Опять площадь. Милая барышня в pince-nez, моя помощница, Улыбается. Я благодарю ее и сжимаю обеими руками ее маленькую, холодную ручку.

Вот и все. Спасибо за Ваши письма, за письма и за сон. Милый Чародей, непременно приезжайте в Тарусу. Многое, многое Вам расскажу.

МЦ.

Москва, 2-го декабря 1910 г.

Милый Эллис,

Вы вчера так внезапно исчезли, — почему? В Мусагете было очень хорошо. Мне про него даже снились сны. У меня к Вам просьба: перемените, пожалуйста, в 2-х моих стихотворениях для альманаха следующие места:

1) Мальчик с розой

Написано:

Надо:

2) На бульваре

Написано:

Надо:

Как я отвыкла от людей и разговоров! При малейшем разногласии с собеседником мне уже хочется уйти, становится так скверно! В Мусагете много милых и мне симпатичных людей. Я довольна, что там бываю, но… М. б. папа на несколько дней уедет в Петербург. Если это будет, — известим Вас. Будет ли в воскресенье что-нибудь у Крахта?[38] И в к<отор>ом часу и что именно? Привет.

МЦ.

А мой сонет?

3-го декабря 1911 г.

Дорогой Эллис,

Будьте поласковее с этой барышней, — это сестра Сережи, очень интересная и умная.

Забудьте на время о готической девушке с Библией в руках![39] С Библией, к<отор>ую она даже читать не умеет!

Не сердитесь за шутку и будьте помилей с Лилей.

МЦ.

Москва, 15-го марта 1910 г.

Многоуважаемый Валерий Яковлевич,

Сейчас у Вольфа[40] Вы сказали: «…хотя я не поклонник Rostand»…

Мне тут же захотелось спросить Вас, почему? Но я подумала, что Вы примете мой вопрос за праздное любопытство или за честолюбивое желание «поговорить с Брюсовым». Когда за Вами закрылась дверь, мне стало грустно, я начала жалеть о своем молчании, но в конце концов утешилась мыслью, что могу поставить Вам этот же вопрос письменно.

Почему Вы не любите Rostand? Неужели и Вы видите в нем только «блестящего фразера», неужели и от Вас ускользает его бесконечное благородство, его любовь к подвигу и чистоте?

Это не праздный вопрос.

Для меня Rostand — часть души, очень большая часть.

Он меня утешает, дает мне силу жить одиноко. Я думаю — никто, никто не знает, не любит, не ценит его, как я.

Ваша мимолетная фраза меня очень опечалила.

Я стала думать: всем моим любимым поэтам должен быть близок Rostand. Heine, Victor Hugo, Lamartine, Лермонтов — все бы они любили его.

С Heine у него общая любовь к Римскому королю,[41] к Mèlessinde,[42] триполийской принцессе; Lamartine не мог бы не любить этого «amant du Reve»,[43] Лермонтов, написавший «Мцыри», сразу увидел бы в авторе «l’Aiglon» родного брата; Victor Hugo гордился бы таким учеником…

Почему же Брюсов, любящий Heine, Лермонтова, ценящий Victor Hugo, так безразличен к Rostand?

Если Вы, многоуважаемый Валерий Яковлевич, найдете мой вопрос достойным ответа, — напишите мне по этому поводу.

Моя сестра, «маленькая девочка в больших очках», преследовавшая Вас однажды прошлой весной на улице, — часто думает о Вас.

Искренне уважающая Вас

М. Цветаева.

Адрес: Здесь, Трехпрудный переулок, собственный дом, Марине Ивановне Цветаевой

Москва, 23-го декабря 1910 г.

Многоуважаемый Максимилиан Александрович,

Примите мою искреннюю благодарность за Ваши искренние слова о моей книге. Вы подошли к ней как к жизни, и простили жизни то, чего не прощают литературе. Благодарю за стихи.

Если Вы не боитесь замерзнуть, приходите в старый дом со ставнями. Только предупредите, пожалуйста, заранее. Привет.

Марина Цветаева.

Москва, 27-го декабря 1910 г.

Многоуважаемый Максимилиан Александрович,

Благодарю Вас за письма. В пятницу вечером я не свободна.

Будьте добры, выберите из остальных дней наиболее для Вас удобный и приходите, пожалуйста, часам к пяти, предупредив заранее о дне Вашего прихода.

Привет.

Марина Цветаева.

Москва, 28-го декабря 1910 г.

Многоуважаемый Максимилиан Александрович,

Приходите, пожалуйста, в пятницу часам к пяти.

Марина Цветаева.

Москва, 30-го декабря 1910 г.

Многоуважаемый Максимилиан Александрович,

Я в настоящее время так занята своим новым граммофоном (которого у меня еще нет), что путаю все дни и числа.

Если Ваша взрослость действительно не безнадежна, Вы простите мне мою рассеянность и придите 4-го января 1911 г., к 5 час<ам>, как назначили.

Так говорить — вежливо, длинно и прозой — мое великодушие. А так скажет — менее вежливо, короче и стихами — моя справедливость:

Марина Цветаева.

Москва, 5-го января 1911 г.

Я только что начала разрезать «La Canne de Jaspe»,[44] когда мне передали Ваше письмо. Ваша книга — все, что мы любим, наше — очаровательна. Я буду читать ее сегодня целую ночь. Ни у Готье, ни у Вольфа не оказалось Швоба.[45] Я даже рада этому: любить двух писателей зараз — невозможно. Будьте хорошим: достаньте Генриха Манна. Если хотите блестящего, фантастического, волшебного Манна, — читайте «Богини», интимного и страшно мне близкого — «Голос крови», «Актриса», «Чудесное», «В погоне за любовью», «Флейты и кинжалы».