Он среднего роста, подвижен. Никаких следов того, что на флотах иронически именуют «морской грудью» (на мостике не очень-то побегаешь). Загорелое лицо с коротким ежиком рано поседевших волос.

Впервые я встретился с адмиралом в море. Он был радушным хозяином, терпеливо выслушивал вопросы… А через час на борту произошло ЧП. И я увидел другого Варганова. Жесткого, сосредоточенного, не дающего расслабиться ни себе, ни другим… И главное, поглощенного происшествием, а не собственной судьбой. Тогда-то и всплыло в моей душе полузабытое звонкое слово: ф л о т о в о д е ц.

…В детстве ему не приходилось задумываться, кем он станет, когда вырастет. Да и многим мальчишкам с Корабельной стороны не приходил в голову этот вопрос. Море провожало их в школу, встречало у родного порога. А у Володи Варганова не только отец — дед плавал! Сохранилась фотография: бравый унтер-офицер в белоснежной форменке, с черными ухоженными усами. На ленточке бескозырки выведено: «Живъой». Алексей Васильевич служил шкипером на эсминце, потом перевелся на учебное судно «Кронштадт».

Был он человеком основательным, не пил и не курил, и хоть полгода пропадал в море — успел жениться и дом собственный поставить. В Севастополе, на Корабельной стороне.

Испокон веков селились на Корабельной матросы и унтер-офицеры Черноморского флота. Их даже в увольнение пускали только сюда, на зеленые улочки, прорезанные балками: Аполлоновой и Ушаковой. На Южную сторону увольнялись одни лишь офицеры.

«И-и-и — раз! И-и-и — раз!» — перекликались над бухтой луженые глотки старшин, крыльями взлетали над водой выскобленные стеклышком лопасти. Не плыли — летели на Южную сторону шлюпки. На кормовой банке, закованные в негнущиеся кители, восседали господа офицеры…

А матросская братия валом валила в Ушакову балку: покататься на карусели, поглазеть на актерок в театре, а там, глядишь, и стопку в трактире опрокинуть…

Жаркие романы завязывались под стрекот цикад, под гитарный перезвон…

И оседали бывшие фабричные в притихших домиках на Корабельной. Впрочем, безотцовщины здесь тоже хватало…

Дед погиб в 1919 году. Кружил над Черноморским флотом отчаянный вихрь гражданской войны, пустели дома на Михайловской улице. Ненадолго пережила черноусого шкипера его жена. И пошли бы дети по миру, если б не квартирантка, Лукерья Алексеевна Абазоли, тетя Луша. Была она морячкой, рано овдовела и всю нерастраченную сердечную теплоту отдала сиротам: Маше, Нонне и Сергею. Сережка вскоре запропал. Ушел под вечер из дома — и как в воду канул. В то смутное время и не такое бывало…

Тетя Луша, поплакав по непутевому мальцу, глаз с девчонок не спускала. Определила сначала в школу, потом на швейную фабрику. Чтобы на танцы или еще куда-нибудь — боже упаси! И не заметила, как повадился в дом к Маше широкоплечий морячина с командирскими нашивками на шинели. Политрук кадровой роты флотского экипажа Федор Алексеевич Варганов собственной персоной.

Надо сказать, что закружить голову девчонке Федя Варганов мог. Мало того что собой видный, так еще и знал многое. Работал по крестьянству и на заводе, срочную служил матросом на боевом корабле… А уж о политике говорить станет — только успевай слушать!

Мудрено ли, что девчонка, которая, кроме Корабельной стороны да Малахова кургана, ничего отродясь не видывала, влюбилась в речистого политрука? Сыграли свадьбу. Федор уехал в далекий Ленинград, и стала Маша женой курсанта училища имени Фрунзе. В прошлом то был Морской кадетский корпус, куда Федора Варганова с его матросской биографией и на порог бы не пустили… Несколько раз из училища приезжал Федор на побывку к молодой жене. В один из приездов горделиво выложил на стол новенький револьвер с никелированной пластинкой на рукоятке. Подарок от Оружейного завода за военно-шефскую работу…

В 1930 году Варганов с отличием окончил училище и получил право выбора флота. «Черноморский», — ответил он не задумываясь.

Назначение было завидное: командиром боевой части на подводную лодку.

Самозабвенно отдался молодой командир службе. Домой приходил за полночь, а утром, едва вынырнет солнышко из бухты, — снова спешил на лодку, на подъем флага.

Но, хоть и не слишком много времени проводил с семьей, запомнился сыну навсегда. Среди прочих деталей, связанных с отцом, почему-то сохранила детская память белый мяч. Тепло, солнечно, отец смеется и протягивает этот мяч ему, Володе…

В июне 1931 года подводная лодка АГ-16 была на всплытии протаранена миноносцем. Погиб весь экипаж. И легла плита на могилу на Братском кладбище — одна на всех…

Швее Маше Варгановой надо было начинать новую жизнь. С Федором ушел и достаток, на какое-то время поселившийся в белом домике на Михайловской…

Работала на фабрике дотемна, чтобы Володечке всего хватало: и одежды, и обувки… Так что каким было детство Варганова: солнечным, как тогда было принято говорить, или не очень, — ответить непросто…

Сам он никакой ущербности не примечал. Не до того было. У ребят с Корабельной дел невпроворот: сбегать на Минную, новый эсминец поглядеть, в Стрелецкой бухте появились мидии, а в Южной уже бычок на «самодур» ловится… Да и мама кличет: лозу подвязать…

Варганов не припомнит, чему он научился раньше: плавать или ходить. У моря до глубокой осени. А тут еще вышел на экраны «Александр Невский», и все ребята понаделали картонные мечи, латы. Теперь любимая игра — новгородцы и псы-рыцари. Жаркие бои вспыхивали возле каждого дома. А склад оружия во дворе у Володи. В бочке, которую вкопал в землю еще дед…

Чем отличался Володя от других мальчишек, так это, пожалуй, страстью к учению. И еще трудолюбием. Такое к нему, наверное, от матросов, от деда и отца перешло…

Придут ребята, а на дверях замок. Все ясно, услали куда-то Володьку. А он с книгой в садике притаится, терпеливо дождется, когда все уйдут, влезет через окно в дом — и опять за учебники…

Война нагрянула внезапно. Ночью дрогнули полы, зазвенели стекла. Володя оторвал голову от подушки. Прожекторные лучи, как шпаги, скрещивались за окнами, хрипло лаяли пушки… «Спи, сынок, спи, — наклонилась над ним мама. — Учения начались».