.

— Я... я не понимаю, — этого ведь не может быть, не может, не может, не может.

— Есть еще один нюанс, мисс Холл, поставив подпись под этими условиями, вы юридически освобождаете себя от ответственности за вашу жизнь, поэтому вся ответственность переходит к человеку, который станет вашим хозяином. В вашем случае, к мистеру Рэми, и только лишь когда контракт будет расторгнут, вы вернете себе права на жизнь.

Смысл его слов с трудом доходит до моего измученного усталостью сознания, и я неверяще рассматриваю красную метку на своей ладони, которую мне поставили в проходном пункте, после которого меня, как и многих других, желающих покинуть изоляцию, загнали в вагоны и привезли сюда, в этот богатый лощеный город, оказавшийся обычной площадкой работорговли. Мне кажется, я до сих пор чувствую на себе жадные взгляды тех, кто стоял за зеркальным стеклом и выбирал нас, построившихся в шеренгу и пронумерованных как какой-то скот.

— То есть, я в любой момент могу расторгнуть договор?

— Нет, не вы, ведь вы лишаетесь всяких прав. Контракт может быть расторгнут лишь с одной стороны — со стороны вашего хозяина.

— Значит, у меня все-таки есть шанс? — я издаю горький смешок и представляю улыбающиеся лицо нашей Айрин, у которой тоже появится шанс, стоит мне только поставить подпись. На самом деле это несложно, всего четыре буквы фамилии и завершающая их буква "D", но когда я пододвигаюсь ближе к столу и беру дрожащими пальцами ручку, то зависаю над бумагой, вновь взвешивая все "за" и "против". Кажется, лишь недавно Элисон говорила мне о смысле свободы, и я обещала запомнить ее слова, но сейчас, когда мой разум перегружен полученной информацией, я не могу воссоздать их в памяти, напрасно мучая уставшее сознание.

Хочется спать, так сильно, что я против воли закрываю глаза и вновь резко дергаюсь, теряя равновесие.

— Мисс Холл, у меня еще много дел. И раз вы не можете определиться с оплатой, то, если вы не против, мы выплатим всю сумму сразу.

Я прикусываю губу, до боли, и, кивнув, все же ставлю короткий росчерк, оставляя на бумаге не только свою подпись, но и свободу, всю прелесть которой я осознаю только сейчас, под бездушным взглядом Аруша, вытирающего свое вспотевшее лицо белоснежным платком, выуженным из нагрудного кармана пиджака. Его миссия закончена, и только сейчас я вспоминаю еще об одном человеке, который присутствует в этой комнате. Все это время он сидел в углу, не вмешиваясь, не двигаясь, наверняка изучая меня и чувствуя свою власть надо мной. Ведь именно он и есть мой хозяин, не так ли?

— Вот и хорошо, рад был с вами познакомиться, — Болман с удовлетворением смотрит на контракт, в последний раз пробегаясь по нему взглядом, и один из экземпляров кладет в свой кейс. Его тяжелые, частые шаги исчезают за дверью, а я до сих пор не могу прийти в себя, с опаской всматриваясь в темноту, туда, где до сих пор сидит этот мужчина, будто специально нагнетающий обстановку. Если бы я могла повернуть назад, то не задумываясь бы убежала отсюда, но перед глазами стоит посеревшее от переживаний лицо матери, которое может осветиться надеждой.

В конце концов, холод становится почти нетерпимым, и я обнимаю себя за плечи, испуганным взглядом наблюдая за тем, как высокая фигура медленно поднимается с кресла и также тягуче медленно приближается ко мне. Его движения ленивые и грациозные, его руки с длинными аристократическими пальцами расслабленны, в то время как я напротив, сжимаю кулаки так, что чувствую боль от впившихся в ладони ногтей. Я до сих пор боюсь поднять глаза, упрямо смотря куда-то в район его колен, и, только лишь когда он пересекает границу света, осмеливаюсь взглянуть выше, на его запертую в дорогой пиджак грудь, затем на гладко выбритый подбородок, бледно-малиновые губы, правильный нос с небольшой горбинкой, острые скулы, и, наконец, глаза, в падающем на него освещении почти черные, пугающие своей проницательностью. Темные волосы, до плеч, уложенные досконально аккуратно и завершающие весь его идеально изысканный образ.

Он привлекателен, настолько, что мне становится не по себе. Может потому, что он скрывает в себе нечто темное, демоническое, вызывающее инстинктивный страх, особенно когда подходит совершенно бесшумно, все еще сохраняя молчание и не спуская с меня пристально гипнотизирующего взгляда, от которого я не могу пошевелиться. Даже когда он прикасается к моему подбородку холодным пальцем, вынуждая приподнять голову и заглянуть ему в лицо. И пока я изучаю его, он рассматривает меня не менее цепко, впиваясь ледяным взглядом в детали и наверняка замечая каждый изъян: маленькую родинку на скуле, пару веснушек на носу и небольшой шрам над верхней губой, едва заметный, но при таком близком расстоянии вполне различимый. Наверное, единственное, что может зацепить в моей внешности — это глаза — яркие, сапфировые, как и у Айрин, доставшиеся нам от отца, погибшего под завалами шахты года три назад.